История черного лебедя (ЛП) - Крейг К. Л.

Тем не менее, Кэл вполне спокойно реагирует на подстрекание Джилли.

— О, я уверен, что раздули из мухи слона. Там было-то всего пару песен.

Он проводит губами по моему виску, а я улыбаюсь.

— Малыш, они не преувеличивают, — говорю самодовольно, глядя с ликованием на сестру. Интересно, кто ей рассказал об этом? Киллиан? Выходит, он остался и смотрел? Стал ли он свидетелем того, что, по-моему, было явной переменой в наших с Кэлом отношениях? Даже если и так, я не могу прочитать это на его лице. Он избегает меня с тех пор, как мы приехали сюда, а минут десять назад исчез, прижав к уху телефон. Вечно работает. Двадцать четыре на семь. Надо отдать ему должное, но я предполагаю, что он просто избегает жену.

— Он был почти так же великолепен, как и в ночь, когда сделал мне предложение, — добавляю я. Ночь, за которую я не перестаю его благодарить. Жаль, что ее уже не вернуть.

— Спасибо, Лебедь, — шепчет Кэл напротив мочки моего уха.

Джилли со злостью смотрит в сторону. С завистью, что более вероятно.

Никогда не могла понять причину, но сестра всегда против меня. Если я счастлива, она прилагает все усилия чтобы это испортить. Она увела мужчину, которого я любила, и все же, кажется, ее это не удовлетворяет.

История, которую она рассказывает о том, как Киллиан сделал ей предложение руки и сердца, должно быть, приукрашена или просто-напросто выдумана. Это так убого. Киллиан бы никогда не сделал ничего такого. Нанял мексиканскую группу? Да он их ненавидит. У него изжога от мексиканской кухни. И он не выпендрёжник ни в каком смысле этого слова. Как и не великий деятель. Но он всегда отмалчивается, когда она рассказывает эту байку. Никогда не подтверждает и не опровергает. Просто молчит и гримасничает.

— Итак, Кэл, как дела с контрактом в округе Миллс? — спрашивает мой отец. — Нам нужно получить этот проект, сынок. Потенциальный бонус от него просто огромный.

Кэл слегка замирает рядом. Он никогда не обсуждает работу со мной. Никогда. Это похоже на большую черную дыру, и он не хочет, чтобы я завязла в ней вместе с ним. Мой отец — требовательный, целеустремленный и беспощадный. Иногда я сомневаюсь, что все его дела законны. Я работала на него два года, и не видела откровенно бессовестного поведения с его стороны, но иногда оно не внушало доверия. Правительственные контракты коварны. Вы говорите о миллионах и миллионах долларов налогоплательщиков. Слишком легко перетасовать эти деньги с помощью простой ловкости рук, а финансовым инспекторам понадобятся годы, чтобы обнаружить это, если им вообще удастся.

— Есть пара загвоздок с выполнением требований, но мы работаем над этим, Ричард. Не беспокойтесь. Я всегда довожу дела до конца, — отрезает Кэл, будто говоря отцу, что бы тот не вмешивался.

— А что на счет судебного разбирательства Фриджит Еирвейс? Ты опроверг показания?

Вот, сейчас я его узнаю. Небольшая авиакомпания подала в суд на компанию моего отца, потому что часть взлётно-посадочной полосы была повреждена и Cessna Crusader, на борту которого было 8 пассажиров, потерял управление и попал в аварию. К счастью, серьёзно никто не пострадал, но «ДеСото Констракшин» ответственна за укладку именно той части полосы, которая указывается в иске.

Кэл что-то говорит о юриспруденции и убирает от меня руку, наклоняясь вперед, и я теряю к разговору интерес, мое внимание переключается на мать.

Она взволнована. Это очевидно. Я хочу спросить ее, почему она вообще впускает нас в свое маленькое священное место, если ей нужна целая баночка Ксанакса, чтобы вытерпеть это. Ее внимательный взгляд продолжает скользить по плюшевому белоснежному ковру, покрытому десятками следов. Я надеюсь, что, когда приедут родители Кэла, напряжение хоть немного спадет, но это маловероятно, ведь еще два человека будут топтать ковер.

Роскошная гостиная, в которой мы располагаемся, это святыня, в которую в детстве нам запрещалось заходить под каким-либо предлогом. Никогда не понимала, почему. Это ведь просто комната. Мне всегда интересно, было ли это каким-то святилищем. Может тут хранится чей-то прах? Драгоценные артефакты? Семейные секреты? Нас с Джилли несколько раз ловили, когда мы пытались проскользнуть сюда. Мы пытались замести следы. Но каждая попытка была провальной. Каким-то образом мама всегда узнавала. Ради всего святого, у нее есть гребешок для ковра! Гребешок. Для. Ковра. Кто расчесывает чертов ковер? Это же ковер.

