Прямое действие. Мемуары городской партизанки - Энн Хэнсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если вам понадобится какая-либо помощь в будущем, пожалуйста, дайте мне знать», – тепло сказала Хайди, протягивая руку. Энджи энергично пожала ей руку, и я почувствовал, что в этот вечер произошло что-то хорошее. Остаток ночи мы корчились, тряслись и танцевали до самозабвения. Иногда это было так освобождающе – раствориться в настоящем моменте.
Глава четвёртая
Решение принято
В начале февраля 1981 года я вылетел обратно в Онтарио. Я прожил в Ванкувере всего несколько месяцев, но столько всего произошло, что казалось, прошли годы. Мне так понравились мои новые друзья, что я бы не уехал, если бы в этом не было практической необходимости.
Моя семья жила в Онтарио, но я отдалился от них. По сей день я несу груз стыда и вины за полное пренебрежение, которое я проявлял в свои двадцать лет по отношению к семье, которая всегда поддерживала и понимала меня. В то время я бы приписал это различиям в политике и ценностях, но, оглядываясь назад, я понимаю, что настоящая причина заключалась в моей нетерпимости ко всем, чьи взгляды не совпадали с моими. Я больше не отмечал такие традиции, как дни рождения и Рождество, потому что считал их просто капиталистическими атрибутами, и поэтому я даже не звонил своей семье по таким поводам. Мне не приходило в голову, что в те времена было важнее признать свою семью, чем заставлять их волноваться и думать, что я не забочусь о них.
Тем не менее, я не звонил и не навещал их во время моего короткого визита в Онтарио. Я остановился у своего друга, Джима Кэмпбелла, который взял на себя задачу ежеквартально выпускать Бульдозер. Я также связался с Ником.
Интересно, меня все еще влечет к нему? Ник был высоким, с темными волосами и резкими чертами лица, но не физическая привлекательность привлекала меня к людям. В тот момент моей жизни я искал кого-то, кто разделял бы мою политическую страсть, кого-то, с кем я мог бы реализовать свои амбиции. Ник был воинствующим теоретиком, который ничего так не любил, как писать о радикальных политических действиях и идеях, стоящих за ними, но он был не из тех, кто действует в соответствии с теорией. Он всегда был из тех людей, которые анализировали события постфактум, безопасно, на расстоянии. Меня тянуло к актерам; к тем, кто был достаточно смел, чтобы реализовать теорию о том, что Ник мог артикулировать опаздывает так хорошо. Мое влечение к Бренту возросло за последние несколько месяцев и начало превосходить мои чувства к Нику.
Я позвонил Нику, и мы договорились встретиться на следующий день за ланчем в «Марсе», маленьком ресторанчике на Колледж-стрит. За огромной тарелкой сырных блинчиков мы поделились впечатлениями друг от друга. Я рассказала ему все о группе «Женщины против тюрем», о моем участии в группе поддержки Сальвадора и о наших планах провести несколько небольших акций вокруг шахты Амакс. Я ничего не рассказал ему о моих ночных встречах с Брентом и Дугом.
«Я помогал Джиму собирать бульдозер и писал письма заключенным», – с энтузиазмом объяснил он. «Я получил замечательные письма от некоторых политических заключенных в Штатах, таких как Standing Deer и Kuwasi, но я очень взволнован этой брошюрой, которую хочу выпускать пару раз в год. Я думаю, что назову это Сопротивлением. Видите ли, «Киллдозер» публикует письма от самых разных заключенных, но он не фокусируется исключительно на политических заключенных. Я хочу рассказать кое-что о вооруженных группировках борьбы в Европе и Штатах. Во всем мире есть много политических заключенных, которые участвовали в какой-то воинственной борьбе, и, насколько я знаю, у них нет газеты, в которой они могли бы публиковать свои письма или коммюнике. Это то, что я хочу сделать».
«Это отличная идея», – подбодрил я его. «Я мог бы помочь, написав своим друзьям во Франции, чтобы получить информацию о Королевских ВВС и Красных бригадах, которая была переведена на английский, и если это только на французском, я думаю, что мой французский достаточно хорош, чтобы я мог это перевести».
Мы обсуждали его идею с таким энтузиазмом, что к концу обеда Ник намекал на поездку в Ванкувер. Я не поощрял и не отговаривал его, потому что был смущен своими чувствами к нему. В конце концов, я решила, что если он все-таки придет, мы могли бы стать друзьями, но я бы дала понять, что меня не интересуют исключительно любовные отношения. Я просто хотел отношений по расчету, без каких-либо обязательств.
Мы провели ночь вместе. Как только я легла рядом с ним, его нежные, любящие объятия взволновали меня, и мы занялись чем-то вроде отчаянной, но приятной любви. Когда все закончилось, мы лежали в объятиях друг друга, разделенные нашими собственными мыслями и, с моей стороны, чувством одиночества, которое я не мог прогнать. Через некоторое время он заснул, а я сел на край кровати и закурил сигарету. На какое-то время я позволил себе пофантазировать, что мы были партнерами-революционерами, героически связанными вместе в выполнении важной миссии, ради которой мы были готовы рисковать своими жизнями. Я воображал, что мы были часть большого движения отважных молодых революционеров, которые были готовы рискнуть всем, чтобы спасти мир природы от разрушения.
Меня оторвало от моих фантазий тревожное осознание того, что мои сны так сильно отличались от снов большинства женщин моего возраста. Большинство женщин в возрасте двадцати шести лет сидели бы здесь, мечтая выйти замуж за этого доброго, умного мужчину рядом с ними и иметь детей и хороший дом в пригороде – или, что менее традиционно, быть партнерами, но иметь успешную карьеру и семью. Все мои сестры вышли замуж за своих школьных возлюбленных, скопили деньги, родили двоих или троих детей и жили в новых пригородных домах. Судя по всему, они были счастливы в браке с порядочными мужчинами и вносили свой вклад в развитие своих общин. Почему я был таким другим?
Нельзя винить в этом мое семейное воспитание. Я часто сравнивал свое детство с телевизионным шоу пятидесятых годов «Проделки Бивера»: типичная, хорошо устроенная нуклеарная семья. История нашей семьи была безупречна. Не было ни злоупотребления психоактивными веществами, ни физического насилия, ни эмоционального насилия – мое детство было таким же идиллическим, как и все, о чем я читал или слышал. Может
