Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948) - Джеффри Бурдс

По-видимому, агенту ГАЛКЕ-Спициной жилось лучше. Командир СБ, проводивший допрос Спицыной, убедил ее написать обращение в резко антисоветском духе на имя начальника НКВД Владимирецкого района. К нему командир СБ приложил свое письмо, в котором сообщал, что ГАЛКУ-Спицыну оставят в живых. Он издевался: “Не думайте, что украинские повстанцы рубят головы русским и другим из-за их национальности. Нет. Мы, украинцы, любим народ разных наций, но презираем ваши коммуны и колхозы”[226]. Хотя сотрудники НКВД прилагали большие усилия к тому, чтобы арестовать ГАЛКУ-Спицыну, им это так и не удалось. Поиски продолжались несколько месяцев, но Советы потеряли все ее следы.

Ответ повстанцев: ликвидация опасности, связанной с использованием женщин

“Всякий, кто помогает сталинистской клике, будет утоплен в народной крови”.

Успешное внедрение советских агентов-женщин в ряды украинского подполья поставило перед руководством повстанцев сложную проблему. Поскольку подполье находилось в полной зависимости от женщин и девушек, как оно могло избавиться от нависшей над ним угрозы, исходящей от тех его членов, которые считались “слабыми” или “ненадежными”? К таким кадрам повстанцы относили в первую очередь женщин, завербованных Советами с помощью вероломства. Холодный расчет и изобретательность методов советских спецгрупп заключались не только в беспощадном применении насилия, но и в умении возбудить взаимные подозрения в рядах подпольщиков. Насилие порождало насилие, и советская вербовка сексотов среди местного населения провоцировала кровавые репрессии со стороны повстанцев, жертвами которых становились свои же бойцы, особенно молодые женщины и девушки — украинки по национальности. Важной составляющей советской тактики дезорганизации было заставить повстанцев нарушить свои обязательства; спровоцировать эскалацию террора со стороны украинского националистического подполья против своих собственных членов. В результате в рядах движения сопротивления сеялись взаимные подозрения, разрушалось доверие, вбивался клин между повстанцами и местным гражданским населением.

Сама психологическая культура сопротивления играла на руку советским провокаторам. В подпольную войну на Западной Украине включались мужественные бойцы, считавшие священным долгом до последнего дыхания сохранять верность своему делу. Происходило столкновение двух сил — сотрудников советских органов безопасности, готовых на все ради того, чтобы разгромить подполье, и руководителей повстанцев, призывавших людей пойти на муки ради национальной идеи. Так возникала среда, в которой разыгрывались сцены, подобные той, какая описывается в одном из источников. Летом 1945 г. бывший сотрудник советской спецгруппы, действовавшей на Западной Украине, хвастался перед своими товарищами по Высшей партийной школе в Москве: “Я повесил одного националиста вверх ногами и поджаривал его на медленном огне; я отрезал куски мяса от него… И он, этот сукин сын, умер, крича “Слава Украине!” Каков сукин сын! Сколько их я замучил!”[228]

Руководство повстанцев ожидало, что все украинцы — как мужчины, так и женщины — мужественно встретят советский террор. Чтобы внушить эту мысль населению, командование украинского подполья даже подготовило специальный “Справочник подпольной партизанской войны”, призванный помочь правильной подготовке бойцов-националистов. В нем подробно описывались испытания, ожидавшие подпольщиков в реальной жизни:

Существуют различные пытки. Регулярные побои, лишение сна, пытка водой, другие физические пытки (иглы под ногтями, пальцы между дверями, вырывание волос…) и в заключение, моральные пытки (деньги, иностранные паспорта, семья, идеи…). Много их. Каждый должен быть готов к ним теперь и в полном сознании (без колебаний) сказать сам себе этот кардинальный девятый пункт наших десяти заповедей— ”Ни просьбы, ни угрозы, ни пытка, ни смерть не заставят меня выдать секреты”[229].

В других многочисленных инструкциях повторялась та же мысль: “Запретить подпольным кадрам действовать в одиночку. Каждый должен быть приписан к назначенному отряду, готовому бороться до самого конца, и должен знать, что никто не должен сдаться живым в руки врага [т. е. Советов — Дж. Б.]”[230].

В таком контексте сдача в плен рассматривалась как предательство, которое повстанцы карали смертью — часто не только самого этого человека, но и членов его семьи.

