Время Бесов - Сергей Шхиян

Меня такой фатализм совсем не вдохновил, и я приготовил на всякий случай не только наган, но и кремневый пистолет.

— Откуда у тебя такое музейное старье? — удивилась Даша.

— Купил по случаю на барахолке, — осторожно ответил я.

— А почему тебя не призвали в армию? — вдруг спросила она.

— Я инвалид империалистической войны, — по привычке ответил я.

— Что-то я не заметила у тебя никаких увечий!

— Меня контузило германским снарядом.

— Ты кто по специальности? — продолжила она не очень приятный для меня допрос.

— Фельдшер.

— А где ты учился?

Вопрос был, что называется, на засыпку. В каком учебном заведении учили до революции средний медицинский персонал, я не знал. К тому же врать ей не хотелось, и я сказал почти правду:

— Учился в университете на медицинском, только не кончил курса.

— А я собиралась на Бестужевские курсы, но меня не приняли как неблагонадежную. Я в революции с последних классов гимназии.

— Ты где жила до революции?

— В Петрограде.

— Откуда у тебя такая фамилия, ты что, из татарского рода?

— Не знаю, — ответила она, — такое прозвище давали служилым людям при дворе великих князей со времени татарского ига. Они заботились о содержании ордынских послов, доставлении им подвод, проводников. Историк Карамзин считал их татарами, поселившимися в России, а Соловьев — русскими пленниками, выкупленными в орде и поселенными на великокняжеских землях. А как твоя фамилия? Я знаю тебя только по имени.

Опять передо мной встала дилемма, врать или сказать правду. Я решил не рисковать:

— Меня зовут Торкин Петр Ильич, а товарищ Алексей — моя партийная кличка.

— Так ты что, тоже давно в революции?

— С четырнадцатого года. Только я давно отошел от партийной работы и теперь по взглядам не революционер, а эволюционер.

— Первый раз про таких слышу. С чем это едят?

— Ну, как тебе объяснить, — начал я придумывать на ходу. — Революция — это скачок, а эволюция — постепенное изменение. Слышала такое крылатое выражение: «Каждый народ достоин своего правительства»?..

— Нет.

— Мы, эволюционалисты, за то, чтобы народ стал таким, чтобы у него было достойное его правительство, а не наоборот. Сейчас ваши лидеры так хороши, что недостойному народу ни за ними, ни за их идеями не угнаться. Вот правители и не знают, что делать, то ли всех перебить, то ли согнуть до земли.

— Тебе что, больше нравится власть аристократов? — возмущенно спросила Ордынцева и даже приостановилась, чтобы полнее продемонстрировать свое несогласие.

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Слово аристократ, помнится, переводится как лучший, но если ты имеешь в виду Россию, то у нас у власти никогда не было аристократов, а была только знать. Это совсем разные понятия.

— А царь? Николай Кровавый тоже аристократ?

— Знаешь, милая, за последние сто лет правления Романовыми было казнено преступников, в том числе революционеров, раз в десять меньше, чем ваши лидеры перебили за первый год свободы. Поэтому про кровавых царей помолчим. А если говорить о Николае, сколько я знаю, он был прекрасно образован и совсем неплохой человек. Одним нравится быть публичными людьми, другим нет, ему, видимо, не нравилось. Он оказался прекрасным семьянином и никаким правителем. За это поплатился сам и погубил своих детей.

— Да ты знаешь, что ты говоришь! Николай — кровавый тиран! — возмутилась Даша, но договорить не успела, впереди на дороге ударил винтовочный выстрел, и мы замерли на месте.

— Быстро в лес, — сказал я, и мы одновременно припустились бежать.

Впереди снова выстрелили. Оказавшись за прикрытием деревьев, мы остановились и вслушались, пытаясь понять, что там происходит. Даша вытащила из кобуры и проверила свой маузер. Однако, выстрелов больше не было, как и других подозрительных звуков. Минут пять мы простояли, укрывшись за деревьями, потом я решил взять командование на себя.

— Я пойду вперед, а ты отстань метров на тридцать и страхуй сзади.

— Почему это ты пойдешь первым?

— Потому, что я в шинели, и ее не так видно, как твою черную куртку, — успокоил я смелую девушку. И вообще, смотри в оба, мало ли что, может, там засада.

