О чём молчат ведьмы (СИ) - Ульская Сигита

— Но я не умею лежать, если не болею, — возразила женщина.

— Значит, ты заболеешь, — сказала Урсула, — потому что телу иногда нужен отдых вне расписания. Научись его слушать. Это как пить, когда мучает жажда. Представь, как глупо пить по часам. Мы же не роботы.

— Я работаю всегда. И последнее время — превозмогая себя. Меня ничего не радует. Я просыпаюсь и хочу одного — снова заснуть.

— Так почему ты не возьмёшь отпуск? Ты же можешь себе это позволить, — удивилась Урсула.

— Поленившись раз, будешь лениться всю жизнь, — повторила чьи-то чужие слова женщина.

— А кто тебе сказал, что лениться — это плохо? Нельзя всё время только вдыхать. Надо и выдыхать, дорогая. Главное — гармония. Золотая середина, — Урсула сделала паузу и добавила: — Ты живёшь так, будто ешь одну бесцветную жижу. Без запаха и вкуса. Ты просто голодна. Ведь время от времени нужно кормить свои рецепторы счастья. Хорошими разговорами, приятной едой. Покорми свою душу. Дай себе что-то вкусное: пищу, человека, занятие, книгу… Прямо сегодня.

— Да? — задумалась женщина.

— Да, — похлопала Урсула её по плечу, — иди домой. И побалуй себя.

После этой посетительницы к Урсуле пришёл пожилой мужчина. Стася проводила его к ведьме, она разглядывала его старомодный костюм и седой пушок на голове. Пахло от него так, как пахнет от многих одиноких старых людей — прогорклым жиром, больной печенью и печалью.

Как только он сел перед Урсулой, тут же попросил зелье, чтобы вернуть любовь.

— Чью любовь ты хочешь возвратить? — спросила его ведьма.

— Дочери, — ответил мужчина и заплакал. — Я ушёл из семьи много лет назад. Теперь она уже взрослая. Недавно я увидел её, она ехала в машине и улыбалась. Я рад, что у неё все хорошо. Но с тех пор понял, как скучаю. Моя вторая жена умерла. Дети от этого брака со мной не общаются… — он громко высморкался в платок, — а моя дорогая Милена… Она так меня любила! Дайте мне зелье. Чтобы она снова любила меня. Как раньше!

— Вы уже сделали когда-то свой выбор, — строго сказала Урсула, посмотрев на его ладони, — и не в пользу Милены.

— Но тогда всё было сложно… Вторая жена не хотела нашего общения с Миленой, первая препятствовала…

— Ой, я вас умоляю, — отпихнула его руки Урсула, — только хватит этой чуши! Вы делали, как удобно вам.

— Но я осознал… я хочу видеть свою дочь… Дайте мне зелье!!!

— Я бы выгнала вас прямо сейчас. Но всё же попытаюсь объяснить. Может, вы поймёте, — Урсула посмотрела ему в глаза. — Когда нас бросают или отстраняются, то вырывают из нашего тела кусок живой плоти. Тут либо умереть от потери крови, либо выжить, но стать в чём-то инвалидом… Эта яма постепенно зарастает соединительной тканью. Да, она менее пластичная, но зато более крепкая. И даёт возможность жить дальше. Человек работает над собой, и со временем никто даже не замечает, что он был когда-то калекой. Но притяжения и связи с бросившим больше нет. Хотя порой и остаются ночные судороги обид, между тем и они со временем утихают.

— Но ведь всё можно исправить, пока мы живы! — возразил мужчина.

— Исправить можно то, что поломано. А вы пришли и принесли дочери обратно кусок её вырванного мяса. А место, где оно было, уже заросло. И что прикажете делать? Ради своего желания ушли, ради своего желания пришли… А брошенному предлагаете под нож ложиться, чтобы новую яму на старом месте вырезать? Это больно, чтоб вы знали. И тут надо спросить, а хочет ли она сама этого.

— Но я хочу …

— А она — нет. Не хочет настолько же, насколько вы хотите. И если вы уважаете своего ребёнка, то услышите её.

— Но я изменился!

— Вы ничуть не изменились. Такой же эгоист. Вы не услышали дочь в детстве. Вы не слышите её сейчас. Один раз уже сделали, как хотели. Теперь пришёл черёд делать так, как хочет она…

— Так что, не дадите мне зелья? — спросил он ещё раз, нервно поджав губы, и встал.

— Нет, — твёрдо ответила Урсула.

