Твоя Антарктида - Анатолий Мошковский

Сколько раз хотел Юрка собственными руками поджечь заряд и уйти вместе с ним, но Гришаков был неумолим.

…И сегодня все это повторилось.

– Убирайся! – сказал взрывник.

Юрка натянул веревку, ступил на бугор и не торопясь полез вверх. Добравшись до края скалы, он присел, опустил вниз ноги. Хоть бы отсюда увидеть все своими глазами.

Докурив папиросу, Гришаков отвернулся от ветра, приложил несколько спичек к концу шнура, который соединял все торчавшие из скалы отводы, и чиркнул по головкам спичек коробком. С шипеньем побежал огонек, плавя гудрон на черной оплетке. «Теперь его не задуешь, не зальешь, пока до конца не сгорит», – вспомнил Юрка. Потом Гришаков спрятал коробок во внутренний карман стеганки, посмотрел, как дымок короткими прыжками бежит по шнуру к начиненным взрывчаткой шурфам, прошел по узкой полке скалы и, натянув веревку – один конец ее был привязан к поясу, другой к пню сосны, – не спеша полез вверх.

Юрка, непринужденно болтая ногами, смотрел на него.

Громоздок и неуклюж был этот великан, но в его руках таилась нечеловеческая сила, и подымался он куда легче Юрки, хотя весил втрое больше… Если он подымал ногу, то на метр, если тянул за веревку, то так, что она звенела, и казалось, вот-вот выворотит пень с корнями. Пар клубился облаком возле его лица и инеем оседал на усах и ушанке.

Вдруг Юрка вскочил и в смятении забегал по краю обрыва.

Метрах в десяти от верха скалы нога великана соскользнула с обледенелого выступа, он громко шмякнулся, во весь свой огромный рост вытянулся на скале и засучил ногами. К счастью, он не выпустил из рук веревку и не полетел дальше.

Внизу с треском бежал по шнуру дымок…

– Дядя Коля, нате! – закричал Юрка и бросил ему свою веревку.

Взрывник не взял ее. Сильным толчком он подтянулся, уперся обо что-то коленом, встал на одну ногу, подобрал веревку и, прижимаясь боком к скале, большими шагами взобрался наверх. Обида захлестнула Юркину душу, он отвернулся, отвязал от пояса веревку, швырнул в снег и зашагал к обогревалке. Люди уже углубились в тайгу. Пошел за ними и Юрка, слыша за спиной спокойный, размеренный хруст снега под слоновьими ногами Гришакова – он ходил всегда одним шагом, ни быстрей, ни медленней, и Юрка, пожалуй, ни разу не видел, чтоб он бежал.

Юрке надоело идти, он стал у двух березок, росших из одного корня. К нему подошел взрывник.

– Дальше, – сказал он.

Юрка и с места не сдвинулся. Гришаков стоял рядом и молчал. Тогда Юрка лениво поплелся по снегу, прошел еще метров десять и остановился.

– Дальше, – повторил Гришаков.

Юрка с презрением посмотрел на него, сделал еще шагов семь и встал за большую черную лиственницу с ободранной у комля корой. В лесу было тихо, пронзительно тихо и светло, где-то хозяйственно каркала ворона и стучал дятел: тайга не ждала взрыва, который вот-вот должен грохнуть.

Гришаков подошел к лиственнице.

– Дальше.

– Хватит. – Юрка насупился. – Сюда не достанет.

– У тебя не спросит.

– А что, разве бывает?

– Бывает, и медведь летает.

В словах звучала явная насмешка.

– Не пойду! – Юрка плечом прижался к стволу. Он решил скорей умереть, чем хоть на шаг сдвинуться с этого места.

– Иди.

– Не пойду!

Гришаков помолчал:

– Нет?

– Нет.

И, прежде чем успел Юрка опомниться, он очутился в воздухе. Взрывник сгреб его, взвалил на плечо и понес в глубину тайги. Он нес Юрку тем же размеренным шагом, а кулаки бешено молотили его по спине, валенки больно били в живот. Левой рукой Гришаков обхватил обе ноги. Теперь действовали одни кулаки, но они не беспокоили взрывника: только выбивали из толстой телогрейки каменную пыль, и издали казалось, что Гришаков дымится.

– Вот, – сказал он, ставя Юрку на ноги перед бригадиром, – в целости-сохранности.

Раздался хохот.

Лицо у Юрки было мокрое, красное; ушанка съехала на лоб, губы вздрагивали. Наконец он пришел в себя, открыл рот, но крикнуть не успел…

Тяжелый взрыв потряс тишину; воздух сдвинулся; земля под ногами дернулась. Огромный клуб бело-желтого дыма взлетел над тайгой, и плотное, упругое эхо, сжатое узким ущельем Ангары, ринулось от берега к берегу и покатилось на север замирая. Гришаков, прислушиваясь, был серьезен и тих. Новый взрыв, еще большей силы, толкнул воздух, качнул сосны и лиственницы, и еще не успел появиться в небе дым, как что-то черное, быстрое, точно стая ворон, мелькнуло вверху. В тайге все затрещало, заухало и послышались тупые удары о землю.

