Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы - Виктор Поротников

Пресвитер Стахий выговорил у игумена кое-какие послабления для Прокла Ивановича, видя, что тот от недоедания и душевного расстройства еле таскает ноги.

Первые два месяца проживания в монастыре стали для Прокла Ивановича самыми трудными.

С наступлением весны случился и некий душевный подъем у Прокла Ивановича. Он уже не рыдал по ночам, не отлынивал от работ в монастыре, без раздражения выслушивал порицания и нравоучения из уст престарелого игумена Власия. Свыкся он и с монашеской одеждой из грубой ткани, которую теперь был вынужден носить.

Едва сошел снег с полей и задули теплые летние ветры, как до Серпухова и до Владычного монастыря докатились слухи о походах московской рати на Брянск и Смоленск. Таким образом князь Дмитрий мстил тамошним князьям за их поддержку Ольгерда, осаждавшего Москву в прошлую осень. Пограбив брянские и смоленские земли, московские полки обрушились на Тверское княжество.

Разбитый в сражении Михаил Александрович спасся бегством в Литву. На тверской стол московские воеводы посадили Михаила Васильевича, двоюродного брата Михаила Александровича.

На этот раз Ольгерд выступил в поход безо всяких раздумий и колебаний. Той же промозглой ноябрьской порой, как и год тому назад, литовцы и их союзники подступили к Москве. Князь Дмитрий, разослав повсюду верных бояр собирать войска, сам остался держать оборону в осажденном литовцами белокаменном Кромнике.

Прокл Иванович, прознавший, что Ольгердовы полчища опустошают владения московского князя, нигде не встречая сопротивления, решился на отчаянный шаг. Он решил бежать из монастыря и примкнуть к Ольгерду, полагая, что литовский князь рано или поздно примучит Дмитрия и разделит его земли между своими союзниками. Прокл Иванович надеялся, что Ольгерд поможет ему вновь вокняжиться в Галиче Мерском, где княжили его предки.

Перед тем как скрыться из Владычной обители, Прокл Иванович написал письмо своему племяннику Владимиру, в котором он сознавался, что обрюхатил его жену. Подлый и мстительный от природы Прокл Иванович тем самым хотел позлить Владимира и досадить своей сестре, негодуя на нее за то, что она спровадила его в монастырь. Аскетичный дух монастыря и общение с монахами ничуть не подействовали на Прокла Ивановича в лучшую сторону. Наоборот, в его темной душе образовался осадок злости, который не давал ему покоя, принуждая к мести.

О бегстве своего брата к Ольгерду Мария Ивановна узнала от пресвитера Стахия. Выяснилось, что Прокл Иванович напросился в лес на заготовку дров. Покуда монахи-лесорубы распиливали поваленные сосны, Прокл Иванович незаметно выпряг из саней самую крепкую из лошадей, сел на нее верхом и был таков. Смерды, доставлявшие в монастырь рожь, молоко и яйца, видели одинокого всадника в черной рясе, который держал путь в сторону Москвы.

Стахий же вручил Марии Ивановне письмо, адресованное ее сыну от Прокла Ивановича. Владимир к тому времени уже вернулся из Новгорода. Однако его не было в Серпухове. По приказу Дмитрия Владимир уехал за Оку, дабы призвать против Ольгерда пронского и рязанского князей. У тех тоже имелись давние счеты с литовцами.

Движимая любопытством и недобрым предчувствием Мария Ивановна вскрыла послание брата. Самые худшие ее опасения подтвердились, слог письма был вызывающе-непристойным.

«Здравствуй, племянничек! — писал Прокл Иванович. — Неприветливо ты встретил меня в своем доме, словно я чужой тебе человек. Отец твой покойный тоже недолюбливал меня, видать, передав тебе по наследству свою неприязнь ко мне. Надеюсь, батюшка твой горит в аду. Ну и поделом ему! После твоего отъезда в Новгород, племяш, я лишь поманил пальцем твою юную женушку, и она — эта похотливая свинка! — с радостью отдалась мне. Раздвигая передо мной свои белые стегна, Машуня явила мне свое розовое лоно, которое я старательно вспахал и засеял своим мужским оралом. Твоя грудастая сучка, племяш, сладко повизгивала, насаживаясь на мой мощный жезл. У нее весьма крупный сикиль и красивая маленькая родинка в правом паху. Еще у нее имеются два родимых пятнышка на спине, как раз между лопаток. Как видишь, племяш, я хорошо разглядел твою супругу, совокупляясь с нею в разных позах.

