Пыль Снов - Стивен Эриксон

Блистиг склонился над столом. Они нашли себе дорогую, даже слишком дорогую таверну, чтобы ни один малазанский солдат чином ниже капитана и войти туда не подумал. В последнюю неделю здесь собирались одни кулаки — по большей части чтобы напиться и пожаловаться на жизнь. — На что похожи эти гадания? Я слышал разные слушки. Люди раскалываются надвое, выплевывают тритонов или у них змеи из ушей ползут, и горе детям, что родятся в такую ночь в округе, у них будет три глаза и раздвоенный язык. — Он потряс головой, сделал три торопливых глотка, утер губы. — Говорят, то, что стряслось на последнем чтении, переменило разум Адъюнкта, и вон оно что вышло. Вся та ночь в Малазе. Карты всему виной. Даже убийство Калама…

— Мы не знаем, убит ли он, — отрезал Кенеб.

— Ты был там, в той каюте. Что там стряслось?

Кенеб начал озираться. Ему вдруг захотелось чего-то покрепче пива. Он ощутил, что покрылся липким потом и дрожит словно в лихорадке. — Сейчас начнется, — пробормотал он. — Кого один раз коснулось… Все, у кого есть волосы на загривке, сбежали из казарм. Не заметил? Вся треклятая армия рассеялась по городу.

— Ты меня пугаешь, Кенеб.

— Расслабься, — услышал он себя словно со стороны. — Я всего-то одного тритончика выплюнул, припоминаю. А вот и они.

Мертвяк снял на ночь комнату — пятый этаж с балконом, с возможностью вылезти на крышу. Черт дери, ушло месячное жалование! Но он может видеть временный штаб (по крайней мере приземистый купол). А если перепрыгнуть на крышу соседнего строения и спуститься в переулок, то останется всего три улицы до реки. Лучшее, что он сумел организовать.

Мазан Гилани принесла бочонок эля и каравай… хотя, насколько мог предвидеть Мертвяк, хлеб ему потребуется разве что впитывать блевотину. Видят боги, он не голоден. Потом ввалились Эброн, Шип, Корд, Хром и Хрясь, неся в руках запыленные бутылки вина. Маг был смертельно бледен и вроде бы дрожал. Корд, Шип и Хром выглядели испуганными, а вот Хрясь улыбался как человек, на которого упал огромный сук. Скривившись, Мертвяк поднял с пола вещевой мешок и со стуком бросил на стол. Голова Эброна дернулась.

— Худ тебя забери, некромант, с твоей вонючей магией. Если бы я знал…

— Тебя даже не звали, — прорычал Мертвяк. — Можешь проваливать когда захочешь. А что тут делает беглый Волонтер с куском дерева?

— Я хочу чего-то вырезать! — белозубо ухмыльнулся Хрясь, напомнив Мертвяку коня, получившего яблоко. — Может, большую рыбу! Или отряд кавалерии! Или гигантского саламандра… но это может быть опасно, ох, слишком опасно, ежели я не сделаю ему хвост на пружинке, чтобы можно было отрывать, и челюсть на шарнире, чтобы он мог смеяться. Ежели я…

— Рот деревом заткни, это будет лучше всего, — оборвал его Мертвяк. — А еще лучше — дай я сам заткну.

Улыбка увяла. — Не нужно быть таким злым и вообще. Мы сюда не зря пришли. Сержант Корд и капрал Шип напились, они сами говорят, и молятся Королеве Снов. Хром сейчас уснет а Эброн сделает защитную магию и еще чего-то. — Лошадиные глаза уставились на Мазан Гилани, которая простерлась в кресле, вытянув ноги, опустив веки и сложив пальцы на животе. Челюсть Хряся медленно отвисала. — А она будет прекрасна как всегда, — прошептал он.

Мертвяк со вздохом развязал кожаный ремешок, начав доставать разных мертвых зверей. Желтый дятел, черная мохнатая крыса, игуана и еще странного вида синяя глазастая тварь, то ли летучая мышь, то ли черепаха без панциря — ее он нашел висящей в какой-то лавочке. Старуха закашляла смехом, когда он ее покупал — весьма зловещий знак, насколько может судить Мертвяк. И все же он расплатился честно…

Он поднял взор и увидел вытаращенные глаза. — Чего?

Хрясь нахмурился так, что безмятежное обычно лицо стало выражать… тревогу. — Ты, — сказал он, — ты случаем, ну чисто случайно, не некромант? Ась?

— Тебя не звали, Хрясь!

Эброн потел. — Слушай, сапер — ты, Хрясь Бревно или как тебя там. Ты больше не Волонтер Мотта, помни. Ты солдат. Охотник за Костями. Выполняешь приказы сержанта Корда. Не забыл?

Корд сказал, откашлявшись: — Все путем, Хрясь. И это… это… я приказываю тебе вырезать из дерева.

Хрясь заморгал, облизал губы и кивнул своему сержанту: — Вырезать, да. Что прикажете вырезать, сержант? Давайте, прямо сейчас! Только не некроманта, ладно?

