Кристаль - Поль-Франсуа Уссон

Во дворе целая армия мажореток маршировала ровными рядами друг за другом, со всех сторон окружая часового, словно почетный эскорт на военном параде. Некоторые напевали вполголоса какую-то ритмичную мелодию, чтобы не сбиться с ноги. Со стороны эта мозаика из человеческих фигур казалась каким-то заведенным гигантским механизмом — такое ощущение усиливалось от негромкого гула поющих голосов. Двигавшийся в центре часовой был невозмутим. Кажется, еще никогда шаг его не был настолько близок к совершенству — все в нем было устремлено вперед и вверх.

Ритмичный топот усилился. В стенах крепости как будто стало жарче от этого массового упорядоченного движения. Поневоле завороженные этим зрелищем, тренеры наблюдали за ним, позабыв о холоде, еще усилившемся с наступлением темноты.

Имир, спрятавшийся за выступом стены, видел все с самого начала. Через какое-то время это необычное дефиле захватило его настолько, что он вышел из укрытия, даже не отдавая себе в этом отчета.

Словно лис, пробравшийся в курятник, он крался вдоль стены, приглушенно смеясь сквозь зубы, несмотря на мелкий снег, иголками коловший лицо и засыпавший голову и плечи. Затем, разбежавшись и размахивая руками, проехал несколько метров по скользкой брусчатке. При виде Имира мажоретки с восторгом закричали и, бросившись к нему, окружили его со всех сторон: их стайки образовали четыре больших неровных лепестка вокруг сердцевины, в которую превратился белокурый викинг. Лишь четыре тени продолжали маршировать возле часового, который, кажется, все-таки был слегка выведен из равновесия всеми этими событиями. Тренеры, в свою очередь, беспорядочной толпой устремились к подопечным, тогда как Имир продолжал смеяться, уже в полный голос, гордясь своей удачной шуткой. Наконец в сгустившемся сумраке вся огромная компания, усталая и довольная, направилась к автобусу.

Часовой некоторое время стоял неподвижно, глядя на истоптанный снег, затем снова вытянул ногу вперед и, отважно вскинув голову навстречу ледяному ветру, продолжил свой бесполезный дозор.

Тяготясь вынужденным бездельем, Анжела решила выйти подышать воздухом. Дойдя до автомобильной стоянки, она почувствовала себя одинокой и заброшенной, вернулась и села на ступеньки у входа в отель. Покрывавший их снег, утоптанный ногами постояльцев, казалось, был спаян с камнем в единое целое. Анжела думала, что через пару минут закоченеет, но ничего подобного не случилось. «Невероятно: прошло всего два дня — и я уже не чувствую холода!» Она собрала в ладонь немного снега. В сущности, ее уже почти ничего не удивляло в этом неожиданном путешествии. Поскольку здесь все не так, как в привычном для нее мире, то вполне естественно, что она и чувствует себя по-другому. Но исцеление это или ухудшение?.. Предпочла бы она страдать от холода, как раньше, или наслаждаться, как сейчас, его укусами?.. Так ли уж несовместимы жар и холод? Горячий пар, заполнявший сауну, был так похож на морозный пар холодильника…

Ладонь обжигало холодом — это было болезненное и одновременно приятное ощущение. Наконец Анжела разжала пальцы и стряхнула полурастаявший снег, стараясь больше ни о чем не думать. Потом наскребла еще снега, слепила плотный снежок и бросила его в темноту.

Ей вспомнились зимние баталии времен ее детства. Игра в снежки, штурм снежной крепости… Хохочущие лица и постоянные насмешки над ней… Что на самом деле чувствует несчастный снеговик, невозмутимо стоящий под шквалом снежков и смешков, перерастающих в крики?..

Анжела отряхнула руки, рассыпая крошечные поблескивающие кристаллики снега. Может быть, в них заключалась душа Кристаль?..

«Снег — это просто иллюзия. Невидимое покрывало, наброшенное мне на плечи ветром странствий. Дурной сон. Недолгое забытье. Я — мое собственное видение. Надо очнуться. Если я сейчас открою глаза, то увижу салон самолета, безмятежных пассажиров? Из динамиков зазвучит успокаивающий голос пилота? И получу ли я свой багаж сразу после приземления?..»

— Анжела!.. Анжела!

Бьорн звал ее, распахнув дверцу своего «мерседеса».

— Иду, комиссар!

Два мокрых отпечатка на ее джинсах повторяли форму ягодиц. Анжела ощутила некоторую неловкость и, спускаясь по ступенькам, машинально похлопала себя ниже спины, чтобы стряхнуть остатки снега. Но когда она спустилась, Бьорн жестом ее остановил:

— Завтра… Завтра поговорим!

