Сокол и Ласточка - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович"

Милое, бедное дитя, как же тебе трудно в этом чужом и непонятном мире! Я помогу тебе, я сделаю все, что в моих силах!

Хватило нескольких секунд, чтоб я проникся интересами и заботами моей Летиции.

Счастье и огромное везение, что она не сбросила меня со своей груди ни в миг самого сопереливания душ, ни после.

Глава четвертая

Подруги

О нет! Она стойко перенесла кровопускание, да еще успокаивающе прижала меня к себе.

– Бедняжка, ты испугалась этих дураков стражников! – Потрогала дырки от когтей на лифе. – И еще я вижу, что мое шелковое платье тебе не по вкусу. Никому оно в этом городе не нравится. Пожалуй, действительно, уберу его в сундук.

Мы шли по узкому переулку, где пахло помоями, а под ногами валялись очистки.

Летиция разговаривала со мной, это грело мне сердце.

– Хочешь, я возьму тебя к себе?

Еще бы я не хотел! Насколько мог сладким голосом я прокурлыкал полное свое согласие.

– Не ворчи, – сказала она. – Не понравится – улетишь. Насильно удерживать тебя я не стану.

Разве можно улететь от того, с кем породнился душой? Глупенькая!

– Как бы мне тебя, птичка, назвать?

Она взяла меня в руки, повертела так и этак. Я снова закурлыкал, готовый принять любое имя. После того, как тебя величали Каброном или Трюком, особенно привередничать не станешь.

И все же ее выбор меня потряс.

– Я стану звать тебя Кларой, моя славная девочка, – объявила Летиция.

О боже… Неужели не видно по хохолку, по гордому рисунку клюва, по всей моей мужественной осанке, что я никак не могу быть Кларой? Я издал крик протеста.

– Ей нравится, – умилилась невежественная девица. – Ты даже пытаешься повторить свое новое имя: клррр, клррр.

Остаток дороги до гостиницы мы молчали. Не знаю, о чем думала моя питомица, а я пытался свыкнуться с мыслью, что отныне буду «славной девочкой» по имени Клара.

Но в гостинице я сразу забыл о своей обиде.

Едва Летиция поднялась в номер и заперла за собой дверь, она повела себя весьма неожиданным образом. Рухнула на постель и громко разрыдалась.

Это застало меня врасплох. Я не привык к слезам – мужчины плачут редко, обычно такое случается спьяну. Я, разумеется, видал на своем веку рыдающих женщин. Но Летиция плакала совсем не так, как они. Не напоказ, не жалобно, не взывая к состраданию, а глухо, безнадежно, словно тяжесть мира стала для нее совсем невыносимой. Она рыдала оттого, что не знала, как ей поступить, а кроме нее принимать решение было некому.

Просмотрев всю ее жизнь, я знал, что плакала моя питомица очень нечасто. Когда это случилось в предыдущий раз?

Я порылся в картинках из ее прошлого и удивился. Как, всего одиннадцать дней назад?

Я снова увидел дорожную карету, но она не ехала, а стояла; над дорогой слепой дождь сменился туманом. Из него выскочили три темных силуэта и превратились в оборванцев. Судя по цвету мундиров то были дезертиры из прусской армии. Один схватил за узду коренника. Другой стащил с козел и ударил рукояткой сабли кучера, третий распахнул дверцу и гнусаво пропел: «Вылезай, кошечка, ты приехала». В ответ карета изрыгнула струю дыма, огонь и грохот. Разбойник упал, не вскрикнув. Остальные мгновенно исчезли в тумане.

Молодец, девочка, думал я, слушая, как всхлипывает и стучит зубами Летиция. Не переживай, так ему и надо. Не стоит этот гнусавый твоих слез. Хотя она – уж мне ли было этого не знать – плакала не из-за гнусавого, а из-за того, что мир устроен так ужасно.

В предпоследний раз моя питомица плакала, когда пришло письмо из Сале (это я уже описывал). А в предпредпоследний – в тринадцатилетнем возрасте, из-за прыщика на лбу.

Я и то плачу чаще. И если уж меня пробирает слеза, то не на одну минуту, как эту фройляйн.

Конец ознакомительного фрагмента.