Memoria - Нина Гаген-Торн

***

Андрею БеломуПоложи мне на лоб ладонь,Помоги, как всегда.Дрожит, упираясь, конь,Чернеет в провалах вода.А мне надо: идя во льдах,Слушать твои стихи.Только кони впадают в страхПеред разгулом стихий.Калыма. Сеймчан. 1940 (работа возчиком)

***

Гуси, гуси, братья-гуси!Тучи сумрачны и сини.Горы сжались, ветра струсив,Желтой шерстью ощетинясь.Громче, громче клики в небе!Как мне к вам подняться, братья?Обращусь я в птицу-лебедь,Ветру кинуся в объятья.Братья мне не отозвались —Прокричав, исчезли птицы.Я — одна. И мне осталисьСнега белые страницы.Колыма

КолымаМы выходим на рассвете,Целый день стоим с пилой,Где-то есть жена и дети,Дом, свобода и покой.Мы о них давно забыли —Только болью ноет грудь.Целый день мы пилим, пилимИ не можем отдохнуть.Но и ночью отдых краток:Только, кажется, прилегВ мерзлом холоде палаток —Уж опять гудит гудок.И опять мы начинаем.Режет ветер, жжет мороз.В Колыме, — я твердо знаю, -Сколько снега, столько слез.Колыма. 1940 /Эльген?/

***

Или ты меня зовешь?Или ты в смертельной боли?По ночам приходит дрожь,В сердце что-то остро колет.Вижу я твои глаза,Подведенные тоскою.Ты, как много лет назад,Гладишь волосы рукою.В них не видно седины, —Молодой, такой как прежде-Только губы сведеныИ глаза — печалью брезжат.Не пойму: стоишь ты где?Говоришь, а я не слышу...В сне, как в тинистой воде,Отраженный образ дышит.Колыма. Эльген, 1940

Л.*

Будет время — замкнется круг:Жизни широк размах.Уж ветров студеных звукСолью осел в волосах.Гнев и горечь в углах рта,Глаз зеленеющих твердь.Нас отделяет чертаОт тех, кто не знал смерть.Но горней идя тропой,В мир возвращаясь опять,Помните: воина в бойРог не устанет звать.Сумрачный звездный светПредвестник, что Солнце идет.И память прожитых летНе мести, а мудрости ждет.Дорога «на материк». 1942

* Л. — Лима — Соломон Давидович Цирель-Спринцсон, с которым вместе возвращались «на материк».

ВозвращениеКак странно тем, кто видел Смерть,Вернуться в жизнь опять.Вложить персты в земную твердьИ вкус и запах ощущать:Тяжелых бревен слышать вес,На стеклах — легкий пар,В снегу от окон светлый крест,И тюль, и самовар,И кем-то мытый лак полов,И чей-то отчий дом.А ты пришел из страшных снов,С котомкой за плечом.Был сдвинут смысл привычных дел,Шел бой. И в пустотеТы даже думать не умелО том, как жили те,Кто оставался за чертой,В спокойной Лете лет.Как странно тем прийти домой,Кто видел смерти свет!

Осмысливая и вспоминая лагерный период жизни, Нина Ивановна в 1965 году писала:

«...На Колыме мы увидели всех представителей III Интернационала, всех коммунистов, убежавших в СССР от гитлеровского режима,— я их встречала в колымских лагерях, потрясенных и не понимающих: что же произошло?!

А фюрер Гитлер уступил вождю Сталину Прибалтийские республики. Забирая себе Польшу, великодушно предоставил ему Карпатскую Русь. И гигантский колосс Советского Союза навалился на маленькую Финляндию, преподнося это как борьбу с белофиннами, а по существу, просто отбирая в свое владение весь Финский залив, который был нужен тянущему руки в Прибалтику Левиафану.

К этому времени уже давно исчезли в «доме Васькова» мои друзья-оппоненты, свято верившие, что «попираемая и дискредитированная Сталиным идея коммунизма должна быть возрождена нашей кровью». И охотно отдававшие эту кровь. Я безмерно уважала в них эту жертвенную традицию русской интеллигенции. Но я понимала, что этой малой каплей крови не уничтожить кровавые моря, пролитые Сталиным. Что, с точки зрения исторического процесса, в Человечестве нет разницы между фигурами Муссолини, Гитлера и Сталина. Это — единый, характерный для XX века кризис капиталистической системы и развитие централизованного Государства, взявшего на себя руководство плановым производством и опирающегося на рычаги в виде правящей партии. Носят ли они черные рубашки, коричневые рубашки или красные билеты в кармане — нет разницы. Они — орудия государственной централизации, сосредоточенной в руках Вождя. А во имя этой централизации и полноты власти вождь должен уничтожать все инакомыслящее. Он неизбежно должен стремиться к уничтожению всякого, кто может стать соперником, всякого, кто подвергнет критике Его, ибо он — воплощение централизации.

Так они и делали, стремясь создать вокруг себя пустое место. А я задумывалась: что же будет дальше?

У абсолютной монархии, декретировавшей свою божественность, был закономерный выход — такой же божественный наследник, принимающий власть. На этом держались династии фараонов, династии христианских, китайских и ассирийских монархов.

Если идеи божественности недостаточно внедрялись, как это было в кочевых империях Аттилы, Чингиза, Тимура,— после смерти владыки неизбежно возникали разрушающие централизацию центробежные силы, хотя и были законные наследники.

Эти — даже не заботятся о своих преемниках, словно рассчитывают быть бессмертными...

Ох, несдобровать им! Кончится тем, что каждый захочет всемирной власти и Левиафаны схватятся в смертельной борьбе...

Идя за конем, груженным бревнами, или пася стадо коров в лесу, — можно думать. Ничто не мешает. Я была не властна над своей физической судьбой и тем свободнее чувствовала свою мысль — я ни от кого и ни от чего не зависела.

Горели закаты на небесах, ярким пламенем сверкали звезды, и маленькая круглая луна катилась по небу.

А в сердце — песчинке красной, —Тот же ответный звонИ звездным стадам безучастнымИ слезным мольбам плотен...

А земля содрогалась от надвигающейся катастрофы: