Искатель. 1966. Выпуск №4 - Аркадий Адамов

А может быть, не так уж и нелепо, как мне казалось. Ничего нельзя уже переменить, а то, что должно было свершиться, свершилось, и, значит, так и нужно.

Я все еще продолжал верить, что поток времени совершенно неуправляем, что против его течения человек бессилен, а будущее давным-давно готово, лежит себе, как на складе, и ждет момента, чтобы неизбежно превратиться в настоящее… Все наше будущее существует себе с незапамятных времен, готовенькое, и ждет своего времени.

— Именно такая концепция породила множество нелепых фантазий о машине времени, — сурово поучал Горгадзе. — Нельзя совершить путешествие туда, где ничего нет… Будущее — это постепенное, кропотливое, мучительное созидание, в котором участвуют силы природы и силы человека. Его мы создаем, строим по зримым и незримым чертежам и планам. А пока эти чертежи и планы не реализованы, нечего и мечтать о путешествии в ничто.

Голос Горгадзе гулко отражался под сводами высоких залов, и от этого смысл его слов становился торжественным и величественным. Горгадзе посвятил всю свою жизнь тому, чтобы разрушить концепцию машины времени, доказать всю ее нелепость и бессмысленность. А сделать это можно было, только создав нечто совершенно противоположное.

— Реальным является только настоящее.

А кто в этом сомневается? Машина времени — это неизбежная мечта человека, не сознающего своего собственного величия. Такому человеку кажется, что его завтрашний день давно ему уготовлен и остается только покорно ждать.

— Реальным является только настоящее.

Рано утром, поднимаясь по широкой лестнице в этот серый дом, я заранее знаю, что будет дальше. Я буду смотреть на экран осциллографа, где неподвижно застыли причудливые кривые, которые изображают волны, несущиеся с фантастической скоростью. И буду удивляться тому, что этот незамысловатый прибор остановил течение времени, и то, что мчится, летит, изменяется, на экране омертвело и застыло… Я буду долго смотреть на бешено вращающееся колесо. Его спицы освещаются быстро мигающей лампой — и вот теперь оно стоит совершенно неподвижно, и течение времени прекратилось…

Горгадзе снова и снова покажет мне фильм, на котором запечатлен всего лишь один неподвижный гоночный автомобиль. Гонщик сидит в напряженной позе, упрятав голову в плечи так, что над сиденьем возвышается только его белый шлем.

— Обратите внимание, автомобиль неподвижен, хотя он и несется вперед. Просто съемки производились с другого автомобиля, который мчался с такой же скоростью…

А вот другой фильм.

В голубом небе парит очаровательная девушка. Она с нераскрытым парашютом, широко раскинула руки и замерла в бездонной голубизне. На ней оранжевый комбинезон, и она напоминает неземное существо, покорившее силу тяжести.

— Камнем падает на землю, — бормочет Горгадзе. — Но ее снимал другой парашютист, который падал так же, как и она…

Да, идея предельно ясна: для того чтобы остановить течение времени, нужно научиться двигаться с его же скоростью!

Я долго не мог понять, что значит двигаться с той же скоростью, что и время, пока, наконец, в процессе тренировки до меня не дошел смысл этого. Я фиксирую внимание на множестве мелочей, я их запоминаю, я их фотографирую в своем сознании, и они оказываются навсегда выхваченными из потока времени. Теперь они уже вне изменений, и над ними ничто не властно…

Значительно позже Горгадзе раскрыл сущность моих тренировок. Он сказал, что они нужны так же, как нужны тренировки для любого другого путешествия: в горы, на плоту через океан, в космос… Я столкнусь с необычайным миром, где время перестанет течь… Это должен быть мир застывших движений, неизменных предметов, мир, состоящий из бездны связанных друг с другом мелочей, как величественный храм, построенный из миллионов сцементированных кирпичей… Движения и изменения не позволяют в деталях изучить запутанную структуру мироздания, и поэтому путешествие в мир без времени станет началом величайшей революции в истории познания, революции, не знающей себе равной во всей истории науки…

Я поднимаюсь по ступеням в здание, которое когда-то было не то музеем, не то католической церковью, и заранее знаю, что Горгадзе снова и снова будет повторять мне то, что я уже давно усвоил, но что я должен сделать частью себя, иначе опыт не удастся.

И то, что я знаю, как все будет, почему-то убеждает меня, что будущее все же существует в реальности, что оно меня ждет именно таким, каким я его предвижу. Я начинаю сомневаться в том, что нельзя построить машину времени, и уже готов доверить свои сомнения Горгадзе, как вдруг он сам, прославленный ученый, выдающийся знаток теории времени, встречает меня вовсе не там, где обычно, а прямо возле самого входа…

По его глазам и сосредоточенному выражению лица я понимаю, что он догадался о моих сомнениях и вот так, просто, нарушив привычное течение событий, вышел мне навстречу…

— Сегодня, — сказал он коротко. — Сейчас. Вы готовы?

Мне казалось, что я всегда был готов, вернее, давно уже готов к тому, чтобы броситься в омут безвременья, но сейчас, когда это мгновение наступило, я вздрогнул и заколебался…

— Если вы не готовы, можно подождать.

Подождать? Ах, да, конечно, нужно подождать! До того момента, когда обе стрелки часов не сольются в одну…

— Если не возражаете…

— Нет, что вы! В таких случаях не возражают… Делайте что хотите, а когда будете готовы, приходите.

Он исчез в полумраке, но долго не смолкающие гулкие шаги свидетельствовали о том, что он идет в самый дальний зал, где под стеклянным колпаком стоит его стробоскоп времени.

И вот я снова в толпе быстро идущих людей, среди грохота и шума большого города. Всматриваюсь в мелькающие лица, смеющиеся глаза, в солнечные зайчики, прыгающие по трепетной утренней листве, и мне кажется, что иначе и быть не может, и нужно действительно быть таким, как Горгадзе, чтобы додуматься до машины, останавливающей время.

Я силился представить себе, как все будет, что я буду чувствовать, когда все остановится и я буду бродить (именно так сказал Горгадзе — бродить!) в мире без времени.

Это все равно, что смотреть на живую картину, великолепную картину, написанную великим мастером, думалось мне…

Долго я стоял на трамвайной остановке и почему-то снова и снова следил за тем, как останавливался трамвай, как переставали вращаться его колеса, и передо мной возникала красная стенка вагона, а после он трогался с места, красное полотно исчезало, а на той стороне улицы торопливо шли люди, открывались и закрывались двери магазинов, и порывистый городской ветер непрерывно шарил в густых кронах лип, что растут вдоль тротуара…