Хорошо быть тихоней - Стивен Чбоски

На обратном пути не мог думать ни о чем, кроме собственной подлости, и у меня хлынули слезы. Отпирая входную дверь, я так хлюпал носом, что сестра даже оторвалась от телевизора. Когда я ей рассказал о своем поступке, она тут же отвезла меня обратно в книжный магазин, поскольку сам я в таком раздрызге вести машину не мог. Выкупил я тот сборник, и мне слегка полегчало.

Когда Мэри-Элизабет вечером дозвонилась до меня и стала допытываться, где я весь день пропадал, я ответил, что ездил с сестрой в магазин. Тогда она спросила, купил ли я ей какой-нибудь милый подарочек, и я сказал, что да, купил. Мне и в голову не пришло, что она интересуется всерьез, но почему-то ответил я именно так, а не иначе. Еще не полностью отошел от позорного расставания с ее книгой. Потом битый час выслушивал ее излияния насчет этого сборника поэзии. Наконец мы пожелали друг другу спокойной ночи. Спустился я в гостиную и попросил сестру еще разок отвезти меня в магазин, чтобы я купил какой-нибудь милый подарочек для Мэри-Элизабет. Сестра сказала: поезжай сам. И прояви наконец честность в отношениях с Мэри-Элизабет. Может, так и надо было поступить, но мне показалось, что момент неподходящий.

На следующее утро я вручил Мэри-Элизабет подарок, за которым специально ездил в книжный магазин. Это было новое издание «Убить пересмешника». Первое, что изрекла Мэри-Элизабет:

— Весьма оригинально.

Я поспешил себя убедить, что это сказано без задней мысли. Она не издевалась. Не сравнивала. Не осуждала. И это правда. Поверь. Короче, я ей объяснил, что Билл дает мне книги для внеклассного чтения и эта была самой первой. И стала для меня особенной. Тогда Мэри-Элизабет сказала:

— Спасибо. Как трогательно.

И тут же выдала, что прочитала этот роман года три назад и нашла его «перехваленным» и что снятый по нему черно-белый фильм с участием прославленных актеров Грегори Пека и Роберта Дюваля получил «Оскара» за лучший сценарий. После этого я свои чувства засунул сам знаешь куда.

Сдернул с уроков и до часу ночи болтался по городу. Папа, выслушав мои объяснения, велел мне быть мужчиной.

На другой день в школе Мэри-Элизабет стала допытываться, где я пропадал, и я ей ответил, что купил пачку сигарет и пошел в «Биг-бой», где до позднего вечера читал э. э. каммингса и подкреплялся клубными сэндвичами. Я решил, что это совершенно беспробойное объяснение, потому что ей не придет в голову задавать мне вопросы по поводу стихов. И оказался прав. После ее выпендрежа ни за что не стану читать этот сборник. При всем желании.

Теперь я убежден, что в тот самый момент и нужно было проявить честность, но, по правде говоря, на меня стало накатывать такое же бешенство, как в детской спортивной секции, и я струхнул.

К счастью, в пятницу начинаются пасхальные каникулы, и эта мысль меня немного отвлекла. На каникулы Билл принес мне «Гамлета». Сказал, что для подлинного осмысления этой пьесы требуется свободное время. Думаю, автора называть излишне. Билл дал мне только один совет: поразмышлять над главным героем в свете других прочитанных мною книг и их персонажей. Он сказал: не поддавайся впечатлению, будто эта пьеса — «заумь».

Короче, вчера, в Страстную пятницу показ «Шоу ужасов Рокки Хоррора» получился необычным. А все потому, что уже начались пасхальные каникулы и многие пришли в нарядных платьях и костюмах, прямо из церкви. Это напомнило мне Пепельную среду, первый день Великого поста, когда ребята приходят в школу с отпечатком пальца на лбу. Это всегда создает волнующую атмосферу.

Потом Крейг пригласил всю команду к себе на квартиру — выпить вина и послушать «Белый альбом». Когда пластинка закончилась, Патрик предложил поиграть в «Правду или расплату» — под кайфом он обожает эту игру.

Вот угадай, кто весь вечер выбирал расплату, а не правду? Я. Чтобы только не говорить Мэри-Элизабет правду, пусть даже в игре.

Сначала все шло гладко. «Расплаты» были такого типа: «выпить залпом банку пива». Но когда очередь дошла до Патрика, он назначил мне — уж не знаю, случайно или нарочно — такую расплату:

— Поцеловать в губы самую красивую девушку в этой комнате.

Тут я и решил проявить честность. Задним числом понимаю, что более неподходящий момент выбрать было трудно.

Когда я поднялся со своего места (а Мэри-Элизабет сидела рядом со мной), все умолкли. А когда я опустился на колени перед Сэм и поцеловал ее в губы, тишина стала невыносимой. Романтического поцелуя не вышло. Получилось чисто по-дружески, как в тот раз, когда я играл Рокки, а она — Дженет. Но это роли не играло.

