Франсиско Франко - Хелльмут Дамс

КОНСОЛИДАЦИЯ ВЛАСТИ

Франко шел шестьдесят третий год. Жидкая растительность на голове и коротко подстриженные усики поседели, брови стали кустистыми. Большие глаза под оголившимся лбом, острый орлиный нос и энергичный подбородок отвлекали внимание от морщинистой шеи. Молодцеватая выправка главы государства заставляла забыть о том, что он был маленького роста и страдал тучностью.

Каудильо регулярно, пока не отсоветовал врач, играл в теннис. Когда занятия теннисом пришлось прекратить, стал совершать долгие прогулки, пешие и верхом. Старый солдат не утратил любви к рыбной ловле и охоте. Его главным увлечением была живопись. Прилив бодрости и сил Франко ощущал, плавая вдоль берегов Атлантики на яхте «Азор». Такая возможность предоставлялась во время продолжительных посещений Ла Коруньи и Сан Себастьяна.

Еще со времен войны Франко обычно жил в Пардо — замке XVI века, расположенном неподалеку от столицы. Распорядок занятий и досуга там был строго регламентирован: с 10.00 примерно до 15.30 — работа за письменным столом, затем скромная трапеза, после нее — изучение документов и диктовка, вскоре после 22.00 последняя трапеза, около полуночи молитва с четками вместе с супругой, после этого — недолгое чтение перед сном.

Радость и веселье в эту спокойную и размеренную жизнь доставлял приезд замужней дочери с супругом и семью детьми. Разнообразие иного рода вносили аудиенции, происходившие по вторникам и средам. Каждую пятницу Франко проводил заранее подготовленное заседание кабинета, которое начиналось в 14.30 и нередко затягивалось до субботнего утра.

Два-три раза в год Франко отправлялся в штатском костюме, в качестве болельщика, в Мадрид на коррида де торос[44] или на футбольные матчи. Во время государственных мероприятий он надевал мундир генерал-капитана. В этих случаях его старый ролс-ройс всегда сопровождал эскадрон улан мавританского эскорта «Эсколта монтада»[45] на пританцовывающих конях, весь сверкающий бело-сине-красным, в одежде, сплошь расшитой галунами, в тюрбанах поверх шлемов толедских сарацин.

Блестящие парады, торжественные богослужения, процессии и пышные приемы казались атрибутами исчезнувшей монархии. Однако их придворная роскошь была политической реальностью, причем не просто бутафорией или выражением настроения тщеславного властителя. Старинные, знакомые каждому испанцу церемонии способствовали скорее самоосознанию государства, которое после вступления в силу закона о порядке престолонаследия снова называлось королевством.

Впрочем, трон оставался вакантным. Франко назначал по своему разумению не только упомянутый в законе о порядке престолонаследия совет королевства, но и всех министров, 50 из 299 депутатов кортесов и 54 гражданских губернатора, кроме того, чрезвычайных советников и комиссаров, дипломатов и высших офицеров, прокуроров и судей, функционеров ИТФ и лидеров профсоюзов, а на основе конкордата, недавно заключенного с Ватиканом, — и всех епископов Испании.

Разумеется, глава государства, находящийся на вершине власти, хотел принять решение и относительно того, кто однажды будет носить корону. Однако никто не смог бы сказать, что задумывал Франко, когда уже вскоре после последней резкой стычки, а потом все чаще стал встречаться с претендентом на престол. При этом Дон Хуан добивался признания своего права на престолонаследие. Каудильо, напротив, придавал большое значение серьезному воспитанию молодого принца Хуана Карлоса в Испании.

Но и своих намерений Франко умышленно не открывал, предоставив карлистам некоторую свободу маневра. Несмотря на то, что представители династии в период гражданской войны вымерли и притязания на престол могли быть предъявлены только со стороны пармских Бурбонов, а именно принца Карлоса Гуго, и только на основании завещательного распоряжения, каудильо поощрял, вернее, терпел собрания кар-листов, в первую очередь традиционную встречу на Монтехуре.

Столь же бесцеремонно-высокомерно Франко обходился и с Фалангой. Когда-то он укоротил ей «революционные крылья» путем формирования ИТФ и ясно дал понять, что никаких переворотов не будет, а будут реформы. С той поры каудильо несколько раз заменял генерального секретаря ИТФ. Партия считала, что во время послевоенных реорганизаций кабинета ее оттесняли на задний план; единственная сфера, где она еще могла предпринимать какие-то шаги, — это социальная политика.

В этой не свойственной ей деятельности ИТФ достигла заметных успехов. Выдвинутый ею министр труда Хосе Антонио Гирон с энтузиазмом выполнял хартию 1938 года: ввел страхование по старости и по болезни, охрану материнства и финансовые пособия, основал 4 университета для рабочих и 117 других учебных заведений, а также 40 санаториев и многочисленные дома отдыха.

Несмотря на это, к 1955 году популярность ИТФ резко снизилась. Для каудильо близился момент действия. Когда печатный орган партии «Арриба» брал у него интервью и задал несколько вопросов, целью которых было дискредитировать монархическую идею, Франко нанес Фаланге серьезный удар. «Партия, — сказал он, — это всего лишь часть национального движения, и не обязательно наиболее значительная».

В конце года произошел скандал: на ежегодной мессе в память основателя Фаланги Хосе Антонио Примо де Риверы Франко присутствовал, не будучи в форме члена партии, и до его слуха дошли приглушенные возгласы протеста из рядов почетного караула. Незамедлительно были убраны со своих постов все молодежные лидеры партии, а несколько месяцев спустя, после столкновений между соперничающими студенческими группировками, — и ее генеральный секретарь.

Партийный аппарат Фаланги возглавил Хосе Луис Арресе, которого Франко однажды уже назначал преемником своего зятя Серрано Суньера. «Camisas viejas» почуяли, что подул свежий ветер; вместе с новым генеральным секретарем они, выступая, так сказать, в роли хранителей конституции, выдвинули требование о введении законодательно закрепленного права вето по отношению к королевской монархии в испанском государстве.

На это каудильо не пошел. Арресе потерял свой пост генерального секретаря ИТФ и был назначен министром жилищного строительства. Его сменил Хосе Солис Руис, который впервые объединил в одних руках партийный аппарат и двадцать четыре синдиката[46]. Поскольку старый профсоюзный босс никогда не выходил за рамки, установленные главой государства, такое сосредоточение власти опасности не представляло. Франко опять «пристегнул» честолюбие ИТФ к социальной политике. Здесь Фаланге предстояло вновь показать себя — или потерпеть неудачу.