Трое нас и пёс из Петипас - Вацлав Чтвртек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паклю далеко не унесло. Её только сдуло с газеты. Руда бросился собирать её, а я подошел к пану Людвику:
– Руда все сам расскажет Анче!
– Вот это хорошо! – вздохнул облегченно пан Людвик и шепнул: – Молодец, Тоник! Как тебе удалось его уговорить?
– Просто он меня пожалел.
– Никогда не знаешь, чего ожидать от этого Руды.
– У него к вам просьба.
– Ко мне?
Я должен был говорить очень быстро, потому что Руда был уже в трех шагах от нас.
– Он вас просит, чтобы вы ничего не говорили петипасским ребятам.
Пан Людвик положил сумку с инструментами на землю и протянул мне руку:
– Ни слова, Тоник.
Руда слышал эти слова. Он взял сумку положил в неё паклю.
– Можно я понесу?
Я взял жестянку с дегтем, пан Людвик сорвал цветок, чтобы не идти с пустыми руками, и мы все вместе отправились к реке.
По пути я договорился с Рудой, что он зайдет к Анче сегодня же вечером.
Полдня мы чинили лодку. Пан Людвик конопатил щели, Руда собирал на берегу хворост, а я мешал над огнем деготь. В эти минуты река казалась мне особенно красивой. Синяя, как небо, она слегка волновалась под ветром. И Руда сказал, что приятно работать у реки. Я был рад, что река нравится не только мне, но и моему другу.
Мне казалось, что я только сегодня впервые встретился с Рудой. И мы будто немножко стыдились, что мы друзья. По очереди придумывали, как бы сделать друг другу что-нибудь приятное. Увидев на берегу между камнями хороший кусок дерева для костра, я стал бросать туда камешки, пока Руда не посмотрел; он был, конечно, рад, что нашел это бревно сам. А Руда все время боялся, как бы я не вымазался дегтем. Он даже изобрел для меня специальные рукавицы. Сделал их из бумажных пакетиков, которые кто-то выбросил на берегу под вербами.
Пришел взглянуть на нас и перевозчик Роучек. Он принялся шпаклевать лодку с другого конца.
Руки у него были сильные, мышцы так и играли. Я засучил рукава, Руда тоже. Но Руда притворился, будто не видит, какие у меня слабые мышцы, и быстро опустил рукава. И я снова подумал, что отныне он самый лучший мой друг.
И, только когда я оглянулся в сторону Петипас, мне стало немножко грустно. Наверное, Лойза Салих как раз обходит ребят и уговаривает их мстить мне.
Временами я посматривал на берег. Далеко-далеко виднелись кроны трех лип и верхушка шлагбаума, который сторожит отец Анчи. Жаль, что её домик нельзя разглядеть, если даже влезть на вершину ольхи…
Мои мысли летели к Анче.
«Анча, ну Анча, – мысленно внушал я ей, – ну, пожалуйста, никуда не уходи, будь вечером дома. К вам придет Руда, он расскажет тебе свою тайну».
После полудня я заметил петипасских ребят. Они купались в Бероунке. На другом берегу, далеко, от нас. Лойзы Салиха и среди них не было. А вдруг он следит за мной, как обещал! Для проверки я несколько раз крикнул:
– А я тебя вижу!..
Руда страшно удивился. Но я не хотел напоминать ему о петипасских ребятах, о том, что он с ними в ссоре.
Поэтому я сказал, что такими словами начинается одна песенка – Руда её, наверное, не знает.
Солнце уже не палило. Приближался вечер. На реке появились первые рыболовы. Пан Людвик отложил топор, погладил днище лодки:
– Хорошо!
Пан Роучек помог оттащить её на ночь под ольху.
По дороге домой я трижды переспросил пана Людвика, правда ли, что Генерал завтра поедет с нами на рыбалку. И пан Людвик трижды ответил: да, Генерал поедет. И с ним – петипасский учитель. Значит, Генерал поплывет на лодке, которую я помогал чинить.
Едва Руда услышал, что с нами будет петипасский учитель, он извлек из кармана какую-то бумагу и стал внимательно её изучать. Мы уже миновали спускающуюся к воде лестницу, где женщины полоскали белье, а Руда все повторял размеры разных рыб. Потом я проверял, твердо ли он усвоил.
Когда мы расставались, я ему напомнил:
– После ужина, не забудь!
– Ясно! – последовал ответ Руды.
19
Я поужинал и стал ждать Руду. Несколько раз я выбегал на дорогу, но он все не шел и не шел. Я уже стал бояться: а вдруг Анча уйдет куда-нибудь? Тогда я решил посмотреть, дома ли она. Объяснив пани Людвиковой, что, если Руда явится, пусть сразу идёт к трем липам, я побежал к домику возле железной дороги.
Я не хотел, чтобы Анча меня видела, и потому у трех лип сошел с дороги и направился к её домику задворками, по межам. Так я добрался до её забора, – вернее, это был не забор, а изгородь из колючих кустов боярышника.
