Цербер для непокорной - Анна Сафина

Первое время он молчит, в этот момент как раз включает левый поворотник и обгоняет грузовик, который сигналит нам несколько раз в капот. Но мужчине плевать, он лишь нажимает с силой на педаль газа, и мы резко ускоряемся. Адреналин впрыскивается кровь, сама я вжимаюсь спиной к сиденью и прикрываю глаза, молясь, чтобы мы не попали в аварию. Надеюсь, что такие негативные впечатления от поездки не скажутся на ребенке.

– В каком моем мире? – наконец, подает он свой грубый голос.

Вижу, как у него дергается пульс на шее. Видимо, не так он и спокоен, как хочет показать внешне. Во всяком случае, злость его выдают еще и покрасневшие щеки, к которым так резко прилила кровь.

– Беспринципного криминала, предательств, омерзительных взяток и грязных денег, – последнее выплевываю с брезгливостью.

Руки мои подрагивают, так что я стискиваю их в кулаки и кладу на колени, с силой прижимая их к ногам. Поворачиваю голову, глядя вперед, не хочу, чтобы он понял, насколько все это уязвляет меня.

– Грязных денег? – усмехается Фарид, хмыкает как–то презрительно. – А в твоем мире все что, такие благородные и питаются святой водой да хлебом?

– Нет, – выдыхаю, чувствуя, что ступила на опасную зыбкую почву, которая в любой момент может разверзнуться подо мной и поглотить с головой, лишая дыхания и сил. – Но и не убиваем друг друга ради лишней тысячи баксов, сфер влияния. Таким, как ты, ведь всего мало. Будь у вас миллион долларов, вы пойдете по головам, чтобы заполучить десять, будь десять, убьете целую семью за двадцать.

От моих слов голова Галаева дергается, одна рука тянется к галстуку и расслабляет узел, словно ему тяжело дышать. Хотя неудивительно, вон как жилка на виске дергается, не иначе довела его до бешенства.

– Тебе давно стоит снять свои розовые очки, девочка, – скабрезно ухмыляется, вцепляется пальцами в руль с такой силой, что фаланги белеют от оттока крови. – Иначе они разобьются стеклами внутрь.

– Не обобщай и не передергивай, – выплевываю из себя, чувствуя, как воздух накаляется, сгущается, становясь вязким и неприятным на ощупь.

– Осади, – грубо выплевывает, заставив меня испуганно отшатнуться и сглотнуть. – В общем так, если брат выйдет на связь, доложишь мне.

И после его последних слов меня отпускает, тело наливается тяжестью, а разум злостью.

– Я тебе не твоя подчиненная, слава богу, так что не думай, что я буду способствовать твоей семейке в гнусной поимке моего брата, – сжимаю в правой руке ремень, который пересекает мою грудь накрест. – Нечего вешать на него чужие преступления. И если ваша служба безопасности или следователей, уж не знаю, кого вы задействовали, настолько глупа, чтобы не понять истинного виновника вашей ситуации, то это не мои проблемы. Пошел ты!

Выплескиваю все свои негативные эмоции на него, но при этом никак не могу успокоиться, ощущая, как грудина все еще пылает гневом, который готов вырваться наружу и испепелить все на своем пути. И тут он резко жмет на тормоз. Благо, что мы оба пристегнуты, так что встретиться с лобовым стеклом не грозит. От шока я сначала теряю дар речи, а затем:

– Ты совсем рехнулся?! – накидываюсь с кулаками, бью в любые места, куда могу дотянуться: по плечам, груди, животу, голове.

Но затем он перехватывает мои руки и фиксирует их в жесткой хватке, немного больно стискиваю нежные кисти. Сжимаю зубы, но ни звука больше у меня не вырывается.

– Повторю один раз, но только попробуй не услышать! – вдруг рявкает он, бешено сверкая расширенными глазами. – Никогда, слышишь, никогда не смей на меня прыгать, вякать и ругаться… Особенно, если рядом кто-то есть. Тебе повезло, что мы одни, иначе…

Грудь моя от переживаний вздымается, а сама я пытаюсь отодвинуться от него и дергаю руками, вот только безуспешно, уж больно гораздо сильнее он меня физически.

– Что иначе? – с горечью усмехаюсь, к уголкам глаз подступают слезы. – Убьешь? Или что?

Чувствую, что хожу на грани, но мужчина молчит, лишь буравит меня своим холодным злым взглядом. И пока я не успокаиваюсь, так и давит тяжелой энергетикой. И только потом отпускает, после чего я откидываюсь на сиденье и отворачиваюсь, решая, что больше ни о чем с ним говорить не буду.

– Эту тему мы закрыли. А про брата… – хмыкает, как ни в чем не бывало, машина снова трогается с места, плавно выруливая на полосу. – Я и сам все узнаю.

Никак не реагирую на его слова, все также игнорирую его присутствие. Знал бы кто, насколько мне больно внутри, как обливается кровью мое сердце, плачет душа. Ведь все в нашей семье было в норме. Жили не богато, но и не бедно, были счастливой обыкновенной семьей. И когда все пошло наперекосяк? Когда наши жизни пошли по кривой дорожке?

– … срок как раз подходящий, так что все сегодня и решится… – что-то говорит там Фарид, а я настолько погружена в свои мысли, что особо и не вслушиваюсь, хотя нет-нет, но его слова доходят до меня, пусть и с опозданием.

– Ч–что? – встряхиваю головой, услышав кое–что важное и касающееся непосредственно меня. – Повтори еще раз.

Галаев закатывает глаза, выдвигает вперед челюсть, будто готов меня отчитать, но затем, взглянув на мое лицо, осекается и некоторое время молчит.

– Я сказал, что в некоторых вопросах тебе не стоит артачиться. Как я уже говорил, если УЗИ покажет девочку, то аборт, – снова повторяет те слова, которые я слышала от него уже тысячу раз, да настолько часто, что уже даже не трогает.

– А если нет? – фыркаю, ведь сейчас все поменялось, теперь он – не просто чей–то жених, а уже чужой муж.

И пусть я запретила себе смотреть в интернете, на ком он женился, но мысли иногда касались этой запретной темы. И страх, который преследовал меня все это время.

– Хороший расклад был бы, если ты напишешь отказную от младенца, если это мальчик, семья будет более удовлетворена, – пожимает он плечами, будто мы говорим о погоде, а не о нашем нерожденном ребенке.

В защитном жесте касаюсь живота и отшатываюсь от этого монстра. Тянусь рукой к ручке двери, даже не зная, что собираюсь сделать. Ну не прыгать же на ходу движения. Вот только его реакция более быстрая, так что он резвым движением блокирует все двери.

– Успокойся, я же сказал «был бы», – добавляет более хриплым тоном, прожигая меня своим темным