Высшая ценность - Александр Лоскутов

— И потом забрать душу?

— Да. И потом забрать душу. Но ведь никто не может заставить человека действовать так или иначе. Никто не может склонить его на путь зла или, если на то пошло, добра. Мы можем только подталкивать и намекать. Но дорогу каждый человек выбирает сам. И в мир он выплескивает свое зло, а не наше. А ведь между тем из любой ситуации можно выйти, не нарушая пресловутых десяти заповедей. Из любой! А то, что законы Божьи у вас не в чести, — это уже не наше упущение. Мы им только пользуемся.

И снова я промолчал. Еременко тоже сделал небольшую паузу, спокойно поглядывая на меня из-под наполовину прикрытых век. В глазах его вновь медленно набирал силу черный колючий лед.

— Ты никогда не задумывался, откуда вообще пришло в мир зло? — вдруг спросил он. — Хочешь, я изложу тебе свою версию?..

Я молчал, беззвучно скрипя зубами.

— Этот мир, — бездушный повел рукой, — создан Господом от начала своего до конца. Здесь нет ничего, что так или иначе не несло бы в себе Его отпечаток. Согласно Писанию, именно Всевышний создал небо и землю, день и ночь, воду и сушу… а также растения, животных и человека. А между тем то же Писание говорит, что созидаемое не может быть шире Творца. Так что относительно природы зла можно ска…

— Хватит! — Я с силой хватил кулаком по столу. Глухой звук удара прокатился по пустому кафе, отражаясь от стен. Стойко торчавшая за прилавком буфетчица вздрогнула и попятилась. — Говори конкретно, что ты хочешь, или убирайся! Немедленно!

На мгновение мне показалось, что Еременко удивлен моей неожиданной вспышкой. Но только на мгновение.

— Предотвратить кризис, конечно.

— Ну а я тут при чем?!

— При том, — огрызнулся бездушный, — что в событиях ближайшего будущего тебе, друг мой, предопределена далеко не последняя роль.

Я молчал, прожигая Еременко яростным взглядом. Только где уж мне было тягаться с колючим льдом в его глазах. Все, что я мог, — это бессильно расплескать свою ненависть среди черного льда спокойствия, не причинив продавшему душу ни малейшего неудобства.

Еременко подвинул ближе лежащую на столе салфетку. Спокойно достал из кармана ручку. И резкими уверенными движениями начал чертить что-то вроде схемы.

— Угловой дом по улице Мира, на пересечении с Липецкой. Знаешь, где это?

— Допустим. И что дальше?

— Если придешь — узнаешь.

— Чего это я там забыл?

— Придешь — узнаешь, — холодно повторил бездушный, пододвигая мне испещренную ровными, как по линейке, линиями салфетку. — Поднимешься на третий этаж. Вторая дверь направо.

— Там-то меня и прикончат. Спасибо, — я презрительно фыркнул. — Вы что, меня совсем за дурачка считаете?

— Если бы мы действительно хотели тебя устранить, ты был бы уже мертв, — резонно возразил Еременко. — И нам не понадобилось бы для этого выманивать тебя за периметр.

А ведь в чем-то он прав. Прав!.. Только я не могу… не хочу в это верить.

— А почему я должен этому верить? Ты, продавшийся Отцу Лжи в обмен на жалкую крупицу его силы, почему я должен тебе верить?

Лед в глазах бездушного полыхнул неземной чернотой. Незримые иглы ощутимо кольнули в грудь, царапая окутывающий душу панцирь, заставляя содрогнуться всем телом. Аура зла на мгновение сделалась непереносимой. Глаза затянуло серым зловонным туманом…

А через мгновение все исчезло.

В абсолютной тишине посреди таинственным образом умолкших звуков большого города негромко скрипнула дверь. Едва слышно вздохнула бледная как мел буфетчица. И почти сразу же в кафе весело ворвался гудок одного из проезжающих мимо автомобилей, а в двери толкнулся первый за последние полчаса посетитель.

Даже не взглянув на рисунок, я смял салфетку в кулаке. Превратил ее в маленький аккуратный комочек, который точным движением пальца отправил прямиком в урну. Потом встал и, не оглядываясь по сторонам, вышел из кафе.

Свет и тьма.

Почему этот мир столь странно устроен? Почему Господь делает это с нами?.. Почему последователи Сатаны попрекают нас Святым Писанием?.. Почему я никак не могу успокоиться?

Глубоко вздохнув, я прислонился к теплой стене дома, подставил лицо лучам нависшего над самым горизонтом солнца и на мгновение прикрыл глаза, пытаясь, как иногда удавалось, поймать отблески далекого света в моей душе. Но там было темно. Темно, пусто и холодно. Никакого света я так и не ощутил.

Но хотя бы руки перестали дрожать.

Залитая неярким вечерним светом улица. Рвущиеся в небо высотные дома. Радужные отблески реклам, написанных на незнакомом мне языке, который я тем не менее понимаю. Автомобили всевозможных мастей и расцветок, заполонившие все вокруг, сердито гудящие и фыркающие. Идущие по тротуарам люди, обменивающиеся невнятными словами чужого языка, складывающимися во вполне понятные фразы.

Я иду по улицам города. Иду напрямик, расталкивая прохожих и игнорируя возмущенные сигналы вынужденных резко нажимать на тормоза водителей.

Стоящий на углу мужчина в бело-голубой форме недовольно смотрит на меня, поворачивается и идет навстречу. Откуда-то я знаю, что это местный страж порядка. Полицейский. И я даже знаю, что это означает.

Наверное, он думает, что я пьяный. И он прав. Я действительно пьян, хотя и не брал в рот ни капли спиртного. Я пьян от своего знания. От того, что знаю, ЧТО случится всего через несколько минут. И знаю, к каким это приведет последствиям…

А еще я знаю, что скоро умру.

Очень трудно все это знать. Очень трудно быть пророком, которому выпала доля предсказать Апокалипсис вдобавок к своей собственной смерти.

Полицейский хватает меня за руку и что-то сердито бормочет. Но я его не слушаю. Я слушаю то, что не слышит и никогда не услышит он, — далекий рев всесокрушающей волны, беспощадной и всемогущей. Скоро, очень скоро эта волна захлестнет весь мир. И ничто уже не сможет остановить ее.

Свободной рукой я вытаскиваю из кармана пистолет и, стиснув его прохладную рукоять, сую ствол под нос внезапно побледневшему стражу порядка. А потом размахиваюсь и швыряю никчемную бесполезную железку прямо в стеклянную витрину ближайшего магазина.

Звон разбитого стекла. Потрясенные лица прохожих. Смущенные улыбки и жесты усомнившихся в моем здравом уме людей.

Дураки, разве же это безумие? Настоящее безумие наступит через двенадцать минут. Хотел бы я услышать, что вы тогда скажете… Жаль, что этого мне не дано.

Опомнившийся полицейский хватает меня за ворот, толкает на землю. Я не хочу на землю. Оттуда я не смогу увидеть…

Я выворачиваюсь и бью его по лицу с такой силой, что полицейский падает.