Орден геноцида-2. Чистилище (СИ) - Ким Сергей Александрович

— Далеко до места-то? — поинтересовался я, когда староста вернулся.

— Да не, сразу за околицей.

— Ну, тогда прогуляемся, — решил я, спешиваясь, доставая из чехла у седла штуцер и вешая его за спину. — Вас как по батюшке?

— Захаров я, Игорь Алексеевич.

— Конрад, — ещё раз представился я, налаживая неформальное общение. — Мои сёстры — Хильдегарда и Вильгельмина.

По меркам знати из каких-нибудь центральных княжеств — непростительное фамильярство, конечно. Но там-то местами до сих пор холопы есть, а в Печоре их отродясь не было — обычное дело для фронтира. Север и Сибирь так заселяли, а Дальний Восток и сейчас так заселяют — либо каторжанами, либо княжескими крестьянами. Причём, первые частенько превращаются во вторых со временем.

— Наслышаны, ваше благородие, — с улыбкой прогудел староста, приглаживая бороду. — Мы, может, и на отшибе живём, но за новостями следим, да.

Ну и отлично даже — не придётся лишний раз доказывать, что три подростка почему-то — имеют тут право распоряжаться и командовать.

— О лошадях пусть позаботятся, — добавил я. — Ну и коровку свояку Петра Кузьмича Рябининского доставьте.

— Сделаем, ваше благородие, — голова кивнул и махнул рукой. — Прошу, следуйте за мной.

Говор, кстати, у старосты тоже выделяется — правильный очень… С тремя классами церковно-приходской школы так обычно не говорят.

Зашагали по селу.

— Неплохо живёте, — заметил я, поправляя ремень Мур-Мура.

— Не жалуемся, ваше благородие, — степенно ответил Захаров. — Трудимся в поте лица, как Господь заповедовал, вот и вознаграждены по делам своим. Да и его высочеству дай бог здоровья — о поданных заботится, ну а мы злом за добро не отвечаем. Налоги все в срок платим, в долги не лезем, живём спокойно, хоть и на отшибе…

Ну это понятно. Не в смысле понятно, что они тут трудятся и потому не бедствуют, а что негоже княжескому человеку на житьё-бытьё жаловаться и нелояльность выказывать. А мы тут, как ни крути — княжеские люди. Скажем, когда вернёмся, что здесь народец жирует да княжью власть поносит — сразу медовая жизнь кончится. А если жаловаться начнут на ровном месте — пришлют разбираться, как это так — деревня не бедствует, а голова жалуется. Малахольный, что ли? Так живо его заменим или кому на откуп отдадим…

Печора — она большая же, княжье око не до всюду дотягивается, так что его высочество сильно гайки не закручивает. Поданные делают всё как надо — князь делает вид, что он далеко. Поданные не делают, как надо — князь заставляет их делать.

— Говорите очень складно, — заметил я, после некоторого раздумья решив, что староста это всё-таки намеренно подчёркивает. Валенком-то деревенским прикинуться ума много не надо, а тут — даже ведь и не таится. — Неместный, сразу видно. Образованный?

— Да я и не скрываю, — хохотнул Захаров. — В Печорском училище когда-то штаны протирал, потом здесь оказался… Да и осел как-то. Женился, детишек завёл, хозяйство вот наладил…

— Училище? Вы маг? — непритворно удивился я. — Никогда бы не подумал.

— А, да какой там!.. — махнул рукой староста. — «Двенадцать с половиной», как тогда говорили — уже не тринадцатый ранг, ещё не двенадцатый. Какие-то силы вроде как есть, а ни на что толковое не годятся. Разве что старателем попроще работать было…

— Ясно. Давайте тогда о нападении поговорим.

— Три дня назад это было, — произнёс Захаров, поглаживая бороду. — Тоже уже под вечер, примерно вот как сейчас. Я уже дома был, а тут от лагеря речников — шум, крики, пальба… Ну и рык. Такой… нечеловеческий. Зверьми нас не удивить, чудищами — тоже, но тут было что-то совсем… непонятное.

— Непонятное? — уточнил я. — То есть… очень громко? Или что-то с самим рыком? Слишком высокий, слишком низкий?

— Оно, как бы это сказать… — староста задумчиво нахмурил брови. — Там вроде как слова были… Померещилось может, конечно, но кто ни слышал, все сказали — там звериного и человеческого поровну было.

Твою мать.