Я мог бы сказать, что меня повело от вина или выпитого залпом пива. Я мог бы сказать, что забыл, как заверял Мэри-Элизабет, что она красивая. Но это был бы обман. А правда заключается в том, что я, услышав придуманную Патриком расплату, понял, что поцеловать Мэри-Элизабет — значит обмануть всех. В том числе и Мэри-Элизабет. Но меня на это уже не хватило. Даже в игре.

Патрик нарушил паузу и попытался, как мог, спасти положение. Вначале он сказал:

— Неувязочка вышла.

Это не сработало. Мэри-Элизабет вылетела из комнаты в ванную. Патрик мне потом объяснил, что она не хотела показывать свои слезы. Сэм побежала за ней, но перед этим повернулась ко мне и мрачно бросила:

— Совсем охренел, что ли?

А какое у нее при этом было лицо! Она не шутила. В один миг тайное стало явным. До чего же мне было паршиво. По-настоящему паршиво. Патрик вскочил и вывел меня из квартиры Крейга. Мы оказались на улице, и меня сковало холодом. Я сказал, что хочу вернуться и попросить прощения. Патрик говорит:

— Ни в коем случае. Я сам сбегаю за нашими куртками. А ты подожди здесь.

Патрик оставил меня на улице одного, и я совсем раскис. Запаниковал и ничего не мог с собой поделать. Когда Патрик вернулся, я сквозь слезы выдавил:

— Нужно мне пойти извиниться.

Патрик помотал головой:

— Тебе лучше туда не возвращаться, поверь.

Покрутил он у меня перед носом ключами от машины и сказал:

— Вперед. Отвезу тебя домой.

В машине я рассказал Патрику все, что было до того. Про пластинку. И про сборник стихов. И про «Пересмешника». И как Мэри-Элизабет никогда не задает вопросов. А Патрик сказал только одно:

— Очень жаль, что ты не гей.

От такого у меня даже слезы ненадолго высохли.

— А с другой стороны, если б ты был геем, я бы с тобой не водился. От тебя сплошная холера.

Тут я даже посмеялся.

— Господи! А я-то считал, что только у Брэда в голове такой капец!

Я совсем развеселился. Потом он врубил радио, и мы помчались через туннели к дому. На прощанье Патрик посоветовал мне до поры до времени залечь на дно. Извини, если повторяюсь. Он обещал позвонить, когда разведает обстановку.

— Спасибо, Патрик.

— Не за что.

А напоследок я сказал:

— Знаешь что, Патрик? Будь я геем, я бы только с тобой и водился.

Сам не знаю, что на меня нашло, но получилось к месту. Патрик ухмыльнулся и говорит:

— Кто бы сомневался!

И укатил.

В тот вечер я завалился в кровать, но предварительно поставил пластинку Билли Холидей и взялся за сборник э. э. каммингса. Дошел до того стихотворения, где женские руки уподобляются цветам и дождю, отложил книгу и подошел к окну. Стоял и смотрел на свое отражение и сквозь него — на деревья. Ни о чем не думал. Ничего не чувствовал. Музыку не слышал. Так прошел не один час.

Со мной реально что-то не так. А что — сам не знаю.

Счастливо.

Чарли

Дорогой друг!

После той истории никто мне так и не позвонил. Но я никого не виню. Каникулы провел за чтением «Гамлета». Билл оказался прав. Гораздо легче воспринимать этого принца в свете других героев, которые мне уже знакомы. Кстати, эта пьеса мне помогает, когда я пытаюсь уяснить, что же со мной не так. Пусть она не дает конкретных ответов, но зато показывает, что другие тоже через это прошли. Даже те, кто жил давным-давно.

Позвонил я Мэри-Элизабет, сообщил, что каждый вечер слушаю пластинку и читаю стихи э. э. каммингса.

Она только и сказала:

— Поздно, Чарли.

Я мог бы ей втолковать, что делаю это чисто по-дружески, а на свидания больше ходить не намерен, но понимал, что от этого будет еще хуже, и ограничился одним-единственным словом:

— Прости.

Я реально хотел, чтобы она меня простила. И знаю, что она поверила. Но это уже ничего не могло изменить, и в трубке повисло тягостное молчание.

Да, кстати, звонил Патрик, но рассказал лишь о том, что из-за меня Крейг страшно зол на Сэм и мне лучше не высовывать носа, пока пыль не уляжется. Я предложил ему куда-нибудь сходить вдвоем. Он ответил, что на ближайшие дни договорился с Брэдом и с родственниками, но если сумеет выкроить время, то звякнет. Пока больше не звонил.

Можно было бы описать, как у нас прошла Пасха, но я уже тебе рассказывал про День благодарения и Рождество; разницы на самом деле никакой.