Тени Сталина - Владимир Логинов

— Василий Сталин?

— Да. Это он. Светлана и Василий довольно часто приезжали к нам на дачу, и отец нас фотографировал. А до моего переезда в Москву, говорила мама, у нас часто бывал и Яша. У мамы даже фотографии с ним где-то были. А вот они! Мама говорила, что он таким застенчивым был! Ему как-то нужны были калоши, и он пришел к отцу и не знал, как ему сказать, чтобы ему купили калоши. Они мне так в память врезались…

— Да, очень жаль. Это был удивительно скромный и достойный человек. Самый лучший и светлый сын Сталина. А вот со Светланой и Василием вы встречались после смерти Сталина?

— Нет. Когда отец вернулся, он пытался наладить контакты с близкими Иосифа Виссарионовича, но ничего не получилось. Он общался только со своими друзьями.

— А скажите, Надежда Николаевна, правда, что Василий похоронен в Казани?

— Я сама с бабушкой была на его могиле. А что?

— Видите ли, дело в том, что, говорят, там лежит кукла. На самом деле Василий похоронен в восемьдесят пятом году в Геленджике под именем Смехова Леонида Ивановича. На скромном могильном памятнике изображен рыжебородый мужчина, над ним самолет, какие-то стихи, а внизу выбито: «Сталин В. И.» Совсем рядом с могилой моей бабушки. Старожилы Геленджика рассказывали, что, когда он болел в Казани, за ним ухаживала медсестра, которая с помощью старых связей Василия сделала ему паспорт на имя Смехова Леонида Ивановича и увезла его в Геленджик. Самое интересное, что еще в шестидесятые годы, когда я заканчивал там среднюю школу, я часто видел этого человека, нередко выпивающего с простыми мужиками в скверах и на лавочках. И никто из его собутыльников даже и не догадывался, что они пьют с сыном Сталина. И вот когда я похоронил свою бабушку и брел от ее могилы, то неожиданно увидал этот примитивный памятник…

— Своими глазами? — недоумевала Надежда Николаевна.

— Конечно. А сейчас на его могилу даже экскурсии отдыхающих водят!

— Поразительно! А вы знаете, что в смерти Василия, как и его отца, очень много странного и загадочного… Помню, еще Коротич в своем «Огоньке» как-то писал о смерти Василия. Так там вообще все — сплошные загадки… Что поехал он в Казань с одной медсестрой Машей, там эту медсестру подменили другой Машей… Ничего не понятно! А нам рассказывали, что он там заболел воспалением легких и ему делали какие-то уколы, после чего он и скончался. Какие уколы, что за уколы? Почему он от этого умер? Все покрыто мраком…

— Но кому надо было устраивать его могилу в Геленджике?

— Знаете, ходила такая легенда, что в Казани якобы был похоронен действительно он, но потом выкрали тело. В пятьдесят восьмом году мы с бабушкой плыли на пароходе по Волге. И когда он остановился на несколько часов в Казани, мы пошли на кладбище и там видели его могилу…

— Но в Геленджике вторая могила! Кому это надо?!

— А кому надо было, чтобы появилась легенда, что я — внебрачная дочь Сталина?! — не выдержала Надежда Николаевна. — И она довольно долго жила! Вот это кому надо?

— В самом деле? — удивился я.

— Ну конечно. Ведь у меня в семье все блондины, отец слегка рыжеватый, родная мама, Ольга Сергеевна, прямо-таки яркая блондинка, а я — брюнетка. Кто его знает? Кто мне может сейчас что-либо сказать? Родителей моих давно нет в живых. Ничего не знаю… Распространился слух, что Наташа Поскребышева, моя близкая подруга, очень похожа на Светлану Аллилуеву — цветом волос и чертами лица. Но подтверждения этому, кроме разговоров, никакого нет. Вот кому это надо было?.. А легенда о моем происхождении очень сильно подпортила мне жизнь. Потому и моя личная жизнь долго не складывалась. Все как-то побаивались меня. — Надежда Николаевна вынула еще пачку фотографий. — Вот это сорок первый год, за несколько дней до начала войны. Мы в Рублеве с Василием. А это — пятидесятый, в Барвихе, мы втроем. Мама, Мария Семеновна, папа и я. Мне пятнадцать лет. Он там раза три отдыхал, а в сорок восьмом я даже жила у него на каникулах. А это в пятьдесят седьмом. Вы посмотрите, как он страшно изменился, что они с ним сделали!..

— Я читал протоколы допроса, из которых вообще ничего не понятно. Он признается во всем, в чем его обвиняли; у меня даже сложилось впечатление, что обвинительный уклон был настолько крутым и мощным, что он как бы со всем соглашался и давал понять: делайте что хотите, мне уже все равно…

— Он рассказывал, что его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком. И в таком состоянии его водили на допрос и в конце концов довели до инфаркта. Он мне говорил: «Я не помню, что я подписывал, не помню, что отвечал! Я был невменяем». Вот посмотрите на эту маленькую фотографию, что они сделали с ним за полгода в тюрьме. И сравните с этой, которая была сделана за несколько дней до ареста…

— Узник фашистского концлагеря и бравый советский генерал!

— Именно, бравый. Ведь он был весь в работе — это всем известно! То, что он был прекрасным организатором и обладал этим незаурядным даром, рассказывали близкие друзья отца после его смерти. Вот, например, что-то не ладится. Он приезжает и — одного прищучил, другому хвост накрутил, третьего поощрил — и пошло как по маслу! Да и подчиненные его очень любили. В моей жизни было два случая, когда люди, работавшие с ним, мне здорово помогли. Один раз даже в институт поступить!

— Неужели? Как это случилось?

— Я поступала в полиграфический. Экзамен по истории. Беру билет. Первый вопрос знаю, третий знаю, а второй — не вспомню… Волнуюсь. А меня лицо всегда выдавало, оно — как зеркало моего состояния. Решаю, что делать… Первый отвечу, а как ко второму приступлю? А тут вдруг из-за стола экзаменаторов встает мужчина и подходит ко мне. Наклоняется и тихо спрашивает: «В чем затруднение?» — «Знаете, второй вопрос никак не могу вспомнить, наверное, от волнения». И вдруг он мне говорит: «Слушай, я работал с твоим отцом», — и неожиданно начинает диктовать мне ответ. Нашептал мне все. Я была потрясена. Сдала хорошо и поступила.

— А кто он был?

— Какой-то военный. В институте я его потом не видела, я заочно училась. А во второй раз было так. Я пошла покупать пальто, и у меня украли портмоне. Хорошо, что деньги были в другом месте. Но там был паспорт. А ведь вы знаете, как сложно паспорт восстанавливать. И когда я пришла в наше отделение милиции, мне сказали, что надо заплатить штраф. И опять тут вдруг встает милиционер и говорит: «Не надо никакого штрафа, я работал с вашим отцом». Пожал мне руку, и мне тут же выдали новый паспорт. Во как! Если бы мой отец был плохим человеком или противным начальником, разве было бы ко мне такое отношение?