Дрозд - Кирилл Алексеевич Простяков

– Влад?.. – проговорил Егор моё имя.

Я не вызвал полицию. Попросту не смог этого сделать. Нас могли заподозрить.

– Найди пакет, где-нибудь на кухне.

– Влад, что происходит?..

– Бегом! – крикнул я на него.

Взяв эти деньги из чемодана и переложив их в самый обычный пакет, я видел, как Егор с испуганными глазами пытался достучаться до моей головы.

– Уходим, – сказал я.

С ним мы оставили всё нас своих местах, но не стали закрывать дверь в квартиру. Я позвонил соседям, несколько раз надавив на их дверной звонок. Я хотел, чтобы они поняли нечто неладное. И только после этого нам удалось скрыться.

Егор не мог ровно стоять на ногах. Ошеломлённый от увиденного, он тормозил на каждом шагу, его руки тряслись и постоянно тянулись к животу. Мне было жаль смотреть на него, но тогда же, убрав от него глаза, я пошёл вперёд. Говорить об этом остальным я не решился, скрыв это между нами обоими. Подойдя к «Волге», я бросил пакет в багажник, после чего мы вернулись в машину. И когда ребята заметили нас, они поняли, что произошло нечто. А произошла смерть, вечно преследующая меня. Словно кто-то ко мне привязал её на прочный узел.

– Вы чего? – спросил нас Лев. – Что с вами?..

– Скоро сюда приедут менты, – сказал я, не упоминая соседей, которые должны найти в квартире Дианы её же бледный труп. – Мы должны разойтись.

Лев тронулся. Он увёз всех нас отсюда. Однако никакого облегчения я не получил. Я не мог представить, что увижу это. Егор и я ещё очень долго будем помнить те глаза. Закатанные, голубые, мёртвые…

ГЛАВА VIII. Позднее отчаяние

«Есть врата и у нас в головах. Такие, что удерживают во всех нас безумие, чтобы оно не охватило разум» – Стивен Кинг.

«Птица падает вниз, она снова не встанет; Крылья свои не поднимет, устанет. И смерть к ней близка, ведь змий подползает…

Он вонзается в перья и рвёт её горло, А та, лёжа на солнце, тут же сгорает… мир покидая.

И душа её гаснет, как пепел… пропадает всё сразу не свете. Всех нас ждёт гибель: что птица угаснет, что солнце уйдёт,

Что скоро угасну и я…»

– раннее стихотворение Владислава. Ноябрь 2015 г.

«Письмо самому себе»:

…Как будто я пытаюсь самого себя убедить, что всё в порядке. Но порядка нет даже в моей голове. Я словно погибаю изо дня в день. Мне всё надоело, не хочется никого видеть, хочется только забыть о себе, что я всё ещё жив. А жив ли? Это нельзя назвать жизнью. Когда я смотрю на своё лицо, то мне становится хуже, а когда пытаюсь поговорить с кем-то – не могу найти тему, ни одного слова не вырывается. Порой, мне кажется, что я мучаю сам себя специально. Наставляю себе под ноги капканы и сам же в них покорно наступаю. Но сидеть и смотреть на неё – это не самое страшное, чем я казнил себя всё это время. Страшнее была та память, которую я видел, смотря на стены. Я не знаю, нравится ли мне быть одиноким. Раньше это чувство было всегда рядом, а сейчас оно слишком близко. И всё-таки я никогда не был один. Однако к этим людям я попросту боюсь подходить, к близким. Мне кажется, что и они начинают меня бояться. А когда-то я даже не думал переживать, что буду чувствовать себя обречённым. С ней всё было спокойно, всё было именно так, чтобы я мог бороться за счастье. Но после этого… (слова обрываются)

Я собрался начать новую жизнь. Хочется уехать куда-нибудь, пускай даже за границу. Мне всё равно, лишь бы не хватило смелости сюда снова возвращаться. А куда мне ехать? Я понимаю, что не смогу оставить свою память здесь. Её не вырезать из головы, не положить в ящик и не закрыть на ключ. Это ещё больше делает меня слабым. Возможно, через некоторое время я забуду обо всём. Да, я так и сделаю. Оставлю все мысли внутри себя, но не буду их воспроизводить. И всё-таки… (слова обрываются) 