С этими словами он захлопнул дверцу и так резко тронулся с места, что Анжела почувствовала себя не столько обиженной, сколько растерянной. Скорее даже — полной идиоткой.

Потом она снова села на ступеньки и подумала о недавно открывшихся удивительных совпадениях — о фотографии Бьорна, стоявшего перед церковью в ее родном городке, о брате-близнеце Имира и о своей собственной сестре-близняшке…

«Как относиться к совпадениям? Может быть, это плоды, выросшие из крошечных, почти невидимых зерен? Или грандиозные землетрясения и обвалы, первопричиной которых стали почти незаметные сдвиги почвы?.. Двадцать последних лет моя жизнь течет широкой рекой, которую ничто не может остановить — даже встречные течения, даже водовороты, заставляющие вспомнить о подводных обитателях мезозойской эры… Берега размываются, и река выедает себе пространство у земли… А вдоль берегов то и дело попадаются заурядные случайности, небольшие совпадения… Они тянутся вдоль всей нашей жизни, словно ряды кариатид, — до тех пор, пока не начинают рушиться под тяжестью собственного веса. И тогда река жизни бездумно увлекает их с собой. Они поглощаются, рассыпаются, дробятся; обломки сглаживаются, полируются, превращаются в мелкую гальку — и в один прекрасный день река снова выносит их на поверхность. Они появляются над водой, словно глаза крокодила, они предательски манят… Как их распознать, различить, определить, как понять, почему они оказались в воде и какая сила потом вытолкнула их именно в этот момент? Пытаются ли они доплыть до устья реки? Умеют ли они плавать? Сколько будет длиться их путешествие — до бесконечности?.. Признаки моей эрозии… Знаки или просто совпадения? Эта река неотделима от меня. Я — ее русло и ее вода. Огромные кувшинки моих снов убаюкивают меня иллюзиями. Я не вольна ничего сделать. Я лишь стремлюсь к той огромной дельте, где соединяются все жизни, сколько их есть на свете, и там я наконец успокоюсь и застыну в неподвижности…»

Часть III

КОШМАР

Глава 14

Никто не знает, что произошло.

Все вдруг содрогнулось: земля, ночь, деревья, скованные зимним сном. Их раскрывшиеся глаза были узкими, холодными, осуждающими…

Некоторые подумали о крыльях Золотой бабочки — легком, едва ощутимом дуновении, предвещающем ужас и великие потрясения. Огромная бабочка расправила крылья и окунула их в кровь — словно в красную пыльцу…

Затем она взмыла вверх — бабочка-охотница, высматривающая добычу в трещинах коры. Ее огромные крылья рассекали воздух над кронами деревьев. Это была великолепная бабочка, сверкающая золотой броней, становящейся все прочнее по мере того, как она забирала одну душу за другой. Ласкающие прикосновения ее острых крыльев разрезали хрупкую плоть. Лучше всего было оказаться в их тени… Смеженные белые веки фьордов распахивались, глаза вглядывались в ночь, и в них вспыхивал ужас при виде огромной бабочки со смертоносными крыльями… Что же произошло? Неотвратимая тень добиралась до чистых душ, забирая у них золото и свет. Жар сменялся холодом. Последний всплеск недоверия. Охваченная сомнением, бабочка повернула обратно на север, в глубину таинственного леса. Сейчас крыльям было легче, хотя они и отяжелели под грузом золота. Их цвет изменился: на них было меньше белого, больше красного.

Цинь выскользнула из своей узкой кровати.

От ее шагов по ковру было не больше шума, чем от листка, упавшего на мох. Она была миниатюрной, как и все девушки, прибывшие из Страны восходящего солнца, но не самой хорошенькой из них. Цинь ненавидела свое круглое лицо и пухлые щеки, в которых почти утопали узкие щелочки глаз.

Она бросила осторожный взгляд на соседку по комнате. Та спала глубоким сном. Маленький будильник в оправе из ракушек показывал половину третьего ночи. Несмотря на опущенные шторы, в безликий номер отеля проник тусклый металлический свет северной ночи. Цинь, бесшумно раскрыв свою спортивную сумку, какое-то время перебирала вещи, потом скрылась за дверью ванной.

Затем все так же неслышно, опасаясь разбудить соседку, отворила входную дверь и, перед тем как закрыть ее за собой, на всякий случай еще раз заглянула в номер. Бледное круглое лицо, на котором одновременно отражались тревога и возбуждение, мелькнуло в узком просвете и через миг исчезло.

Виктория не нравилась себе. По десять раз на дню она проклинала свое имя, уверенная в том, что именно из-за него вся ее жизнь — сплошной вызов. Убеждение было настолько прочным, что она буквально видела воочию это имя, сияющее над горизонтом повседневности. Особенно когда оставалась наедине с собой — размышляла и занималась привычными делами в одиночестве.