Приватир - Василий Сахаров

— А дальше-то что?

— Есть два самых очевидных варианта. В первом случае Кубань дерется и умывается кровью, побеждает врага, сбрасывает его в море, начинает восстанавливать пепелища и война продолжается какой-то большой отрезок времени. В другом, наоборот, после месяца-другого боев просит мира, платит дань и война прекращается. При любом из вариантов Кипр благоденствует под теплым солнышком, а мы, славяне, по-прежнему остаемся варварами, которым можно указать на их место. Конфедерация откатывается назад, поскольку все военные действия идут на ее территории, а Каннингем продолжает экспансию, и не опасается удара по своим тылам. Это война не предусматривает захвата территорий или покорения целого народа. Альянс должен нанести серьезные удары, порушить, разграбить и пожечь все до чего только дотянется, и этим он достигнет своих целей. Все просто и логично.

Встав с кресла, я подошел к окну, и посмотрел на синюю гладь теплого и ласкового моря. Воевать с Альянсом не хотелось, но видимо, все же придется.

— Помимо разговорников и карт, еще что-то есть? — не оборачиваясь, спросил я Бурова.

— Много чего. После того, как твой отряд так быстро замок Эливит захватил и не сдал его войскам Фергюсона и Шарка, мы с тобой в фаворе и планируется, что вскоре, я стану командиром 14-го полка, разумеется, под присмотром офицеров Альянса. Мне теперь доверяют и получен допуск к некоторой, ранее закрытой информации. В первую очередь, можно передать в Трабзон сведения относительно численного и качественного состава Критской оперативной группировки Папастратоса-старшего. Кроме того, есть сведения о заводах на Крите и о том, где Альянс берет топливо для своих кораблей и техники.

— Вот это действительно важно, — развернувшись к будущему полковнику, я задал ему следующий вопрос: — Раз ты станешь командиром наемного полка, то куда нынешний полковник денется?

— На повышение пойдет. Два полка наемников, 13-й и 14-й объединяются в бригаду, и сын адмирала станет комбригом.

— Укрупнение соединений перед броском?

— Правильно все понимаешь.

— Итак, вечером перекинем добытые тобой сведения, разведке Талата, а что дальше делать будем? Предложения есть?

В стоящей под ногами пепельнице, Буров затушил папиросу, закурил следующую, и это был признак того, что он сильно волнуется. Показать этого он не может, но я его знаю давно, и для меня его внутреннее смятение не является тайной. Старый наемник и так, в последнее время сильно сдал, видимо, укатали сивку крутые горки, и теперь, когда мне требуется его поддержка, опыт и чутье старого и битого волчары, он нервничает. Это очень и очень плохо.

— Надо требовать от центра разрешения на то, чтобы бежать отсюда, и как только запахнет реальной войной, бросать все, захватывать заложников из офицеров Альянса, грузиться на корабли и к турецким берегам прорываться. Благо, здесь недалеко, пролив пересек и материк. Там уходим в сторону Трабзона и через него возвращаемся в Конфедерацию.

— Ну, это на самый крайний случай, и этот вариант мне не нравится.

— Почему?

— Да, сам посуди, пока мы будем по Турции от Мармариса до Трабзона топать, это месяц пути. Мы пройдем, и в этом сомнений нет, но это потеря времени. Где-нибудь в Новороссийске или Туапсе, вражеские корабли артиллерийским огнем будут дома с землей равнять, а мы, находясь рядом с логовом Альянса, нанесем один небольшой укол и уйдем в горы. Это непорядок, и я считаю, что если война начнется, то драться будем всерьез, и наше поле боя это Средиземноморье.

Буров вздохнул, и ответил:

— Ты Саня идеалист и за своим патриотизмом не видишь самых очевидных вещей. Тебя как дичь загоняют, и вместе со всем твоим отрядом прихлопнут, — он на миг замялся и продолжил: — Чтобы не было меж нами недопонимания, скажу сразу, ни я, ни мои бойцы с тобой не останемся, а раз так, то с тобой будут только твои воины и несколько десятков турок. Получается, что у тебя двести стволов против всей армии Альянса, и у вас нет ничего, чтобы давало вашему отряду преимущество над регулярными подразделениями средиземноморцев. Вокруг море и нужен хороший корабль. У тебя, его нет, и даже если ты его захватишь, то это всего лишь дополнительная проблема, поскольку топливо имеется только на военных базах. Про то, что нужен экипаж, боеприпасы и ремонтная бригада, промолчу, ты не дурак и такие простые вещи должен сам понимать.

Теперь уже задумался я. Кара прав и в случае войны самый наилучший для моего отряда выход, уходить на материк и пробиваться к родным краям. Однако, было понимание того, что, оставшись в Альянсе и, развернув на его территории партизанскую и диверсионную борьбу, мы сможем нанести врагу такой урон, какой на родной земле нанести, будет гораздо тяжелей.

— Мы остаемся, — выдал я свое окончательное решение.

— Ну, как знаешь, — Кара с ожесточением затушил следующий окурок в пепельнице, и порывисто встал: — О твоей семье позабочусь, так что не переживай, а внуку всегда буду говорить, что батя его хоть и дурак, но честный идеалист и погиб героем.

— Вот и ладно, — слова тестя были несколько напыщенными и я не смог сдержать легкой улыбки, — но попомни мое слово, дядя Коля, умирать я не собираюсь, и намерен в любом случае остаться в живых, и домой вернуться с прибытком.

— Посмотрим, — Буров направился на выход и, обернувшись, спросил: — Когда сеанс связи с центром?

— Ровно в десять по Москве, то есть через сто двадцать три минуты, — взглянув на часы, ответил я.

— Вернусь через час.

Кара вышел, а я, посмотрев на широкую стеклянную пепельницу, которая все так же стояла возле кресла, в котором он сидел, ногой пододвинул ее к себе и, дотянувшись до привинченного к стене шкафчика, достал из него непочатую пачку папирос и коробок спичек. Курил я редко, и только в тех случаях, когда требовалась некая отстраненность от происходящих в моей жизни событий. Так, у меня получалось взглянуть на себя со стороны и порой, найти оригинальное и нестандартное решение того или иного дела.

Чиркнула и зажглась длинная спичка, я прикурил, и первая затяжка, как ей и положено, затуманила мозг, расслабила тело, и клубы ароматного дыма разошлись по комнате. Шевелиться было лень, и в этот момент появилась Лида, которая никогда не оставалась в комнате при моих разговорах с тестем. Вот и сейчас, вместо того, чтобы сразу войти в помещение, где мы проживали вдвоем, она ждала в коридоре.

Женщина остановилась рядом с креслом, наклонилась ко мне и спросила:

— Значит, все же остаемся?

— Ты все слышала?

— Угу.

— Да, остаемся. Однако всех, кто захочет с Буровым уйти, отпущу.