Зачем я это делаю? Зачем ты это делаешь? Для чего? Что ты хочешь? Ты хочешь собственной смерти? Ты хочешь быть с ней? Но ты не будешь. Выкинь эту тупую мечту. Жизнь сама тебя доведёт, вот увидишь. Если я останусь таким же человеком, если я не поменяюсь, то всё будет именно так. Но как же… (слова обрываются) 

Я люблю её. Я не могу забыть её. Я ложусь спать и она оказывается под моей рукой. Я хожу по улице вместе с ней, как раньше. Как это было когда-то. Она не оставит меня. Потому что я никогда не оставлю её… (слова обрываются) 

Это тебя и погубит.

– Сентябрь 2016 г.

Он закрылся изнутри. Владислав лежал в постели, не накрывшись одеялом. Из открытого на распашку окна дул холодный, почти что ледяной ветер. Его голые ноги уже не чувствовали, как свалились на пол. Владислав словно тужился, чтобы открыть свои веки. Он судорожно искал одеяло, но оно лежало там же, куда упали его стопы. Какой бы холодной не была эта осень, но Владислава она всегда только радовала, хоть и радостью это назвать было сложно. Он хотел проснуться, встать с ложа и направиться в ванную, чтобы в очередной раз взглянуть на себя и понять, что же стало с его лицом, насколько сильно оно изменилось с прошлого раза. Однако он уже знал этот ответ заранее. Владислав пощупал свой нос, обнаружив на нём рваную кожу. Он притронулся к правому глазу и над бровью коснулся вскочившего синяка. Со вздохом он убрал свою руку. Для него в этом не было ничего необычного. Его пугала лишь правая рука, с которой развалился весь гипс. Владислав притронулся и к ней, но не решился смотреть. Левой ладонью он пощупал её в районе предплечья. Сломана, сказал себе он.

Сейчас он был удивлён, что сумел уснуть вчерашней ночью. До этого пару других дней он никак не мог этого сделать. Владислав заметил возле своей кровати несколько пустых бутылок от алкоголя и опустошённую пачку Аминазина. Голову не покинула боль, он всё также испытывал её даже спросонья. Когда внутри него больше не оставалось надежды, что ему что-либо сможет помочь, он решил продолжить свою паршивую жизнь. И мягко встал с постели на ноги.

Его трясло от холода и шатало от слабости. Владислав удерживал своё тело прикосновениями к стенам, по-прежнему не забывая о той жуткой головной боли. Иногда изображение в его глазах резко менялось, становилось тусклым и совсем неразборчивым. Затем ему казалось, что холод он испытывал лишь внутри себя. Он знал, что сейчас в доме был не только он. Татьяна находилась на кухне, приготавливая что-нибудь на целый день, когда ей придётся снова отправиться на долгую работу. Он так и не рассказал ей о своём увольнении, о том, что никаких денег ему не удастся принести в эту квартиру. Татьяне придётся самой копить на ремонт. Владислав умалчивал обо всём, о чём только мог умолчать. Его состояние пугало Татьяну, она бросалась в дрожь при его виде, настолько избитом и не таком, каким он был прежде. Владислав уже перестал замечать, как она плачет из-за него. И каждый новый плачь он переживал спокойно, понимая свою родную мать.

Умывшись, Владислав тут же переступил через грань коридора и серой кухни. Он сел на узкий диван у самого окна. От его одежды пахло слабым потом, Владислав уже и не помнил, как долго он пролежал в своей постели. Он был уставшим и слишком замкнутым цепями своего прошлого. В какой-то момент Владислав даже не мог понять собственные мысли, которые постоянно лезли ему в голову. В особенности те, что заставляли его вспоминать о мёртвой девушке, которую было уже не спасти. И по какой-то причине она мучила его всеми днями и ночами, жесточайше напоминая о себе. Но ему