Бернард Найт - Иван

При этих словах Томас судорожно перекрестился.

Де Вулф задумался, прислонившись к дверному косяку.

— И никто не знает, какое поручение выполняет этот итальянец?

Маленький писарь пал духом.

— Я не смог это узнать, коронер. Похоже, никому это не известно. Аббат, судя по всему, человек очень скрытный.

Джон задумчиво погладил темную щетину на длинном подбородке.

— А мы ведь неплохо ладили с этим веселым настоятелем обители св. Иакова, а?

Томас, обрадовавшись проявлению интереса к его мнению, энергично закивал головой.

— Отец Питер был очень дружелюбен, когда мы приезжали к нему на лов рыбы несколько месяцев назад, — согласился он.

Как раз перед самым несчастьем, когда прежний конь де Вулфа сломал ему ногу и спас ему жизнь, они заезжали в монастырь, когда коронер должен был присутствовать при ловле осетра. Розовощекий настоятель, знавший толк в хорошем вине, оказал им тогда радушный прием.

— Будь готов на рассвете, Томас, и захвати все, что тебе понадобится на несколько дней, на которые ты покинешь свой клоповник возле собора. У меня для тебя есть задание, которое может тебе понравиться.

Бывшему священнику ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

Скача трусцой на Одине в утреннем тумане вдоль реки Эксе, коронер подумал, что в сорок лет он, должно быть, уже начинает стареть. Во времена военной службе он просыпался свежий, как огурчик, в каком бы часу не звучала побудка, но сейчас взор его туманился, а мозги соображали туго.

Позади ехал на своей огромной бурой кобыле Гвин, а за ним по-дамски сидевший на своем пони Томас. Рядом с ним, на сером мерине, возвышался прямой, как шест, Жильбер де Ридфор. Даже без знаменитого белого плаща с огромным крестом он выглядел настоящим рыцарем-тамплиером.

Все ехали молча, ибо каждый был занят собственными мыслями, хотя Жильбер то и дело озирался, чтобы убедиться, что в утреннем тумане за ними не мчится погоня.

Они миновали нескольких крестьян и торговцев, направлявшихся в Эксетер, многие из которых несли огромные связки или толкали перед собой тележки с товарами для продажи в городе, другие вели навьюченных ослов или воловьи упряжки, наполненные сельской продукцией. Дорога поворачивала из Эксетера на юг к Топсему, небольшому порту в начале устья Эксера. На полпути стоял крохотный монастырь св. Иакова, основанный полстолетия назад Балдуином, знаменитым шерифом этого графства. Маленькое здание находилось у подножия холма, чуть выше заливной поймы реки, и Джон велел Гвину остаться на главной дороге с сэром Жильбером, вне видимости из монастыря, на тот случай, если таинственному римскому священнику вздумается выйти за ворота. Сам же поехал с писарем к обители, и через несколько минут вернулся один.

— Как я и надеялся, все уладилось просто, — объяснил ой, когда их кони резво припустили в сторону Топсема. — Отец-настоятель Питер не питает большой любви к этому итальянцу, который, как ему кажется, присосался к нему, как непрошеная пиявка.

— А где твой писарь? — поинтересовался де Ридфор.

— Настоятель позволил ему пожить у себя под личиной странствующего брата, идущего принять приход в Корнуолле. На такие хитрости Томас мастак. Он, пожалуй, смог бы даже заставить их поверить в то, что он — новый архиепископ.

— Почему настоятель согласился? — пробурчал Гвин.

— Я сказал ему, что светские власти хотели бы знать, почему приехавший в Англию папский нунций не заявил о себе властям. Не знаю, почему, но этого не знает и настоятель. Томас попытается разнюхать, зачем здесь этот итальянец.

— У меня нет никаких сомнений насчет того, зачем здесь Козимо, — с горечью заметил де Ридфор. — В прошлом году его посылали расследовать катарскую ересь в Альбигойской провинции Франции. Теперь у него похожая миссия — найти меня.

Де Ридфор уже подтвердил, что Козимо Моденский действительно был тем священником, которого ему доводилось видеть в парижском командорстве. Теперь он был убежден, что этого аббата послали разобраться с ним: пленить или уничтожить.

Подгоняемый опасной близостью аббата, тамплиер задал такой быстрый темп, что через полчаса они уже были в небольшом порту Топсема и разыскали паром, переправивший их на болота западного берега. А оттуда поскакали трусцой в Паудерем, затем в Долиш, первую деревню на открытом побережье. Когда они проезжали по деревне, Гвин наблюдал краешком глаза за своим хозяином, и, как он и ожидал, увидел, с какой тоской тот посмотрел на красивый каменный дом на единственной улице.

Озорной рыжий помощник коронера не смог удержаться от замечаний, смысл которых не дошел до де Ридфора, мысли которого занимало главным образом собственное затруднительное положение.