Мне пришлось долго идти вдоль этой неприступной стены, пока я нашел место, откуда был виден весь сад. Зажмурив глаза, я стал на четвереньках продираться через кусты. И вздохнул облегченно: у задних дверей домика сидела Анча; Пецка расположился у неё на коленях, и Анча что-то ему рассказывала. Пецка не обратил на меня ни малейшего внимания, даже хвостом не шевельнул. Из этого я сделал выход, что Анча говорит с ним о серьезных вещах.
Через несколько минут в саду появился отец Анчи с лейкой в руках. Он покачал головой и сказал:
– Анча, Анча, ты возишься с этим псом будто мать родная. Отпусти Пецку, пусть немного побегает.
Анча спустила таксу на землю. Пецка потянулся и принялся лакать воду из лужицы. А отец стал осматривать сад, раздумывая, откуда начать поливку.
– А почему ты не идешь за ребятами? Сидишь тут, как зачарованная принцесса.
– Они сегодня все придут к нам, – ответила Анча.
Я вздрогнул, оцарапал ногу о колючки, но даже не почувствовал боли. Теперь у меня в голове была только одна мысль: немедленно бежать к трем липам и предупредить Руду, чтобы он успел прийти к Анче прежде, чем здесь соберутся все ребята.
Выбравшись из зарослей боярышника, я бросился бежать. Я, кажется, никогда не бегал так быстро, но вдруг увидел такое, что перепугался до смерти… В нескольких шагах от конца забора из зарослей боярышника торчали ноги. Я чуть было не споткнулся, мне едва-едва удалось через них перескочить.
Я остановился. Вернулся к ногам. Осмотрел их. Они были обуты в тапочки, носков на них не было. В одном тапке был белый шнурок, в другом – черный.
– Руда, ты что тут делаешь?
Ноги дернулись и попытались исчезнуть в кустах. Но в этот миг в саду тявкнул Пецка. Потом ещё раз. Казалось, он приближается.
Руда, пятясь, вылез из кустов боярышника.
– Осторожней, оцарапаешься, – сказал я.
Мы побежали на конец ржаного поля – здесь нас не могли увидеть из сада. Сели на межу.
Руда вытряхнул из волос несколько листьев боярышника.
– Ты меня искал?
Я не стал отрицать и спросил напрямик:
– Ты тоже хотел разведать, дома ли Анча? Руда покачал головой. Я спросил погромче:
– Так что ж ты там, собственно, делал? Руда опустил голову.
– Тонда, я хотел сначала проверить, смогу ли я ей все рассказать.
– Но ведь ты и так скажешь!
– Нет, Тонда, я не могу!
– Но ведь ты обещал!
– Да, обещал.
– Значит, ты должен это сделать!
Солнце село за петипасскую мельницу. Стало темнее.
– Ты должен, должен! И сейчас же! Сию минуту! – Я уже кричал на Руду.
Он отвернулся:
– Оставь меня в покое! Ничего-то ты не понимаешь.
– Тогда я с тобой не вожусь!
Я лег на траву и тоже повернулся к нему спиной. Через секунду я услышал, как шуршит трава.
– Тонда!..
– Я тебя не слышу.
– Тонда, это ты зря, я твой друг.
– Тогда иди к Анче.
– А ты пошел бы, если бы был на моем месте?
– А я бы не был на твоем месте.
– Ну, а всё-таки! – Если бы был?
– Тогда пошел бы.
Руда фыркнул носом, но совсем не так, как прежде.
– Вот и нет, ты бы не пошел. Я это понял, пока лежал в кустах. Я уже три раза совсем решился.
Один раз даже дополз до той грядки, возле которой Анча сидела. И все три раза возвращался.
Я повернулся к Руде:
– Да ну!
– Я был там. Трижды. Видишь ли, я хотел тебя удивить. Хотел сначала рассказать Анче про мою тайну и только после этого прийти к тебе. Так, мол, и так, Тонда, все в порядке.
Я знал, что на этот раз Руда говорит правду. Он придвинулся ко мне вплотную.
– Удивительная всё-таки вещь! Ну почему парень никогда не может сказать девчонке, что он плакал?
Я задумался.
– Верно! Маленький мальчик может, а вот большой – нет.
Руда вырвал пучок травы.
– Вот видишь! А мы-то уже большие.
Нет, я, больше не злился на Руду. Я вдруг понял, что есть на свете вещи, которые невозможно сделать даже ради дружбы. Но как же мне теперь быть? До конца каникул остается ещё много дней, и каждый день я буду где-нибудь встречать Анчу, но не смогу даже словом с ней перемолвиться. И никогда не пойдет она со мной на рыбалку.
– Ясно, – проговорил Руда, как будто в ответ на мои мысли. – Снова переживаешь?
– Помолчи лучше! – попросил я его.