— Ни за что. Как насчет всех, кто в этой комнате, крове Мертвяка? Всех других. И еще… гм, скачущих коней, галопирующих коней. Прыгающих через пламя.

Хрясь утер губы ладонью и бросил быстрый взгляд на Мазан. — Ее тоже, сержант?

— Давай, — протяжно сказала Мазан Гилани. — Не терпится увидеть. И себя не забудь, Хрясь. На самом большом коне.

— Да, с огромным мечом в руке и долбашкой в другой.

— Идеально.

Мертвяк вернулся к кучке мертвых животных, разложил их кругом — голова к хвосту.

— Боги, как воняет, — сказал Хром. — Нельзя ли облить их душистым маслом или еще чем?

— Нет, нельзя. А теперь заткнулись. Дело ведь в том, чтобы спасти наши шкуры? Даже твою, Эброн, как будто Рашан нам хоть чем-то будет сегодня полезен. Моя работа — держать Худа подальше от этого дома. Так что не мешайте, если не хотите убить меня…

Голова Хряся дернулась: — Звучит хорошо…

— …и всех остальных, включая тебя, Хрясь…

— Звучит нехорошо.

— Вырезай, — крикнул Корд.

Сапер склонился над деревяшкой, помогая делу языком, что походил на червяка, вылезшего глотнуть свежего воздуха.

Мертвяк сосредоточил внимание на трупиках. Летучая черепаха, казалось, глядит на него большим голубиным глазом. Он вздрогнул — а потом и отпрянул, ведь игуана лениво ему подмигнула. — Боги подлые, — застонал некромант. — Проявился Высокий Дом Смерти.

Головы задергались.

— За нами идут.

— Хто? Ну Урб, это ж твоя тень и всё. Это мы сами преследу’м, точняк? Я иду за двуголов’м капралом — а вот и поверну сюды, налева.

— Направо, Хеллиан. Вы повернули направо.

— Это потому что мы идем бокобок, а знач’т, ты все видишь иначе. Для меня лева для тебя права, вот в чем проблемма. Глянь, это ж бродель? Он завернул в бродель? Што у меня за капрал такой? Чем ему млазанки не подходят, а? Заходим внутр, ты ему яйцы отрезашь, пон’л? Кладешь на стол, штоб все знали.

Когда они подошли к узкой лестнице между двух старинного стиля столбов, Хеллиан протянула руки, чтобы ухватиться за поручни. Но поручней не было, так что она шлепнулась на ступень, громко хрястнув подбородком. — Ой! Тр’кляты ручни лопнули прям у меня в руках! — Она застонала и подула на кулаки: — В пыль обр’тились, видал?

Урб подошел ближе, чтобы убедиться: промокшие мозги сержанта еще не вытекли наружу — хотя была бы какая разница? — и с облегчением увидел, что на подбородке остались лишь мелкие царапины. Она старалась встать, одновременно дергая себя за блеклые волосы; капрал еще раз оглядел улицу. — Это Смертонос там прячется, Хеллиан…

Женщина пошатнулась, моргая как сова. — Смердонос? Он? Снова? — Она опять безрезультатно попробовала пригладить волосы. — Ох, разв’ж он не милаш? Пытатся мои пантелоны помер’ть…

— Хеллиан, — застонал Урб. — Он выразил свои желания вполне ясно — он хочет жениться на вас…

Она сверкнула глазами: — Нет, неет. Он хоч’т того самого. Насч’т всего иного ему пл’вать. Раньш’ он то самое делал с парн’ми, понимашь? Хоч’т штоб я под ним прогнул’сь или он под мной, а так и так дырка не та что нуно, и мы борбу устроим а не что пов’селее. Но нам надо ж капрала ловить, пока он не упал в р’зврат, а?

Морщась от неловкости, Урб следовал за сержантом. — Солдаты всегда пользуются шлюхами, Хеллиан…

— Невинность ихня, вот чем долж’н заботиться настоящ’й сержант.

— Они взрослые мужики, Хеллиан. Они не невинны…

— Хто? Я ж говорю о моем капрале, о Нервном Ув’льне. Он всегды так сам с собою толкует, никаких женщ’н рядом. Знашь, сум’шедших женщ’ны не любят. То ись в мужья не берут. — Она несколько раз попыталась ухватить задвижку, наконец сумев — и начала дергать ее взад и вперед, взад и вперед. — Б’ги полые! Хто из’брел таку штуковину?

Урб протянул руку, открыл дверь.

Хеллиан ступила внутрь, не отрывая руки от задвижки. — Не беспокойсь, Урб. Все как нады. Пр’сто см’три и учись.

Он прошел в коридор и остановился у необычайных обоев, составленных из золоченых листьев, красного как маки бархата и клочков шкурки пестрого кролика, образовавших безумный узор. Почему-то ему вдруг захотелось оставить в заведении содержимое кошелька. Черный паркет был отполирован и навощен так тщательно, что казался жидким; они словно шли по стеклу, под которым таится мучительный вихрь забвения. Он гадал, не наведены ли на дом чары.

— Што мы делам?

— Вы открыли дверь, — сказал Урб. — И попросили вести вас.