– Так, – сказал Гришаков, – сработала. Больше он ничего не сказал.

Он закурил, провел ладонью по усам и зашагал к обрыву. За ним, ступая в глубокие следы его огромных валенок, молча повалили остальные.

Юрка не мог смотреть на Гришакова, на его гигантскую, твердую, как скала, фигуру, на его стеганку с болтающимся хлястиком, который оборвал он, Юрка, когда взрывник тащил его на себе. Юрка стоял, прислонившись к березе, и плакал. Не было больше ему пути в бригаду, жизнь кончилась. И ни мама, далекая, жалостливая мама, с ее вечными просьбами не простудиться и вовремя принимать еду, ни папа-врач, и теперь советовавший не читать лежа и при недостаточном освещении, – люди, которые жизнь бы отдали за него, – не помогут сейчас.

Юрка вытер рукавом пыльной стеганки лицо и размазал грязь.

Оставалось взять в обогревалке кое-какое барахлишко и уйти в поселок. Юрка невольно поплелся за людьми Слезы все еще застилали ему глаза, и он, не попадая в след, то и дело ступал в целину, спотыкался и, теряя равновесие, размахивал руками. Ноги не слушались его. Скоро по сторонам стали попадаться в снегу глубокие ямы – следы от упавших камней. На многих деревьях были срезаны толстые сучья и ветки. Одна березка стояла без макушки, и где-то отчаянно, до хрипоты орали вороны: видно, в их гнездо угодил камень.

И вдруг Юрка увидел лиственницу, ту самую лиственницу с ободранной корой у комля, где взвалил его на плечи взрывник. Все сучья на одной ее стороне были словно сбриты, а в том месте, в том самом месте, где он хотел укрыться, косо лежала пудовая глыба, взрывом отколотая от скалы.

Что-то раскаленное пробежало по жилам Юрки и обожгло. Сразу высохли слезы. Он стоял и неподвижными глазами смотрел на эту глыбу. А потом вдруг опомнился и побежал догонять своих.

Пакетик ваты

Хлопнула дверь, и в обогревалку, звеня цепью на поясе, кто-то вошел. Зимин поднял глаза, увидел полудетское лицо с мягкими, еще не устоявшимися чертами, вес покрытое мельчайшей каменной пылью – даже брови и ресницы побелели, – и тихонько вздохнул…

Да и как не вздохнуть! Свет не знал более упрямого человека, чем Юрии Щукин, или попросту Юрка, как звали его бурильщики. Он едва ли не самовольно удрал с дорожного участка в его, Зимина, бригаду, и потом пришлось иметь неприятный разговор с начальником участка. «Лучшего моториста переманил!» – возмущался тот. «Да я его первый раз в глаза вижу, – отбивался Зимин. – Сижу как-то в прорабке, врывается какой-то желторотик да с ножом к горлу пристает: возьми в бригаду или пожалеешь! Ну что тут поделаешь? Может, какой головорез… С перфоратором обращается, как с вилкой за столом, здоров как дьявол… Пришлось взять».

Конечно, Зимин сильно сгустил краски, чтоб у него не отняли Юрку: перфоратор тот видел впервые, крепостью мускулов похвастаться не мог, не приставал с ножом к горлу ни в прямом, ни в переносном смысле. Но зато в глазах его горело такое – не возьмешь, век не простишь себе.

Как и многие ребята его возраста, он был дурашлив, нескладен, быстро рос, и его длинные кости не успевали обрастать мясом. Но в этом нескладном мальчишеском теле жила душа возвышенная и героическая, которая жаждала подвигов. В Сибирь он убежал из Витебска, забросал родителей покаянными письмами, и в его судьбу не пришлось вмешиваться милиции. Откуда он знал технику, было загадкой, но он все хватал на лету, и Зимин мало бы удивился, увидев Юрку за штурвалом многоступенчатой ракеты, улетающей на Марс, потому что Юрка Щукин был из породы тех, кто под огнем неприятеля первый переправляется на бревне через реку, прививает себе чуму, чтоб изучить ее, открывает звезды и пишет невиданные книги…

Он засыпал с томиком Джека Лондона – иногда так и не засыпал, читая всю ночь напролет, спорил до хрипоты, хохотал до слез. Он учился в девятом классе вечерней школы рабочей молодежи, помнил великое множество цифр: сколько электроэнергии даст будущая гидростанция в целом и каждая турбина в отдельности, куда пойдет ток, какого тоннажа суда смогут ходить из Байкала в Ледовитый океан, какой высоты будет штормовая волна на новом море…

Он, в сущности, был замечательным парнем, этот Юрка Щукин, да только больно уж упрям. Он, например, никак не хотел работать в респираторе – особой коробочке с ватой, которая с помощью резиновых ремней надевается на лицо и во время бурения предохраняет легкие от каменной пыли.