Многие надеялись на то, что женщины-повстанцы, подчиняясь своему долгу, предпочтут пойти на смерть или сами лишат себя жизни, лишь бы не попасть в руки Советов. В многочисленных директивах повстанцев своим членам — как мужчинам, так и женщинам — постоянно напоминалось об их святом долге сражаться до последней капли крови. Однако в то же самое время руководство движения принимало целый ряд мер, направленных на то, чтобы избавиться от необходимости полагаться на женщин-подпольщиц. Внимательное изучение вопроса показывает, что взгляды повстанцев претерпели значительную эволюцию. До 1944 г. женщины считались в целом непригодными для выполнения большинства задач. После вступления советских войск на Западную Украину в июле-августе 1944 г. позиция резко поменялась: женщинам стали поручать самые разнообразные задания. По мере того, как советской разведке удавалось внедряться в подполье, привлекая в свою агентуру, или сеть осведомителей, этнических украинцев (будь то мужчины, женщины или дети), росло недовольство женщинами в повстанческом руководстве[231]. К концу 1946 г. отрицательное отношение к женщинам среди повстанцев привело к тому, что число женщин, занятых на выполнении важных для движения задач, значительно сократилось, упав до исходных значений.

Негативное отношение проявлялось и на уровне отдельных отрядов. Например, командир отряда СБ СТЕПАН приказал своим сотрудникам “уволить женщин от работы в организации”[232]. Точно так же и в распространявшейся в конце 1946 г. инструкции о необходимости строгого соблюдения конспирации подпольщиками, в последнем, восьмом, пункте подчеркивалась особая опасность, исходившая от женщин: “Не говорите с девушками об организационных вопросах. Старайтесь, избегать их. Враг [т. е. Советы — Дж. Б.] специально посылает женщин, чтобы войти в любовную связь с членами ОУН, используя ее [так!], чтобы получить информацию. Не единожды из-за брака ‘революционная’ деятельность превращалась в помощь врагу, и таким образом [неосторожные повстанцы] сами проложили дорогу к своей смерти”[233].

Юрий Туз-Крохмалюк — автор обобщающей монографии об истории вооруженной борьбы УПА против Советов во время Второй мировой войны и в послевоенные годы — сходным образом определял, откуда в основном исходила угроза проникновения советских агентов в ряды повстанцев. Он указывал на “засылку молодых девушек в повстанческие регионы, чтобы через них воздействовать на командиров УПА или лидеров ОУН и, тем самым, помочь [Советам — Дж. Б.] арестовать или уничтожить их”[234]. После долгих зим, проведенных на нелегальном положении, повстанцы считались легкой добычей для этих классических шпионок-соблазнительниц. Но отрицательное отношение к женщинам в подполье объяснялась не только опасениям, что боец не устоит перед романтическими чувствами и будет завербован противником. В дальнейших инструкциях разъяснялось, что все женщины в целом — а не только потенциальные любовницы — представляли угрозу безопасности повстанцев-мужчин. Поэтому некоторым из подпольщиков — членам отборных отрядов самообороны (ВКС) — было строго запрещено встречаться со всеми женщинами вообще: “Член ВКС не имеет права… посещать свою мать, жену, детей, подруг”[235].

Соответственно, к концу 1946 г. старая система эстафетной связи повстанцев была заменена новой сетью “тайников” — укромных мест, о расположении которых знали только два командира. Эти меры предосторожности были разработаны для того, чтобы по возможности не допустить Советы ознакомиться с письменными инструкциям повстанцев, их планами и донесениями. Но этот шаг отражал также и общее представление руководства ОУН-УПА о том, что самым уязвимым звеном в операциях повстанцев были те участки работы, где приходилось полагаться на женщин. Поскольку свыше 90 процентов связных подполья составляли женщины, введение новой системы связи с помощью “тайников” должно было устранить угрозу жизненно важным операциям повстанцев, связанную с использованием “слабых женщин”.

Этими же соображениями объяснялась реорганизация Украинского Красного Креста (УКК), который до 1946 г. оказывал первую медицинскую помощь бойцам подполья. Директивы высшего командования украинских повстанцев были совершенно однозначны: “Вместо женщин на специальных медицинских курсах следует обучать мужчин”[236]. Организация в подполье самостоятельной санитарной службы, состоящей в основном из мужчин, позволяла, кроме того, перекрыть еще один канал, по которому Советы получали информацию о повстанцах.