Монахи. О выборе и о свободе - Юлия Посашко

Здесь все ходят и улыбаются

–  Часто приходится слышать, что в России быть монахом очень сложно, потому что традиция потеряна, прервана…

– До Греции я пять лет жил в одном монастыре в России. Наш игумен в самом начале сказал: «Я ничего не знаю о монашестве, но я знаю тех, кто знает. И могу вас с ними познакомить». И мы ездили в Абхазию к отшельникам, в Грецию. По очереди все наши отцы жили на Афоне. Я несколько месяцев жил в Хиландаре [27] , кто-то жил в Пантелеимоновом монастыре [28] . У нас был ориентир на афонский образ жизни, на афонский устав. Потом через пять лет игумен, серьезно заболев, вынужден был уехать. У епископа были другие представления о монашеской жизни, и вся наши братия разъехались – кто на Афон, кто на Кипр, кто в Грузию. Так я попал сюда.

Когда уезжал, думал, что останусь на Афоне. Но один мой знакомый отец, который раньше меня уехал, рассказал, что он сейчас находится в другом монастыре в Греции: «Тут такой старец!.. Приезжай, познакомишься, потом дальше на Афон поедем». И я приехал сюда, в этот монастырь, и так здесь и остался, потому что мне очень понравился духовник. Я почувствовал, что именно здесь должен остаться.

Время, проведенное в российском монастыре, тоже многому научило. Например, как не спать всю ночь, «четку тянуть», поклоны класть.

И когда я ехал в Грецию, то думал, что приобрету еще большие молитвенные подвиги – поклоны, молитвы, бдения… Но тут я увидел, что не научился единственному, что по-настоящему нужно – любить людей. И все подвиги этим обесценились. Когда познакомился со старцем, я увидел в нем любовь и понял, что хочу ей научиться.

В книге отца Александра Торика «Селафиила» приводятся выстраданные мысли о монашестве и молитве, в частности мысль о том, что есть монашество, а есть – «монастырство». Что значит «монастырство»? Когда люди вроде бы живут в монастыре, молятся, на службу ходят. Внешний ход жизни складывается, как нужно. И труд совершается – слезы, покаяние, посты. А плода нет. Плод – это любовь, милосердие, терпение, снисхождение к другим, кротость. Это уже зрелый монашеский плод. Но в силу того, что монашество в России еще молодое, не всегда и не везде оно успело принести этот плод. А в Греции такой плод можно увидеть. Монашество в этой стране не прерывалось, и все традиции сохранились. Здесь приходишь к людям, которые в монашестве уже по 30–40 лет. То, до чего ты сам бы доходил годами, можешь увидеть уже сейчас. Общение с такими монахами приносит громадную пользу.

–  Можно ли назвать еще какое-то принципиальное отличие греческого монашества от русского?

– Есть некоторые отличия во взаимоотношениях монастыря и епископа. Монастыри здесь более свободные, что создает определенные условия для развития духовной жизни в монастыре. И поэтому, наверное, я здесь.

В России монастырь – это прежде всего организация, а в Греции – это община, семья. В Греции епископ не имеет права самостоятельно ставить игумена в монастырь, если братьев больше шести человек, не имеет права вмешиваться во внутреннюю жизнь монастыря, менять устав, присылать кого-то или забирать монахов или монахинь в другие места. И это очень благоприятно сказывается на качестве монашеской жизни. В России монастырская община чаще выстраивается сверху. Порой монастырь начинается с назначения туда игумена. А в Греции монастырская община всегда строится снизу. То есть появляется какой-то лидер, какой-то духовный авторитет, вокруг него собираются люди и постепенно вырастает община. Потом лидер уходит, остаются его наследники, духовные преемники, которые дальше передают эту духовную традицию, восполняют, наполняют ее новым содержанием. И так монастырь живет, опыт передается из поколения в поколение.

В России, конечно, тоже постепенно появляются хорошие плоды. Скажем, Ново-Тихвинский монастырь. Там отец Авраамий (Рейдман) собрал вокруг себя сестер и братьев (мужская и женская общины). Отношения внутри такой семьи всегда будут немного другие. Таким авторитетом может стать и матушка. Я слышал подобное про монастырь в городе Золотоноше, на Украине.

–  Но ситуация в России в 1990-е годы с монастырями была совершенно уникальна.

– Конечно! В 1990-х годах надо было забирать собственность, восстанавливать монастыри. И получилось, что их количество за короткое время увеличилось с десяти до 800–900. И где на такое количество найти опытных игуменов?

–  А в чем особенно заметна разница внутри монашества России и Греции?

