Любовницы президента - Джун Зингер

За это время Франческа так и не смогла выяснить ничего конкретного по поводу того, как в действительности обстоят дела у Карлотты с Шериданом. Она просто боялась задавать слишком много вопросов на эту тему, опасаясь тем самым обнаружить свои собственные чувства, а Карлотта не торопилась делиться мыслями и впечатлениями с сестрой, отказываясь играть в любимую девичью игру в откровенность.

Они с сестрой одевались, чтобы отправиться на встречу Нового года в компании с Биллом и еще с кем-то — то ли Томми, то ли Кайли, а может быть, с каким-нибудь новым ухажером.

— Скажи, он тебе в самом деле нравится? — неожиданно спросила Франческа.

— Конечно, нравится. Разве бы я стала встречаться с ним, если бы не так, глупышка?

— Нет, ты ответь мне: он тебе очень нравится?

— Боже всемогущий! Фрэнки, ну как я могу тебе ответить с такой точностью, на которой ты настаиваешь? Он по-настоящему красивый парень, что и говорить, а ты ведь знаешь, что мне нравятся красивые мужчины. К тому же он от меня без ума, а мне нравится, когда меня любят. — Тут Карлотта хихикнула.

— Я думаю, что он тебя любит, Карлотта. И серьезно.

— И очень хорошо. Я довольна.

— Но ты же не хочешь, чтобы он от этого страдал, правда?

— О господи, Фрэнки! Это его личные трудности. Я, например, только и делаю, что холю себя и лелею, и тебе рекомендую делать то же самое. Беспокойся больше о себе, чем о нем. Нам всем следует уделять больше внимания себе. И еще…

— Что же еще?

— Еще два пункта моей программы, вернее, одно предложение и один вопрос. Предлагаю тебе сегодня от души повеселиться, но при этом спрашиваю: где бы нам раздобыть себе несколько пар нейлоновых чулок? Свою последнюю пару я недавно где-то зацепила, а другой у меня нет. Если мне придется натягивать на себя эти хлопчатобумажные чудовища, предупреждаю, буду реветь, как белуга!

Франческа направилась к своему персональному шкафчику, где хранила разные женские мелочи, вынула из одного из ящиков пару новеньких нейлоновых чулок в шуршащей упаковке и протянула пакетик сестре.

— Ты и в самом деле собираешься сделать мне такой ценный презент? — спросила Карлотта, вынимая тем временем чулки из пакета. — Не слишком приятно сознавать, что я лишаю сестру последнего достояния.

— Это не последние, — сухо заметила Франческа, — а предпоследние.

— Да у тебя запас! В таком случае без зазрения совести воспользуюсь твоей любезностью, милая Фрэнки. Знаешь, кого я люблю по-настоящему — от макушки до кончиков пальцев на ногах?

— Кого же?

Неужели она скажет, что Билла?..

— Тебя, дорогая. Неужели ты могла подумать, что я имею в виду Джудит?

После этих слов они обе залились веселым хохотом.

Хотя Джудит была их племянницей, примерно одного с сестрами возраста, и выросли они вместе, особой любви между ними не существовало. Впрочем, сестры и Джудит поддерживали, тем не менее, внешне дружеские отношения. Но, признаться, Джудит относилась к типу людей, дружить с которыми чрезвычайно трудно, а любить — и того трудней.

Однако же Джудит, как ни странно, нашла себе человека, который соглашался любить ее и в горе, и в радости, делить с ней тяготы пополам и тому подобное. Более того, Джудит собиралась сочетаться законным браком буквально на следующий день, в первый день Нового года.

— Ты только подумай, — насмешливо изогнула губки Франческа. — Джудит выходит замуж раньше, чем кто-либо из нас, за какого-то противного толстосума! И она прислала нам приглашение на свадьбу, хотя на протяжении последнего года мы едва перемолвились и парой слов. Удивительно!

— Знаешь, что, я думаю, по-настоящему достойно удивления? — спросила Карлотта, любуясь своим отражением в зеркале. — Это как она вообще ухитрилась заманить мужчину на такое дело…

II

Джудит росла, набиралась ума и сил, но по-прежнему не одобряла поведение Франчески и Карлотты, хотя они с детства вместе играли и ходили в одну школу. Правду сказать, Джудит инстинктивно чувствовала, что красотой ее Бог не наделил, а сестер — наоборот, особенно Карлотту. Сестры завивали волосы, украшались всевозможными оборочками, рюшечками и лентами и хорошели день ото дня, как два ярких, ухоженных весенних цветка. Кроме внешности, они обладали и другими достоинствами — беззаботным заливистым смехом, нежными звонкими голосками и легкими быстрыми ножками, которые при ходьбе, казалось, едва касались грешной земли.

Джудит же ходила тяжело ступая, волосы зачесывала гладко, а улыбаться — так вообще почти не улыбалась, не говоря уже о смехе. Платья она носила не то что не накрахмаленные, а иногда даже просто неглаженные, поскольку у Присциллы, ее матери, руки до таких пустяков не доходили — ей приходилось в поте лица зарабатывать на хлеб без мужней помощи, чтобы как можно меньше пользоваться подношениями со стороны своего отца Хью Коллинза, который по совместительству являлся одновременно отцом и Франчески с Карлоттой, а также со стороны Джейн Коллинз, матери ее сводных сестер, — по совместительству ее мачехой.

Так что Джудит приходилось не только мириться с наличием красивых и ухоженных сестричек, у которых водились в избытке игрушки и платья, но и ежедневно выслушивать злобное брюзжание Присциллы по поводу Франчески и Карлотты и их матери Джейн, что тоже не добавляло ей родственных чувств.

В тот самый день, когда Хью Коллинз привел с собой хорошенькую рыжеволосую и зеленоглазую Джейн, чтобы познакомить ее со своей семнадцатилетней дочерью от первого брака, Присцилла сразу поняла, что с отцом ей больше не жить. Никакой возможности примириться с этой женщиной — «девкой», как ее про себя называла, хотя по-настоящему не очень знала, что это значит, — она не представляла. Зато она знала, что новая «мать» была всего на год старше ее. Кроме того, она была не в состоянии освободиться от мысли, что Джейн, дочь ирландской иммигрантки-служанки, вышла замуж за отца исключительно из соображений ожидавшегося материального благополучия, которое ей обеспечило бы проживание под фамилией Коллинз.

Присцилла с ума сходила от ненависти к чужачке и ревности. В этой связи она и замуж вышла за первого подвернувшегося ей парня — счетовода отца, чрезвычайно тихого и скромного человека, который не оказал ей никакого сопротивления. Звали его Джон Тайлер. Затем она позволила своему отцу, который был втайне весьма рад избавиться от помехи в виде великовозрастной дочери, подарить новоиспеченному семейству маленький домик в Южном районе города в качестве свадебного подарка. Впрочем, получив и приняв дар отца, Присцилла решила, что небольшой размер домика и его слишком далекое от центра местоположение не соответствуют ее статусу любимой совершеннолетней дочери и затаила на дарителя злобу. Более того, чем больше она получала от Джейн и Хью, тем крепче становилась ее уверенность в собственной обездоленности. А подобное чувство в свою очередь помогало в ее душе созревать семенам неприязни к отцу и мачехе. К тому времени, когда Присцилла наконец подарила миру Джудит, а Джейн, год спустя, Франческу и Карлотту, эти семена дали обильные всходы в виде неприкрытой ненависти.