Читая сие послание, племяш, ты будешь скрежетать зубами от бессильной ярости. Мне же весьма лестно сознавать, что твоя жена произведет на свет ребенка от моего семени. Наверняка ты захочешь поквитаться со мной, племянничек. Что ж, это твое право. Ищи меня в стане Ольгерда, который ныне осаждает Москву. Литовский князь явно не по зубам твоему двоюродному братцу, который помыкает тобой как хочет. Ты смешон и жалок, племяш! Бог даст, мы еще свидимся с тобой. Быть может, к тому времени ты приползешь просителем ко мне!»

Читая бесстыдное письмо брата, Мария Ивановна едва не задохнулась от переполняющего ее гнева. Она была готова своими руками убить ненавистного Прошку!

Открыв печную заслонку, Мария Ивановна швырнула бумажный свиток в огонь.

«Отныне у меня нет брата! — подумала княгиня, с нахмуренным видом отходя от печи, в которой гудело пламя. — Да, похоже, никогда и не было. О Матерь Божья, и как токмо земля носит такого гнусного мерзавца! Неужели Господь не покарает этого негодяя за все его прегрешения?»

Глава восьмая. Первенец

В ту же пору, когда войско Ольгерда стояло под Москвой, жена Владимира Мария родила сына. Владимир назвал своего первенца Андреем, в честь отца.

Крестины младенца совпали с другим радостным событием. Ольгерд, прознав, что к Москве с разных сторон приближаются волоцкая и можайская рати, владимиро-суздальские полки, дружины рязанского и пронского князей, тарусские и ростовские ратники, решил не искушать судьбу на поле бранном. Литовский князь предложил московскому князю заключить вечный мир. Дмитрий согласился лишь на перемирие, и то на полгода. Ольгерда устроил и такой исход.

К негодованию Михаила Александровича, литовцы спешно ушли от стен Москвы, побросав немало награбленного добра. Зима в этом году выдалась необычайно мягкая. Ростепель случилась посреди декабря, снег повсюду превратился в звенящие ручьи, обнажились поля и луга, раскисли дороги. Сани вязли в грязи и лужах. Литовцам приходилось запрягать лошадей в телеги, а сани бросать.

Уходя в свои пределы, Ольгерд удержал за собой Ржеву, оставив там отряд литовских воинов.

Несчастный городок Ржева: и года не проходит, чтоб не перешла она из рук в руки. Московляне и тверичи грызутся из-за нее яростно, но не менее упорно цепляется за Ржеву и Ольгерд, не желавший уходить с верховьев Волги.

О втором походе Ольгерда на Москву летописец отозвался так: «Простояв под Москвой восемь дней, князь литовский замирился с князем Дмитрием, урядившись с ним не воевать до Петрова дня. После чего ушли литовцы в свою страну, попленив русичей бесчисленно, и угнав много скота, и добра немало взяв по деревням, и оставив впусте весь край от Можайска до Москвы… А чего из награбленного литовцы не смогли с собой увезти из-за распутицы, то было брошено ими на дорогах…»

Мария Ивановна не винила свою сноху в том, что у той дошло до греха с ее бесстыдным братом. Наивная Мария Ивановна возлагала всю вину за случившееся на себя одну. Она полагала, что ее юная сноха потому не устояла перед домогательствами Прокла Ивановича, поскольку тот околдовал ее взглядом, выпив приворотного зелья. Мария Ивановна строго-настрого наказала своей снохе хранить в тайне то, как и кем был зачат ее первенец.

Желая убедить Владимира в том, что его жена забеременела именно от него, Мария Ивановна напомнила ему про так называемую Ярилину ночь. В ту ночь Владимир лишил девственности свою юную супругу, а Мария Ивановна сама вынесла из амбара льняную простынь с пятнами крови на ней. По старинному обычаю, самая первая интимная связь между молодыми супругами должна происходить в амбаре, на снопах пшеницы. По окончании этого почти священного действа именно свекровь входила к молодым, чтобы забрать с их постели окровавленную простынь как доказательство целомудренности снохи.

«Тогда-то твое семя и пролилось в чрево твоей жены, сынок, — заверила Владимира Мария Ивановна. — И семя это породило прекрасный росток — твоего сына!»

Когда Владимир с недоумением заметил матери, что в таком случае его жена ходила беременной аж десять месяцев, то на это Мария Ивановна заявила не моргнув глазом: мол, не все младенцы появляются на свет через девять месяцев. Бывает, что дети рождаются через семь месяцев, а в редких случаях — и через десять месяцев.

Владимир поверил матери, поскольку с детства привык ей доверять.

Глава девятая. Мамай

Разочаровавшись во всесилии Ольгерда, Михаил Александрович обратил свой взор на юг. Едва растаял снег, как он устремился в донские степи к юртам Мамаевой Орды.