Пока продолжается скучная дискуссия, я решаю воспользоваться возможностью и на несколько минут сбегаю от семьи. Убедившись, что вдавливаю пальцы в ворс ковра, плетусь на кухню за стаканом холодного чая. Несмотря на все недостатки, она делает отличный сладкий чай. На часах всего 10 утра, но день обещает быть действительно жарким, что довольно необычно для конца сентября. Стакан холодного чая прекрасное спасение от жары.

Я останавливаюсь на полпути к кухне. Киллиан стоит слева от холодильника. Между нами нет и метра. Он пялится на меня. Его глаза горят. Я знаю, это из-за меня. Хочется развернуться и снова броситься в безопасные руки Кэла, но, черт возьми… чая я хочу больше. Меня до боли мучает жажда. И я не позволю его блуждающему по мне взгляду остановить меня. Как бы не хотелось избегать его остаток жизни, но это просто невозможно. Мне нужно просто набраться жестокости, что бы он не смог больше проникать в мою душу.

Ух. Неудачный выбор слов.

— Выглядишь сногсшибательно.

— Спасибо, — строго отвечаю, пытаясь обойти его. Но когда проскакиваю мимо, он нежно обхватывает пальцами мой локоть, останавливая меня.

— Не… — он слегка запинается. — Не уходи пока. Пожалуйста.

«Не делай этого», — наставляю себя. — «Не смотри на него. Не доставляй ему такого удовольствия». К сожалению, всякий раз, когда он прикасается ко мне, любая моя решимость тает, как кубик сахара в воде.

Я оборачиваюсь даже несмотря на то, что приказываю себе смотреть прямо. Когда мои глаза останавливаются на нем, его взгляд пронзает меня насквозь. Я должна чувствовать себя уязвимо. Продолжаю стоять секунды, минуты. Не знаю точно, потому что время кажется сейчас бесполезным.

Впитываю его в себя. Действительно смотрю на него, пронзительно и долго.

В пятницу ночью было темно, но при свете дня он выглядит… разбитым.

У него больше морщин вокруг глаз и на лбу. Складки, что обрамляют его рот, выглядят грубо, врезаясь в его молодое лицо. Его глаза… скрывают приведения, секреты. Выглядит так, будто он женат уже десять лет. Он заслуживает это, Мавс. Иногда кровать, на которой лежишь, забита осколками стекла и двуличностью, и ночь за ночью на ней чертовски больно спать. Кому, как не мне это знать.

— Я не хочу этого ребенка. Это то, о чем я пытался с тобой поговорить. Просто хотел, чтобы ты знала, — шепчет он.

Я отшатываюсь от зародившейся во мне надежды. Здесь больше нет места для нее, и если я себе позволю хоть один чертов раз ее вдохнуть, то не выживу.

— Так может тогда вам с женой нужно прийти к согласию, — резко возражаю.

— Ты же знаешь свою сестру, когда ей что-то взбредет в голову.

Мальчик, я знаю ее, как никто другой.

— Что ты хочешь, Шеп? — наконец-то заставляю себя спросить.

— Мне не нравится, когда ты меня так называешь, — низко рычит он.

Какого черта? Даже жена зовет его Шеп.

— Почему? Остальные ведь называют.

— Ты — не остальные. Ты — особенная, Маверик.

Наши взгляды продолжают цепляться друг за друга. Они мечутся туда-сюда, оценивая. Однажды, когда он произнес такое, это вызывало во мне глубокий трепет. Я повторяла эти слова дни напролет, и каждый раз находила новый, поэтический смысл. Теперь все, что я чувствую — смесь замешательства, гнева и сожаления, пока ощущения не становятся похожими на диарею и не начинают пахнуть дерьмом.

Я тяжело вздыхаю, утомленная его долбаным выражением собственного превосходства.

— Вернемся к моему вопросу. Что ты хочешь, Шеп?

Его взгляд ожесточается, когда я выделяю его прозвище, которое используют «остальные». Он наклоняется ко мне до тех пор, пока у меня не возникает мысль, что он собирается меня поцеловать. Все мое тело напрягается, я не уверена, хочу ли, чтобы на его лице осталась моя помада или отпечаток руки.