Запах лаванды - Дженнифер Грин

Тогда Пит смог смежить глаза и положить голову на ее влажную грудь.

Камилла вплела пальцы в его волосы. Она сделала это очень нежно. Теперь не хотел просыпаться он.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Неделя пролетела незаметно, а затем еще одна приблизилась к своему концу.

Камилла заглянула в календарь и с грустью заметила, что уже середина июня.

Она только поднялась с постели, лениво добрела до кухни, уже всем своим существом ощущая изнуряющий жар наступающего дня. Высокая влажность и испепеляющий зной навевали леность, призывали экономить силы. А край горизонта основательно облюбовала густая темень, посылавшая контрастные потоки ветра. Мнительные люди ожидали гром, молнию, ливень, которые могли принести не только временное облегчение, но и урон — если природе, как часто уже случалось, откажет чувство меры.

Камилла готовила завтрак, она и не приметила, как ею овладело беспокойство. Она то и дело смотрела на грозовую тучу, которая стремительно приближалась со стороны поля.

Местами небо словно растрескивалось, и до ее слуха доносились слабые громовые раскаты.

Она перекинула бекон на шипящей маслом сковородке и разбила два яйца. С кружкой горячего кофе подошла к окну.

Сердце обрывалось, когда она видела, как вдалеке молния врезалась в землю.

Камилла не могла понять своего состояния. Оно казалось тем более странным, что она всегда любила непогоду за ее буйство. Стихия, какое бы обличие она ни принимала, представлялась ей воплощенной свободой.

Женщина прошла на другую сторону дома и посмотрела в окна, выходящие на жилище Макдуглов.

Она не имела возможности видеться с Питом каждый день. У мальчиков начались каникулы, и теперь большую часть своего времени он проводил с ними, сократив объем своих переводов.

Пит часто брал их с собой в поле. Из Интернета он поднабрался теоретических знаний по возделыванию лаванды и теперь передавал их сыновьям, полагая, что для настоящего мужчины никакой опыт не будет лишним.

Камилла ничего не знала о планах Пита на это утро, которое грозило погодными неприятностями, но, поскольку Пит был отцом чрезвычайно ответственным, она могла быть уверенной, что ничего дурного не может случиться.

Вспомнив о готовящейся яичнице, она побежала на кухню и выключила плиту. Прежде чем сесть завтракать, наполнила большую миску для Киллера, маленькую — для безымянного заморыша, который весьма подрос за эти неполные две недели, что Камилла позволяла ему жить у себя.

У Вайолет было множество различных видов специальной кошачьей еды, но Камилла сознательно кормила этого приблудыша обычными продуктами: сметаной, куриными яйцами, вареной рыбой и мясом, которое перепадало от Киллера, поскольку тот не выказывал возражений. Малыша Киллер великодушно не замечал, тот же, освоившись в доме Камиллы, уже не донимал ее какими-либо требованиями, а лишь изредка взбирался на колени, когда она отдыхала вечером с книгой в руках.

Камилла почти не вспоминала о том, что в Бостоне она жила совершенно иначе. Да и когда это было? В другой жизни, которая теперь ей только снилась. А те сны всегда заканчивались слезами…

Но случались и другие сны, после которых подушка оставалась сухой, а мысли целый день блуждали, ища дорогу за порог и прямиком в дом напротив.

— Завтрак! — крикнула Камилла.

Предполагалось, что Киллер и другой квартирант должны знать это слово назубок.

Но никто не несся сломя голову, сшибая дверные косяки.

— Эй! Что, никто не хочет есть? — изумленно воскликнула она.

Ответа не последовало.

Камилла приоткрыла дверь кухни, выходящую в задний дворик, и свистнула. Порой это срабатывало. Но не на этот раз.

Тогда Камилла вышла на главное крыльцо и посмотрела во все стороны. Сказала «кис-кис», потом «на-на-на». Снова глухо.

Она закрыла дверь и вернулась на кухню. Села за стол, решив завтракать в одиночестве.

Но оказалось, что в одиночестве и аппетит уже не тот.

Камилла задумалась. Вернее, не столько задумалась, сколько застыла. Застыла, поникла, размякла… Вдруг ей захотелось плакать.

— Сначала окружила себя нахлебниками, а теперь расстраиваешься, что никто не хочет есть у тебя с руки, — изобличила она себя. — Ты сама внушала Киллеру и этому пушистому котенку, что они свободны!

Камилла со злости швырнула вилку на стол, и она со звоном ударилась о тарелку.

Камилла поднялась из-за стола и вышла из кухни, на мгновение задержалась в коридоре, повернула в свою комнату, войдя в которую закрыла дверь, подошла к комоду, посмотрела на себя в зеркало…

Она не увидела себя, она не увидела ничего.

Невзирая на смену местоположения, невзирая на предпринятые действия, она продолжала думать о Пите, о мальчиках, о Киллере, о котенке. И еще она думала о близящейся грозе и о том, как давно не испытывала страха за других.

Все это время в ней работал разрушительный страх перед прошлым, страх, в мельчайших деталях воспроизводящий все переживания того рокового вечера. Только это занимало ее с момента гибели Роберта.

И впервые за столь долгий срок она осознала, что тревожится из-за грядущего и из-за живых. И еще она не находила ответа на вопрос, как ей быть, что следует предпринять, чтобы унять этот страх.

Она перевела взгляд на окно. Да, предчувствие ее не обмануло. Она увидела Киллера. Камилла побежала на кухню и распахнула дверь со словами:

— Завтрак! Где ты бродишь, бездельник? Ах! — воскликнула она, увидев пушистого, вернее, пушистую, как она выяснила это на днях. — И ты соизволила вернуться, мисс Неженка… Неженка, — задумавшись, повторила она и подытожила: — Неплохое, кстати, имя — Неженка. Так тебя и буду звать. Заходите оба. Надо бы вам проделать отверстие в двери, как в других домах.

Семья позавтракала в полном составе, за исключением Вайолет, которая с каждым днем все больше времени проводила в своей оранжерее, экспериментируя и выращивая все более и более капризные растения, на радость редкому покупателю.

Камилла быстро оделась, взяла сумку, проверила содержимое кошелька и объявила залегшим в гостиной четвероногим квартирантам, что спешно отправляется в город, рассчитывая успеть до грозы.

— Чужих не пускать! — предупредила Камилла Киллера и закрыла дверь с другой стороны.

Камилла не вполне сознавала свои планы, но, проезжая мимо салона красоты, притормозила и вошла внутрь. В первые часы после открытия мастера скучали, потому и обрадовались нечаянно забредшей посетительнице и обслужили в полном объеме — так, что она вновь почувствовала себя жительницей исторической части Бостона с присущим ей аристократическим снобизмом.