«Какаду» - Рышард Клысь

— Я могу встать на колени?

— Зачем? — мягко удивился Жеребец. — Зачем становиться на колени?..

— Я хочу помолиться, прежде чем вы убьете меня…

— Сдурел, парень?

— Я католик…

— Никто тебя не собирается убивать.

— Это неправда, — сказал Хольт. — Вы убьете меня, как убили этого человека…

— Перестань болтать!

Он не верил им. Смотрел на них выжидающе. Жеребец спрятал револьвер и повернулся к Толстяку.

— Это было обыкновенное убийство, Джек, — с неприязнью сказал он. — Что на тебя, черт подери, нашло?

Толстяк пожал плечами.

— Не первое и не последнее, Джордж, — ответил он спокойно. — По-моему, мы на фронте, разве нет?

— Не люблю, когда так говорят…

— Может, я не прав?

— Отцепись от меня…

— Джордж!

— Холера! — выругался Жеребец. — Я сыт тобою по горло…

— Послушай, Джордж…

— Что?

— Лучше кончить сразу, — сказал Толстяк. — И не будем больше говорить об этом. Я ведь хотел как лучше!

— Не люблю такие дела…

Жеребец вытащил из кармана пачку сигарет. Он был бледен, руки у него тряслись.

— Что он говорит? — спросил Хольт с отчаянием. — Он хочет меня убить?

Жеребец покачал отрицательно головой.

— Нет, он говорит, что сейчас война и такие вещи иногда случаются…

— Почему он убил этого человека? — горестно допытывался Хольт. — Спросите у него, за что он убил его…

— Ох, хитрец, зачем я буду спрашивать, — пробормотал неуверенно Жеребец. — Мы уже говорили об этом. Джек убил его потому, что он был коммунистом. Джек — это такой парень, который очень не любит красных, соображаешь? Спец по уничтожению коммунистов…

Хольт пытливо присматривался к ним. Признание Жеребца удивило его. В первый момент он не знал, что им ответить. Но у них были такие лица, словно они ждали, что он скажет по этому поводу, и это привело его в еще большее замешательство. Толстяк также спрятал свой револьвер, а Жеребец угостил их сигаретами. Хольт поспешно вытер рукавом шинели заплаканное лицо, прикурил у Толстяка и затянулся дымом так резко, что у него закружилась голова. Ему стало нечем дышать. На мгновение он прикрыл глаза, ему казалось, что он упадет, а потом, устыдившись, бросил на них смущенный взгляд.

— Боже мой! — простонал он. — А я боялся! Никогда в жизни я так не боялся, как теперь…

Жеребец стоял неподвижно, у него снова было холодное, равнодушное выражение лица.

— Надеюсь, ты не жалеешь этого красного? — спросил он.

Хольт утвердительно кивнул. Лоб его покрылся потом, глаза глубоко ввалились, и теперь он казался еще бледнее.

— Напротив! — пылко возразил он. — Мне его нисколько не жаль…

— Что он там еще болтает, этот старый пройдоха? — сразу заинтересовался Толстяк.

Жеребец поморщился и взглянул на своего товарища.

— Паскудный сморчок, — буркнул он с неприязнью. — Говорит, что ему совсем не жаль этого красного…

Толстяк пренебрежительно засмеялся, показывая ровные белые зубы.

— О’кэй! — проговорил он, довольный. — Значит, все в порядке, Джордж. Видишь, каковы люди…

— К чертовой матери, — сказал зло Жеребец. — Блевать мне от всего этого хочется…

Хольт, внимательно прислушивавшийся к их разговору, вдруг вмешался:

— Раньше или позже у нас были бы с ними неприятности!

— С кем еще? — рявкнул Жеребец. — Что все это значит?

— Я говорю о коммунистах.

— Ага!

— Таких, как вот этот, вам скоро придется убивать на фронте, — убежденно сказал Хольт. — Война еще не кончилась…

Жеребец сплюнул и посмотрел на лежащее на песке тело.

— Тебе кажется, ты все понимаешь, пройдоха? Да? — спросил Жеребец холодно. — Думаешь, именно так нужно было сделать?

Хольт молчал, не зная, к чему тот клонит, а Жеребец продолжал смотреть на него с брезгливым выражением лица.

— Лучше это сделать раньше, — сказал Хольт неуверенно. — Меньше хлопот…

Жеребец скользнул рассеянным взглядом по окружающим холмам, потом взглянул на него.

— Кто-нибудь спрашивал твое мнение? — бросил он со злостью. — Парня прикончили, и не о чем болтать…

— Но ты не хотел, чтобы Толстяк в него стрелял.

— Что такое?

— Я же видел…

— Я не люблю, когда человеку стреляют в спину.

