Выбери себе смерть - Чингиз Абдуллаев

Колчин вышел из коридора и направился в другое здание, расположенное рядом, где находились руководители ФСК и аналитическое управление.

Увидев табличку на кабинете Фогельсона, где значилось «Помощник заместителя директора», Колчин невесело усмехнулся. Он ведет неравную войну, заранее обрекая себя на поражение.

Он постучался, услышав: «Войдите», зашел в кабинет.

Фогельсон был в сером костюме с жилетом. Красный галстук и торчавший из нагрудного кармана красный платок делали его похожим на конферансье или метрдотеля.

– Прошу вас, – показал рукой на стул Фогельсон. – Как ваши дела?

– Не очень, – вздохнул Колчин, усевшись напротив Фогельсона, – вы были правы, расследование идет с большим трудом.

– Вы просто теряете время, – вкрадчиво ответил Фогельсон.

– Может быть. Но я буду вести это дело до конца, – упрямо ответил Колчин.

– Смысл? Какую цель вы преследуете? Да, понимаю – торжество правосудия. Но какое торжество? Убийца известен, он уже погиб. Что вам нужно еще? Правосудие свершилось в чистом виде. Если хотите, почти божественное провидение.

– Это вы-то божественное провидение? – не смог удержаться от усмешки Колчин.

– А вы не ерничайте. – Фогельсон пригладил бородку. – Во всяком случае, я бы не пожалел убийцу Бахтамова.

– Тогда почему вы сейчас пытаетесь помешать мне?

– Да не пытаюсь, не пытаюсь, – с досадой несколько раз повторил Фогельсон. – Как вы не можете понять очевидных вещей!

Он поднялся и возбужденно заходил по кабинету.

– Не понимаю я вас, Федор Алексеевич, никак не понимаю. Все время пытаюсь понять ваши мотивы. Вы же солидный человек, подполковник, сюда пришли еще во времена Андропова. В чем дело? Что произошло? Что за, простите меня, дурацкая принципиальность? Что и кому вы хотите доказать? Что Иванченко убили так же, как и Бахтамова? Ну, предположим, так же. Что из этого? Какой в этом заговор вы видите? Просто похожие преступления.

Он по-прежнему не выговаривал буквы «р» и как-то мягко употреблял слово «что», словно ставил после первой буквы мягкий знак.

– Зачем вы поехали к Лукахину? – спросил Марк Абрамович, снова усаживаясь в кресло напротив Колчина. – Он постарел, давно уже не у дел. Валентин Савельевич в свое время был блестящим профессионалом. Вы знаете, каким снайпером он был? Брал все возможные призы. Просто ему не разрешали выступать на всесоюзных и международных соревнованиях. Его талант использовался в несколько другой сфере. Он вам понравился?

– Честно говоря, да, – искренне ответил Колчин.

– Вот видите. А мы работали с ним вместе много лет. И Бахтамов, и Иванченко были моими близкими, очень близкими, уверяю вас, друзьями. И об их гибели я сожалею куда больше вашего. Но в отличие от вас я принимаю этот факт как данность, а не бегаю по Москве с криками: где убийцы?

– Я тоже не бегаю, – возразил уязвленный Колчин.

– Вы делаете почти то же самое. А мы, если откровенно, считали вас одним из наших.

– Кто это «мы»?

– Вы спрашиваете меня уже второй раз, и я вынужден второй раз уклониться от ответа.

Он снова пригладил бородку, достал платок, высморкался. Аккуратно сложив платок, убрал его обратно в карман. Потер указательным пальцем правой руки переносицу, испытующе посмотрел на Колчина.

– Вы были в университете секретарем комсомольской организации факультета, – тихо начал он без всякого предупреждения, – а в партию вы вступили еще в армии, когда служили на флоте. В районной прокуратуре вы также были секретарем партийной организации, затем в КГБ даже были избраны в члены парткома. Из партии никогда не выходили, билет свой не выбрасывали. Как вы считаете, это не интересно?

– Не очень: партии уже нет.

– Здесь я с вами вынужден согласиться. Той партии, о которой мы говорим, действительно нет. Но это не значит, что ее больше никогда не будет.

– Это имеет какое-нибудь отношение к убийствам Бахтамова и Иванченко? – спросил Колчин.

– Я просто пытаюсь объяснить вам некоторые истины, – невозмутимо продолжал Фогельсон. – Вас действительно устраивает нынешнее положение дел в нашей стране?

– Только без демагогии, – поморщился Колчин. – При чем здесь политика?

– В нашем учреждении политика – стержень, вокруг которого мы все вертимся. Общий беспорядок в стране, неуправляемый больной президент, откровенная коррупция всех высших чиновников, рост преступности. И вы меня еще спрашиваете, при чем здесь политика? Тысячи офицеров остались без работы, по существу, разгромлены разведка и контрразведка, деморализована армия – вот наш сегодняшний день.