— Ба, сколько кораблей на берегу, коронер, — заметил Гвин с притворной наивностью. — И несколько настоящих морских — должно быть, пришел нормандский флот. Де Вулф лишь крякнул — он понял, на что намекает корнуоллец. В Долише жила одна из его обожаемых любовниц, белокурая Хильда. Она была замужем за Торджилом-лодочником, и теперь, когда большая часть канальной флотилии стояла в этой бухточке, тот, вероятно, был дома, развлекаясь со своей молодой и красивой женой.

Приунывший коронер уткнулся взглядом в дорогу. Проехав еще несколько миль вдоль побережья, они попали в широкую долину Тейна. В месте впадения реки в море песчаная коса сильно сближала берега, так что во время отлива реку можно было перейти на лошадях. В это утро им повезло, и они смогли без какой-либо задержки переправиться вброд. К полудню всадники уже спускались по красивой лесистой долине в Стоук на Тейнхеде. Господский дом стоял у самой деревни, состоявшей из новой церкви св. Андрея и дюжины домов и хижин, которые с виду были получше, чем в большинстве других деревень. Отец коронера, Симон де Вулф, семья которого приехала из Казна в самом конце предыдущего столетия, был убит пятнадцать лет назад в Ирландском походе. Хотя, подобно своему сыну, он провел бблыпую часть жизни в сражениях, это был умелый и старательный землевладелец: два его поместья, в Стоуке и в Холкуме, возле побережья, содержались в отличном состоянии, и с крестьянами обращались хорошо.

Во двор усадьбы сбежались слуги и вольные, чтобы поприветствовать пользовавшегося популярностью хозяина, ибо теперь Джон де Вулф, его брат Уильям и сестра Ивлин совместно владели этим леном, а их бойкая мать, Энида, пользовалась пожизненным правом на поместье.

Мажордом-саксонец, Элси, вышел распорядиться, чтобы лошадей отвели на конюшню, а затем, многословно выражая свою радость, провел де Вулфа и де Ридфора в дом. Гвин направился на кухню, где, как ему было известно по давнему опыту, хихикающие служанки будут усердно кормить и поить его до отвала.

Дом был полностью каменный: одним из последних деяний Симона перед смертью стало обеспечение семьи надежным жильем, в котором можно было бы отразить нападение, хотя, к счастью, в этих местах уже много десятков лет никто не воевал. Частокол, окружавший внутренний двор, еще не прогнил, но подъемный мост над небольшим рвом не поднимали уже много лет, что было первым признаком спокойной и мирной жизни.

— Семья дома, Элси? — поинтересовался де Вулф, когда они поднимались по наружной лестнице к входу на первый этаж.

— Ваша мать и сестра здесь, сэр Джон. А ваш брат поехал присмотреть за расчисткой новых участков под пашню в Западной Роще.

Джон улыбнулся. Это было так свойственно Уильяму. Брат, хотя и удивительно похожий на него внешне, не был солдатом. Его увлекало лишь ведение сельского хозяйства и управление поместьем, что вполне устраивало де Вулфа, так как он участвовал в прибылях. Вместе с постоянными поступлениями от доли в деле по экспорту шерсти с Хью де Релага, получался приличный доход, при котором можно было бы и не работать.

Наверху де Вулф представил Жильбера де Ридфора матери и сестре. Энида де Вулф была еще красивой шестидесятилетней женщиной, лишь с небольшой проседью в светлых волосах. Цвет волос де Вулфа достался ему от отца. Энида была чистокровной кельткой, что отчасти объясняло антипатию к ней Матильды. Ее отец был корнуолльцем, а мать — валлийкой, и бегло говорить на этих похожих языках Джон научился еще в детстве, сидя у нее на коленях.

Сестра Ивлин в свои тридцать четыре была полноватой и веселой, и еще незамужней. Когда-то она хотела стать монахиней, но мать справедливо подозревала, что ее дочь слишком говорлива, чтобы ужиться с суровыми правилами монастыря, и настояла на том, чтобы та осталась помогать вести хозяйство в поместье.

Де Вулф познакомил их вкратце с проблемой де Ридфора, делая особое ударение на том, что рыцарю хотелось бы

до прибытия своего товарища из Франции побыть в каком-нибудь спокойном месте. Обладавшая острым умом и улавливавшая все нюансы поведения сына, мать сразу же поняла, что дело здесь не только в необходимости мира и покоя, но ничего не сказала, и вместе с Ивлин радушно встретила гостя. Жильбер проявил свою обычную обворожительность, и вскоре женщины уже оказались во власти его обаяния. Отказываясь для вида, как того требовала вежливость, француз сказал, что он остановится на местном постоялом дворе, чтобы избавить их от необходимости кормить его. Но хозяйки и слышать об этом не хотели.