Фотография с прицелом (сборник) - Виктор Пронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы такие смешные вопросы задаете, что я просто теряюсь, не знаю, как вам ответить.
– Да ответьте уж хоть как-нибудь. Я пойму.
– Хорошо. Самый простой ответ будет таков: не знаю. Подвернулись слова о квадратном сечении молотка, я их и произнесла, нисколько не задумываясь над их значением. Считайте, что это еще одна шутка гения.
– А откуда вам известно, что у молотка, который ребята достали из колодца, круглое сечение обуха?
– Понятия не имею! – сказала женщина и с вызовом вскинула подбородок.
Пафнутьев глубокомысленно хмыкнул и заявил:
– Объяснение не самое правдоподобное, но меня оно вполне устраивает. Боюсь только, что в нем усомнится Шаланда.
– Жора прекрасный парень! С ним-то я уж как-нибудь договорюсь! – с веселой уверенностью заявила женщина.
– Ну-ну, – с недоверием проговорил Пафнутьев. – Желаю успеха.
Обыск в доме Евдокии Ивановны закончился совершенно безрезультатно. Ничего предосудительного не было обнаружено ни на чердаке, ни в подвале, ни в колодце.
Собрались и уехали оперативники. Церемонно попрощался с хозяйкой Шаланда и отбыл на своей личной машине. Правда, напоследок он жестом спросил у Пафнутьева, не поедет ли тот с ним.
Павел ответил движением руки, которое можно было расшифровать примерно так: «Езжайте без меня с Худолеем, накрывайте столик всем необходимым. Обо мне не беспокойтесь. Я подъеду чуть попозже. Хочу Евдокии Ивановне задать несколько деликатных вопросов, которые тебе неинтересны. К тому же они не имеют к делу никакого отношения».
Легкое шевеление тяжелой ладони Шаланды тоже расшифровывалось несколько многословно: «Все понял. Счастливо оставаться. Веди себя прилично. Ждем с нетерпением, сам знаешь, где именно».
Пафнутьев подождал, когда за Шаландой закроется калитка, повернулся к женщине и спросил:
– Скажите, Евдокия Ивановна, а какие у вас сейчас отношения со Светой?
– О! – обрадовалась вопросу женщина. – Прекрасные. Она весела и хороша собой. Мы с ней проболтали всю ночь и в конце концов договорились до того, что скоро увидимся.
– А вы не торопитесь?
– Нет, не тороплюсь. Я дождусь окончания нашей с вами работы. И потом, знаете ли, у нас здесь и у них там, у Светы, слова «скоро увидимся» имеют различные значения.
– Когда вы говорите об окончании нашей с вами работы, имеете в виду третьего фигуранта дела?
– Его, сердешного.
– А что вы приготовили для него?
– А что получится. Мне это безразлично. Я уже сыта, если вы позволите так выразиться.
– Позволяю. Расстояние вас не смущает?
– Вы же знаете, Павел Николаевич, что расстояния в нашем с вами деле не имеют ровно никакого значения. Город Запорожье, остров Пасхи, Огненная Земля, планета Марс. Какая разница? Все это так относительно.
– Другими словами, если вы узнаете, что третий наш фигурант по фамилии Ющенко находится не в Запорожье, а на Марсе…
– То завтра я буду там.
Пафнутьев посмотрел на плотно сжатые губы Евдокии Ивановны, на чуть дрогнувшие бугорки возле ушей. Он понял – женщина не шутит. Если понадобится, завтра она будет на острове Пасхи, на Огненной Земле, на Марсе.
– У вас, видимо, надежные помощники?
– Да, хорошие ребята. Они мне достались от Светы. Это ее друзья. Они помогли мне выжить в это страшное десятилетие. Но сейчас я им поставила условие. Один фигурант мой.
– Они приняли ваше условие?
– Как видите.
Пафнутьев дернулся было переспросить, уточнить, ужаснуться. Но сдержал себя, по лицу женщины понял – не надо. Она была благодарна ему за это недолгое молчание.
– Скажите, Евдокия Ивановна, а эти убийцы могли вымолить у вас прощение?
– Могли. Они должны были прийти ко мне и покаяться. Не прощения попросить, нет, только покаяться. И больше ничего.
– Что вы им сказали бы?
– Я бы сказала так. Уходите и живите как сможете. Эти слова уже были во мне, я уже хотела их произнести. Но они не пришли. Убийцы обрадовались, когда закон снял с них вину и выпустил на свободу. Они почувствовали себя чистыми. Вот после этого для них пути назад уже не было. Ах, вы чистые?! Тогда получайте. По полной программе. Есть один закон, по которому должны жить люди. Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь, смерть за смерть. Других законов нет. Да они и не нужны. Этих вполне достаточно.
– Значит, третий может выжить? – спросил Пафнутьев.
– Мне бы не хотелось. Нарушится чистота эксперимента. Но я сказала ребятам, как получится. Пусть наверху решают. – Евдокия Ивановна подняла руку, указала на звездное небо.