– Все понятно, – вздохнул Колчин, – вы из тех, кого газеты называют «красно-коричневыми». И с такими взглядами вы вернулись на работу в ФСК?

– Не говорите мне этого слова, – нервно дернулся Фогельсон. – Я могу принять, когда меня называют сионистом, согласен на коммуниста, партократа, жида – словом, весь спектр ругательств. Но только не это слово – «красно-коричневый». Это значит: немного коммунист, немного фашист. Таких гибридов не бывает. Это выдумка наших демократов, плод их буйной фантазии. Всю свою жизнь я ненавидел фашизм. Ненавидел с того самого дня, когда мать успела толкнуть меня в канализационный люк в горящем гетто Львова. У меня там погибла вся семья.

– Мне это известно, – выговорил Колчин, глядя Фогельсону прямо в глаза.

– Наверное, Валя Лукахин поведал, – сказал Фогельсон. – Тем более. И меня называют красно-коричневым. То есть немного фашистом. Вот этого я никогда не приму.

– Тогда зачем нужны эти рассуждения о гибели армии, страны, спецслужб? Каждый просто должен профессионально делать свое дело, – сказал Колчин.

– Вы так ничего и не поняли, – выдохнул Фогельсон. – Все время я пытаюсь вам помочь, а вы отталкиваете мою руку. Я ведь говорил вам, что мы еще увидимся. Видите, я оказался провидцем.

– А сейчас вы что-нибудь можете спрогнозировать еще?

– Я не гадалка, – спокойно сказал Фогельсон, – но иногда угадываю будущее. Сейчас у вас есть выбор. Или пойти с нами, или остаться в стороне. Третьего не дано. Бороться или что-то доказывать – глупо. И непродуктивно. Это вы сегодня должны были понять. Эх, Федор Алексеевич, неужели вы действительно думаете, что, когда вас возвращали сюда, здесь не учли вашего прошлого?

– Плохо работают ваши аналитики, Марк Абрамович. На Бориса напрасно наехали. Парень ведь ничего плохого не сделал.

– Согласен, иногда бывают ошибки. Если вам хочется думать, что этот несчастный случай – покушение на жизнь, думайте. Но при чем тут мы? Вы же человек общих с нами взглядов.

– Это вы так считаете, – твердо возразил Колчин, вставая.

– Опять мы не договорились, – встал, разведя руками, Фогельсон. – Вы, кстати, не сказали, зачем сюда приходили.

– Мне нужен адрес вашего бывшего коллеги подполковника Ганиковского.

– И вы пришли узнать его у меня?

– Да.

Минуту они смотрели друг другу в глаза. Затем Фогельсон, ни слова не говоря, наклонился над столом, размашисто написал адрес на листе бумаги и протянул его Колчину.

– Это ничего не даст, – почти прошептал он.

Колчин, забрав листок бумаги, вышел из кабинета.

Вернувшись к себе, он наконец узнал, что Шварц звонил из Минска. Вскрытие подтвердило, что Иванченко умер своей смертью, от инфаркта. У него было больное сердце.

ГЛАВА 17

«Крайслер» Русакова стоял во дворе, и Дронго пришлось ехать в роскошном автомобиле в отель «Марко Поло», чтобы снять себе номер. Портье изумленно смотрел на его небритую щетину, успевшую вырасти за ночь, но наличные деньги оказали свое магическое действие, и ему предоставили большой просторный номер, доставив по первому требованию все необходимые бритвенные принадлежности.

Манучару в Орехово-Зуево он позвонил из машины. Тот долго не брал трубку и наконец сонным голосом спросил, что нужно. Выяснив, что все в порядке, Дронго сразу отключился, посоветовав Манучару покормить своего пленника, обращаться с ним как можно бережнее и деликатнее.

В гостинице он побрился, купил себе новую рубашку и, выбросив старую, почувствовал себя человеком. Грязные воротнички трехдневной давности ужасно раздражали его. В кармане у него оставалось более двадцати пяти тысяч долларов, и он добросовестно прошелся по магазинам, приобретая самые лучшие вещи для своего визита в банк. Всю старую одежду он просто выбросил.

Оставив оружие в номере отеля, в «дипломате», который он запер на код, Дронго наконец отправился в банк «М». Приткнув автомобиль в неположенном месте, он с удовольствием представил, как будет ругаться Русаков, обнаружив, что его машину поставили на штрафную стоянку.

В банк он вошел в половине третьего. Заметил среди охранников одного из нападавших на него в гостинице и приветливо улыбнулся ему. Тот грозно двинулся к Дронго.

– Чего нужно? – Парень все-таки соображал. Нельзя устраивать драку в стенах банка.