— Может, всё-таки урс? — вмешалась Вилли. — Ну, то есть вербер. У него рык тоже своеобразный.

— Нет, ваше благородие, не вербер то был и не волколак. Что мы их, не встречали, что ли? Нет, хозяйка, там точно человечья речь была.

Ну что я могу сказать? Хреново. Твари, которые развились до человеческой речи или чего-то близкого — это всегда самые опасные твари. Исключительный ранг — это как пить дать.

И тогда возникает очередной неприятный вопрос — почему Ныроб ещё существует? Потому что если гейст до сих пор тут не убил всех и каждого — он что-то задумал… И это наверняка может быть ещё хуже, чем уничтожение села в полсотни дворов.

Например? Ну, например, тварь решила не убивать всех сразу, а готовит ритуал, чтобы стать сильнее. Или призвать ещё выводок тварей поменьше. Увы, но даже в Охотничьих дневниках мало подробностей о таких случаях — редко кто успевал продержаться так долго, чтобы описать всё от начала до конца. Обычно егеря имели дело уже с последствиями, которые чаще всего были охренеть какие мерзкие. Так что чем дальше, тем чаще встречалась рекомендация «не доводите ситуацию до критической».

То есть, чем раньше гейст станет короче на голову — тем лучше.

До лагеря «речников», то есть прибывших из верховьев Колвы, мы добрались достаточно быстро.

Небольшая парусная баржа с парой массивных швертов по бортам лежала на берегу реки, будто выброшенный из воды кит. Вокруг кораблика был разбит временный лагерь…

Ха, разбит — хорошее слово!

Ёмче всего описывает ситуацию вокруг следов произошедшего побоища. Нам, конечно, передали, сколько тут погибших, но без подробностей…

Я посмотрел на борт баржи, у которой был выдран с мясом кусок этого самого борта размером с быка.

Вот, например, без таких подробностей, да.

Десяток солдат. Судя по серым мундирам — конвойные войска, которые занимаются охраной каторги, тюрем, ну и вообще… охраной. Костёр, сложенные пирамидой карабины, кто-то умывается в реке — обычный такой привал в общем.

Нет, совсем уж лопухами они не были и часовых выставили. Но — со стороны леса, и потому наше появление они проморгали.

— Захаров, кто это с тобой? — поинтересовался один из сидящих у костра солдат.

— Господа охотники из Чердыни.

— Охотники? — хохотнул конвоир. — А вот я вижу только трёх детишек…

— За словами следи, боец, — холодно бросил я и демонстративно запалил по щелчку пальцев пяток светляков, освещая берег получше. — Здесь вахмистр Винтер, лесная стража. Кто старший?

— Я, вашбродь! — ко мне немедленно подошёл седоусый мужик лет сорока пяти с револьвером и саблей на поясе. — Старший урядник Миронов, конвойная стража!

— Жетон показать? — поинтересовался я.

Урядник посмотрел на мои глаза, на глаза стоящих позади меня сестёр, сглотнул и помотал головой.

— Не, вашбродь, не нужно…

А зря. Я так частенько в прошлой-будущей жизни делал. Если ведёшь себя, как имеющий право приказывать и требовать — за такого частенько и принимают. Особенно нижние чины, да и офицеры, если не особо опытные…

— Тогда — рассказывайте.

— Есть, вашбродь, — с готовностью кивнул Миронов. — Значица, мы четвёртого дня как шли — топляка поймали в борт. Дотянули до Ныроба — тут же и с деревом проблем нет, и мастера есть, ну и решили на ремонт встать. Дело, значица, под вечер было, баржу мы на берег вытащили, лагерь разбили… А тут оно и началось.

Урядник забегал глазами и мне это сразу не понравилось. Нутром чую — сейчас меня начнут дурить…

— Значица, отошли мы до ветру вон к тем кустам…

— Кто — мы?

— А? Ну, это… Я и господин зауряд-хорунжий.

— И где у нас господин зауряд-хорунжий? — терпеливо уточнил я.

— Так, это… Ну, как бы — земля ему пухом. Чудище его же первым порвало…

— Вы были вместе, но порвали только хорунжего, а ты остался цел. Я ничего не упустил?

— Повезло мне, значица, ага, — закивал урядник. — Я аккурат споткнулся, да и упал. А тут чудище из леса и вылетело, да лапой махнуло и господина хорунжего аж надвое порвало. А потом оно кааак метнётся к нашей барже-то…