Стася проводила его до двери. Когда он ушёл, ведьмы отправились пить долгожданный чай. В избушке от жары были открыты все окна. Воздух в лесу прогрелся настолько, что над травой висело, колыхаясь, марево. Всех, кто вдыхал его, оно заражало медлительностью и ленью.

— Скоро День летнего солнцестояния, — отхлёбывая горячий напиток, сообщила Лидия, — это большой праздник.

— Мы будем его отмечать, как и в прошлый раз? — спросила Стася.

— Нет, гораздо красивее. И закончится он у реки. Она исполнит наши желания, — воодушевлённо сказала Висия.

— Здорово, я уже знаю, что попрошу, — мечтала Стася.

— Отгадать нетрудно, — засмеялась Урсула.

— Иди-ка ты домой, мечтательница, — закончила разговор Лидия, — никто больше не придёт. Мы будем отдыхать. В такую жару хочется лишь прилечь.

Лесные ведьмы проводили Стасю до двери.

В лесу было очень тихо, даже птицы попрятались от солнца. Казалось, неподвижный воздух тягуч и практически ощутим на вкус.

Стася шла медленно, думая о любимом. Она радовалась, что с каждой секундой всё скорее приближалась их встреча.

Его самолёт сядет в полночь, потом ещё два часа на машине. «Я не буду спать, — думала она, — дождусь, когда он мне напишет, что уже дома».

У маяка ей позвонила Старая Ксения.

— Я задержусь, переночую у твоей мамы. Мне надо завтра с утра на приём к врачу. Сможешь ли ты зажечь маяк и не забоишься ли спать одна? — спросила она.

— Бабуля, не волнуйся! Всё будет хорошо! — успокоила её Стася.

— Тогда пиши мне СМС каждый час о том, как у тебя дела, — попросила бабушка.

— Хорошо, — пообещала внучка.

Глава 17

После разговора Стася свернула к маяку. Ключей у неё с собой не было, но она знала, где бабушка прятала запасные. Так и есть — за кустами обнаружился тайничок с ключиком.

Стася открыла тяжёлую дверь и зашла внутрь. За жаркий день воздух в помещении нагрелся и был спёртым. Девушка не спешила домой и, чтобы растянуть время, решила подняться наверх, к открытой площадке.

Уже через несколько минут запыхавшаяся Стася открыла последнюю дверь и вышла на металлический балкон. Её встретил ветер. Но не такой, как в прошлый раз. Сейчас он был тёплым и ласковым, с запахом сухой земли и полыни.

Горизонт разделил мир на две синевы, проросших друг в друга. Внизу — тёмный ультрамарин, вверху — сияющая лазурь. И всё это царственно освещало огромное заходящее солнце. Оно проложило по морю широкую переливающуюся дорожку, которая ослепила Стасю и заставила зажмуриться. Через некоторое время девушка широко открыла глаза и осмотрелась. Море опалесцировало, словно состояло из жидкой золотой патоки. Теперь Стася ясно поняла, почему бухту называли Медовой.

Слева за лесом виднелись домики посёлка, в котором жил Стас. Справа — утёс, перелески, а вдали — Чёрные скалы, обрывающиеся в море. Пустынное место, но от этого оно и нравилось Стасе. Она опять оглянулась на посёлок, тщетно пытаясь разглядеть дом Станислава. За время его отсутствия в ней накопилось столько страсти и нежности, что она почти физически ощущала боль в сердце от невысказанности.

Стася опять посмотрела на солнце, которое почти коснулось моря. «Божественное время — закат, — подумала девушка. — Он заставляет замереть. Напоминает о времени, о недодуманных мыслях, об отложенных планах…»

Именно сейчас больше всего на свете ей хотелось признаться Станиславу в любви. Они ещё не произносили друг другу этих важных слов. Нет-нет, Станислав говорил, как Стася ему нравится, что она чудесная и необычная… Но…

«Я скажу ему главное на закате, в оранжевых сумерках, — решила она, — когда любовь самая сладкая. И даже если он не поймёт меня, слова эти осветятся последними лучами солнца и упадут в его душу золотыми искрами заката. Может быть, когда-нибудь они прорастут. А у меня будет ночь. На раздумья…»

С этими мыслями она спустилась вниз, включила огни, закрыла маяк и поспешила к лестнице.

До́ма было непривычно тихо. Стася поднялась к себе, переоделась, натянула на Люси своё платье, которое та пообещала бережно хранить до завтра, и с ноутбуком сошла на первый этаж. Есть ей не хотелось, но она всё же сделала себе бутерброд и, переписываясь с Вигой, нехотя его поглощала.