В этот момент ее ладонь наткнулась на яблоко. Она сорвала его и всмотрелась при свете фонаря. Яблоко оказалось надкушенным.
– А вы знаете, кто его надкусил? – спросила женщина с улыбкой.
Пафнутьев ответил словом, которого секунду назад не было ни в его сознании, ни в душе.
– Света, – проговорил он.
– Правильно, – ничуть не удивилась Евдокия Ивановна. – Света любит этот сад. Она частенько заглядывала сюда все эти годы. Но когда дочка видит меня, тут же исчезает. Видимо, не разрешается им общаться с живыми людьми. Вот во сне – это пожалуйста, а в реальной обстановке – упаси боже!
Месяц назад Шаланда получил служебную телеграмму из Запорожья. «На ваш запрос отвечаем: гражданин Ющенко на прошлой неделе попал в автомобильную аварию, хотя, по данным дорожной службы, трасса была свободной и он шел на зеленый свет. Пострадавший выжил, но находится в реанимации – лишился обеих ног. Лихача установить не удалось, но наша дорожная служба не теряет надежды».
Шаланда не поленился позвонить в Запорожье. Там ему сказали, что Ющенко жив, но до сих пор находится в реанимации.
– Значит, он будет жить? – уточнил Шаланда.
– Да какая же это жизнь! – с усмешкой проговорил его собеседник. – Это уже не жизнь, а что-то совершенно другое.
Смерть Анфертьева
Я разлюбил свои желанья,Я разлюбил свои мечты,Остались мне одни страданья,Плоды сердечной пустоты.
А. С. ПушкинГлава 1
Итак, Анфертьев.
Наша криминальная история произойдет с ним, с Вадимом Кузьмичом Анфертьевым. В самом слове «Вадим» есть нечто притягательное, вам не кажется? Человек с таким именем, вполне возможно, обладает тонким строением души, склонен поговорить о чем-то возвышенном, выходящем за рамки забот о хлебе насущном. Не исключено, что он выписывает какой-нибудь литературный журнал, не прочь посмотреть по телевизору передачу из Эрмитажа и даже, чего не бывает, опрокинув рюмку-вторую, возьмет да и брякнет что-нибудь о неопознанных летающих объектах, о нравственных принципах или о будущем государственном устройстве Фолклендских или Мальвинских островов. А почему бы и нет? Запросто может, уж коли зовут его Вадимом.
Что касается отчества, то и оно вполне соответствует – Кузьмич. Человек этот, как и все мы, интеллигент в первом поколении. Отец его, Кузьма, пахал землю, потом ковал железо, потом где-то сторожил, вахтерил, гардеробничал и наконец помер в доме для престарелых между Кривым Рогом и Желтыми Водами. Сына своего он нарек Вадимом, простодушно полагая, что это название электрической машины. Так тогда было принято. Хотя, откровенно говоря, ему очень нравилось имя Федор. Поэтому наш Вадим, если уж начистоту, где-то в глубинах своих был все-таки Федей.
Теперь фамилия. То, что когда-то усатый Кузьма с завода металлургического оборудования назвал сына ненавистным ему именем, не было случайно. Ну, скажите, разве не слышится в самом этом слове «Анфертьев» что-то нетвердое, поддающееся влиянию толпы? Конечно, человек с такой фамилией почитает за благо примкнуть к большинству, не очень задумываясь над тем, куда это большинство путь держит. Кто-то назвал дочь Индустрией, кто-то окрестил сына Трактором, вот и Кузьма решил не выпячиваться.
Надо сказать, что родительская податливость у сына, у Вадима Кузьмича, приняла иное свойство – какая-то неуверенность чувствовалась в его поступках и даже во взглядах. Но по прошествии времени слабость иногда оборачивалась такой твердостью, что она озадачивала самого Вадима Кузьмича. Например, проучившись пять лет в горном институте, получив специальность маркшейдера, или, как говорили любители красивых образов, став горным штурманом, Вадим Кузьмич вскоре оставил свою профессию, даже не зная толком, чем будет зарабатывать на жизнь. За год с небольшим, который ему пришлось проработать под землей, он понял, что это дело не для него. Горняки оказались людьми чрезвычайно грубыми, стучали кулаками, топали ногами, оскверняли воздух такими словами и оборотами, что вагонетки, груженные углем и породой, самопроизвольно сходили с рельсов, – но дело было не в этом. Не по душе пришлась Анфертьеву работа, только и всего. Но, с другой стороны, есть ли на свете причина более уважительная?
Что можно сказать о внешности Вадима Кузьмича? Был он роста выше среднего, худощав, светловолос, охотно улыбался, не очень задумываясь над тем, уместна ли его улыбка. Кроме того, любил галстуки, и это, пожалуй, была его единственная слабость. Вообще Анфертьев следил за собой. В самом деле, невозможно представить себе человека с хорошим галстуком, но без свежего воротничка, выбритых щек, начищенных туфель. Этот вроде бы необязательный предмет туалета ко многому обязывает, если хотите, полностью берет человека в плен, и вульгарное словечко «удавка» может стать удавкой в весьма широком смысле слова.