Кому понадобилось открывать стрельбу в лесу, и в кого стреляли, было непонятно. Мы разделились, и я пошел впереди. Даша изредка хрустела сухим валежником, отстав, как я попросил, метров на тридцать. На дороге пока никого не было видно, и мы шли довольно быстро. Вдруг опять выстрелили из винтовки, и пуля зацепила дерево как раз около моего лица. В щеку ударили мелкие осколки коры. Действуя на чистом инстинкте, я упал и прижался к земле. Вторая пуля прошла совсем невысоко над головой, и я даже расслышал ее призрачный, нежный свист. Откуда стреляют, пока понять было невозможно. Эхо гоняло звук выстрела по всему лесу. Пришлось пластаться по опавшей листве и не дышать. Что в это время делает Ордынцева, я не знал, но надеялся, что у нее хватит сообразительности не высовываться и не лезть под пулю.

Раздался очередной выстрел, и меня как будто несильно стукнули по спине. Похоже, стрелку удалось зацепить меня за шинель. Однако, на этот раз я понял откуда стреляют и по-пластунски пополз к ближайшему толстому дереву. Проползти нужно было метров двадцать, вблизи росли молодые тонкие березки, спрятаться за которыми было просто нереально. Однако, добираться до этого дерева мне не понадобилось, метрах в пяти нашлась неглубокая ложбинка, вернее будет сказать, узкая, мелкая канавка, в которой я, впрочем, вполне уместился.

Теперь мне можно было хотя бы приподнять от земли голову. Судя по тому, что стреляли только в меня, Дашу неведомый противник пока не заметил. Я быстро высунулся и посмотрел в ее сторону. Ордынцевой видно не была, она или тоже лежала на земле, или пряталась за стволами. Я повернулся на бок и вынул из кармана шинели наган. Пока у меня не было случая его испытать, в деле, к тому же патронов было всего семь штук, только те, что находились в барабане. Восьмой выстрел я мог сделать только из своего кремневого пистолета.

— Эй! — закричал я. — Кто стреляет, чего вам нужно?!

Вместо ответа всего сантиметрах в пятнадцати от моей головы с чмокающим звуком воткнулась в землю пуля. Стреляли в этот раз с другой, противоположной стороны. Было похоже, что меня взяли в вилку. Я опять припал к земле и прополз вперед, сколько позволяла лощинка. Самое неприятное было то, что я до сих пор не обнаружил противника. Наган в умелых руках точно стреляет метров на сто и, хотя это ничто по сравнению с прицельной дальностью трехлинейной винтовки, в густом лесу был вполне приемлемым оружием.

Постепенно лощинка сошла на нет, и мне пришлось остановиться. Страха смерти не было, скорее раздражение от нелепости ситуации. Попали мы, что называется, ни за что, ни про что, и я не мог придумать, как выкрутиться из этой щекотливой ситуации.

То, что меня пока не смогут достать пулей, уже стало понятно, но что делать дальше, я не знал, не лежать же в укрытии до темноты! К тому же начало нарастать беспокойство за Ордынцеву. Мы ни разу не говорили о ее боевом опыте, и я не имел представления, как она себя поведет, если попадет под обстрел.

Пока единственное, что я смог придумать — детскую, окопную шутку: выставил наверх шапку, и ее тотчас прошила пуля. Я лег и затаился в надежде, что противники подумают, что попали в меня и обнаружат себя. Однако, они тоже пережидали, не спеша проверять меткость своего последнего выстрела

Так я пролежал минут десять-пятнадцать, не шевелясь и не обнаруживая себя. Кажется, мне не поверили и ждали, когда снова высунусь. Вдруг один из нападавших коротко свистнул два раза. Что это за сигнал, было непонятно, но я, на всякий случай, удвоил внимание. С другой стороны, там, где, по моему предположению, засел второй стрелок, ответили таким же коротким двойным свистом.

Я решил попробовать обмануть нападавших и начал пятится на то место, с которого переполз в конец лощинки. Делал я это крайне осторожно, буквально вжимаясь в землю. Ползти «задним ходом» было тяжело и неудобно, зато я немного согрелся. Время года и температура воздуха никак не способствовали долгой лежке.

Опять свистнули, теперь один раз. Я уже добрался до куста, за которым можно было хоть как-то спрятать голову и осторожно выглянул. Причем сделал это как нельзя кстати. К тому месту, которое я недавно покинул, подходил какой-то парень в красноармейской шинели с винтовкой наперевес. Он шел медленно, осторожно и смотрел в одну точку, туда, откуда я высовывал под выстрел шапку. Я быстро перевернулся на левый бок и, поймав его на мушку, плавно спустил курок. Сухо щелкнул выстрел, и я опять распластался в своем убежище. В том, что парень ранен, сомнения не было, тем более, что он негромко вскрикнул, выругался и, стало слышно, упал. Я целился ему в грудь, но куда попала пуля — не знал. Теперь, если он только легко ранен, положение мое становилось критическим. Между нами было всего метров шесть, я обнаружил себя и стоило высунуться, как меня достанет если не один стрелок, так другой.