— Какое это имеет значение? Я же знаю, что не хотел…

Жеребец кинул взгляд на Толстяка и напрягся.

— Невероятно! — процедил он и с минуту присматривался недоверчиво к Хольту. — Вот это номер!..

— Что такое, Джордж?

— Старый негодяй начал уже говорить мне «ты», — буркнул Жеребец. — Считает себя нашим союзником…

— Дай ему под зад, — предложил Толстяк. — Пусть не рыпается…

Жеребец не отвечал. Стоял, опустив вниз голову, хмурый и неприязненный. Толстяк принялся возиться с трупом, старательно выворачивая все карманы. Однако ничего не нашел. В затоптанном башмаками песке, рядом с раскрытой ладонью Юнга, поблескивала на солнце маленькая пятиконечная звездочка. Жеребец наклонился и поднял ее с земли.

— Что у тебя там, Джордж?

— Не твое дело.

— Хотя бы показал, что ты выгреб из песка?

— Отвали от меня, слышишь?

Толстяк выпрямился и пронзительно посмотрел на Жеребца.

— Очень мне это не нравится, Джордж, — сказал он холодно и с расстановкой. — Мы с тобой приятели, но заруби себе на носу: тут приказываю я…

Жеребец что-то невнятно буркнул. Потом резко повернулся в сторону Хольта и бросил со злостью:

— Ну двигай! Чего ждешь? Пошел!..

Хольт был неприятно удивлен неожиданной переменой в поведении Жеребца. Однако не осмелился ничего сказать и медленно двинулся вперед. Правда, голова не кружилась уже, но после пережитых волнений он чувствовал себя таким обессиленным и совершенно разбитым, что шел с большим трудом. И все-таки он старался идти как можно быстрее, насколько хватало сил, чтобы поскорее выбраться из этого безлюдья и не оставаться больше наедине с этими двумя американцами, которые наводили на него ужас снова, оказавшись у него за спиной.

Вскоре они добрались до середины ущелья, и Хольт уже видел на его противоположной стороне замшелые валуны, сквозь широкий проход в известковых белых, голубых и серых скалах… А за ним дорога шла вниз и вела прямо к широкой бетонной автостраде, вдоль которой росли высокие кусты боярышника.

Он подумал, что если удастся благополучно дойти до тех кустов и очутиться вблизи автострады, то тогда уже ничего не будет ему угрожать.

«Собственно, они совсем неплохие, — рассуждал он. — Эти двое американцев вполне приличные люди, и все было бы хорошо, если бы не этот красный, кто знает, может, они были вынуждены его прикончить, и, собственно, я ничего не имею против, только это было ужасно, ведь они убивали его так, будто и меня собирались отправить к праотцам. Что за свинство! Натерпеться такого страху из-за них, и совершенно зря! Гертруда будет смеяться, когда я расскажу ей об этом. Нет, лучше ей ничего не говорить, такие рассказы не для женских ушей. Но она была права, мне привелось побывать совсем рядом со смертью, и в тот момент я подумал — нет, ничего я не думал, а только чувствовал, — что жизнь прекрасна, а я не умел ею пользоваться. Гертруда тоже не была счастлива, но теперь все изменится, если есть деньги, то нужно уметь их тратить. Столько есть прекрасных вещей, которые можно купить за деньги, столько стран можно посетить, а я нигде не бывал и ничего не видел, так же как и Гертруда. Господи, если уж ты меня спас, позволь мне воспользоваться благами жизни, а я клянусь, что исправлюсь, теперь-то я знаю, что был плохим человеком! Я твой раб, господи, прошу тебя об этом и обещаю служить верно, не жалеть ни сил, ни денег, если это будет нужно, только возьми меня под свою защиту и позволь начать жизнь заново, ведь я лишь теперь узнал, чего она стоит. Если бы не эти американцы, так и остался бы в неведении. Они очень хорошие гости, эти кладбищенские гости, Пандафиланд, все словно сон, весь мир в эту минуту как из сна, и жизнь будто короткий сон, иногда плохой, иногда хороший, порою комичный или непонятный; пойми я тогда сразу, что задумали американцы, наверняка не испытал бы такого ужасного страха. Ох, дойти бы до тех кустов, с красными, словно капли крови, плодами боярышника…»

— Ну и воняет! — буркнул Жеребец, кривясь с отвращением…

— Что?

— Не что, а кто…

— Кто воняет, Джордж? — забеспокоился Толстяк. — Что ты еще мелешь?

— Старый сморчок воняет…

— Ты думаешь, он?

— Понюхай, сам убедишься…

— Черт побери! — выругался Толстяк через минуту. — Как ты думаешь, Джордж? Что это может быть?

— Старик наложил в портки, — сказал Жеребец. — Вот и воняет…

— Сейчас перестанет, — сказал Толстяк.