– Здесь все ходят и улыбаются. В России такого нет. Как-то я приехал к одной знакомой монахине в российский монастырь. Прихожу и вижу, как она рявкает другой монахине: «Так, дай мне полчаса с батюшкой поговорить, батюшка приехал!» Я вам правду скажу: я за сердце схватился! Говорю: «Слушайте, я много лет не слышал, чтобы люди так разговаривали, на таких тонах». Она говорит: «Да? А мы привыкли, мы так все разговариваем и даже внимания не обращаем». Даже в семье порой все разговаривают друг с другом на повышенных тонах. Не потому, что они друг друга терпеть не могут, а просто такая манера – все на взводе, все время злятся. Так и живут.

–  Да… Помнится, я сама, вернувшись в Москву с Крита, первые несколько дней даже в метро спускалась с улыбкой, и мне было странно, что вокруг люди не улыбаются. Потом, впрочем, все вернулось на круги своя.

– У нас месяц гостила одна девочка, которая приезжала сюда вместе с родителями, лет 12. Поз – же я встретился с ней в России и говорю: «Ну как тебе, понравилось у нас в Греции?» Она говорит: «Знаете, я за месяц настолько привыкла, что вокруг нормальные люди, все улыбаются, все вежливые, все нормально разговаривают, и тут я выхожу во двор – и разговор идет только на „х.“, „п.“, „б.“». И она пришла в такой ужас, что просто взяла родителей за грудки и сказала: «Мама, папа, везите меня назад, я хочу там жить!» И в конце концов ее отправили, она осталась жить в Греции.

–  Отец Клеопа, в вашем «ЖЖ» вы часто пишете о положении монашества в России. Почему вас это интересует? Ведь, казалось, могли бы спокойно жить у себя в греческой келье и не волноваться о далекой России…

– Потому что я сам жил в монастыре в России и знаю, какие там условия. У меня много знакомых и друзей среди русских монахов и монахинь. Многие вещи сейчас могут сильно усложнить их жизнь. Меня это беспокоит, и я на это отзываюсь.

Чему завидовать в России

–  В одной из своих записей в «ЖЖ» вы пишете, что греки нам могут завидовать, потому что у нас нет такой зависимости Церкви от государства, какая есть в Греции. Интересно, в чем еще можно Русской Церкви позавидовать?

– Есть такой известный греческий священник Моисей Святогорец (Моисей Агиорит). Он живет на Афоне, пишет на разные злободневные темы. И несколько раз он писал, что в то время, когда Православие в Греции умаляется, в России оно расцветает. Например, в Греции сейчас пытаются отменить Закон Божий в школах, а в России пытаются его ввести. В Греции храмы закрываются, а в России строятся. То есть можно наблюдать прямо противоположные тенденции.

–  Закрываются? Но почему? Некому служить?

– По разным причинам. В том числе и потому, что служить некому. Священники умирают и уходят на пенсию, а новых священников государство сейчас ставить не позволяет, не больше пары человек в год на епархию получается.

Наш монастырь окормляет деревню в 500 домов. Кроме этого здесь сложилась практика, что не каждый священник имеет право исповедовать. Люди ездят к своему духовнику, который, кстати, может жить в другой епархии. Вот в России не приветствуется общение с духовником на расстоянии – через письма, e-mail, телефонные звонки. А здесь это считается нормальным.

Епархия нас часто просит, как правило в Рождественский и Великий посты, заниматься именно исповедями. То есть выделяется примерно 10–15 деревень, которые надо перед Рождеством и перед Пасхой посетить. Заранее договариваешься со священником этого прихода, он дает объявление, что в такой-то день приедет духовник, исповедующий священник и можно прийти исповедаться. И наши отцы ездят, иногда просто по домам ходят, всю деревню обходят и спрашивают: «Кто хочет исповедаться?» Вот такие местные особенности.

–  Да, абсолютно другая традиция!

– Кстати, грекам очень нравится русское благочестие. В нашем представлении они неблагочестивые, или, скажем, более прохладные. Например, по отношению к святыням. У них просто этого нет в менталитете. К каким-то вещам они проще относятся. Меня греки часто спрашивают: «Правда ли, что у вас в России на службе не сидят, а стоят?» Я говорю: «Правда». Их это удивляет! Но что касается богословского образования или, скажем, катехизации населения, то в Греции с этим дела обстоят гораздо лучше.

Они все к Церкви привыкли, они в ней с самого рождения. Все крещеные, все в школе изучали Закон Божий. Для них Церковь всегда была родным домом. А дом – это то место, где ведешь себя более свободно и просто, нежели, например, в гостях. Для греков Церковь – это та среда, вокруг которой сохранялась нация при турках. То есть священник был представителем греческой общины в любом районе, в Церкви всегда проводились выборы, собрания населения, крещение, отпевание и все остальное. И поэтому здесь к Церкви отношение немного иное.