Президент Каменного острова - Вильям Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вы не знаете, кто такой Микеланджело? Рубенс? Тициан? Рембрандт? Ван Дейк?
— Великие художники, — сказала Алёнка.
— Нет, скульпторы, — заметил я.
— Дети! — вскричал отец. — Немедленно собирайте чемоданы, летим в Ленинград!
— Зачем? — в один голос спросили мы.
— Я вас поведу в Эрмитаж, потом в Русский музей, потом в Казанский и Исаакиевский соборы…
— Мы там были, — сказал я.
— Мы будем туда ходить каждый день! — гремел отец. — Мы будем там ночевать. И изучать, изучать, изучать произведения великих живописцев и скульпторов.
— Это великолепно! — воскликнула Алёнка. — Серёжа, ты слышал? Наш папа теперь каждый день будет приходить в четыре с работы, и мы вместе будем ходить по музеям и картинным галереям! Наконец-то наш дорогой папочка вплотную займётся воспитанием своих необразованных детей!
— Почему в четыре? — перестал ходить по комнате отец. — У меня ведь на вечернем отделении лекции… Мы будем иногда по утрам ходить. Да-а… По утрам я должен быть в лаборатории. Мы будем ходить…
— Ночью! — воскликнула Алёнка. — Кругом тишина, а со стен во всей своей первозданности смотрят на нас картины гениальных художников. Потрясающее зрелище! Вот только нужно договориться с администрацией музеев, чтобы нас пускали туда по ночам… Ну, это папа возьмёт на себя.
Отец улыбнулся и озадаченно почесал затылок.
— Почему, собственно, я с вами должен ходить в музеи? Так сказать, водить вас за ручку? А сами? Дорогу не найдёте?
— Ты всегда прав, — сказала Алёнка. — А всё-таки скажи: кто такой Гойя?
— Ничего не выйдет, — ответил отец. Он надел плащ и ушёл в лес слушать кукушку. Дед проводил его до порога и остановился в глубокой задумчивости: перевалить через порог или остаться в избе? Он повернул морду в нашу сторону, как бы спрашивая совета, но мы молчали. И тогда Дед тяжело, как он это умел, вздохнул и, отворив мордой дверь, ушёл вслед за отцом. Весь вид его говорил: служба есть служба, ничего не поделаешь.
— Какие мы с тобой неотёсанные, — сказала Алёнка.
— Отешемся, — сказал я.
— Раз в неделю можно ходить в музеи, — продолжала Алёнка. — Живём в таком городе, а совсем не знаем его.
— В музеях пахнет мышами, — сказал я.
— На чердаках не только мышами пахнет, а и кошками… А ты иногда часами торчишь на чердаке.
— То на чердаке, — сказал я.
В сенях хлопнула дверь. Кто-то идёт к нам. Наверное, отец раздумал идти в лес. Кукушку можно слушать и дома, стоит только окно распахнуть.
Дверь отворилась, и на пороге появился Сорока. В руках у него мокрый мешок.
— Вот не ждали! — сказала Алёнка.
Глава двадцать вторая
Волосы у Сороки мокрые. Рубаха на груди и плечах потемнела. Он был босиком, штаны подвёрнуты. Я удивился не меньше Алёнки: зачем к нам пожаловал Президент?
Но он не торопился объяснять. Положил мешок под скамейку. Мне показалось, что в мешке кто-то шевелится. Я хотел пригласить Сороку в комнату, но он и сам, без приглашения, подошёл к столу и сел на табуретку. Рукой пригладил взъерошенные волосы. Ладонь стала мокрой, и он, взглянув на неё, вытер о штанину.
Алёнка по-прежнему лежала на кровати, положив ноги на спинку. Книжку она засунула под подушку и с любопытством смотрела на незваного гостя.
— Я поймала леща, — похвасталась Алёнка.
— Вот видишь, — сказал Сорока.
— Мы из него уху сварим.
— Да, — сказал Сорока.
Я посмотрел на него. Сорока был невозмутим. Зачем всё-таки он пришёл? И что у него в мешке? Снова там кто-то пошевелился.
— Шли бы в лес, — сказал Сорока. — Сидите дома, как сурки.
— Сидим, — ответил я.
— Коля Гаврилов не был у вас? — спросил он.
— А должен быть?
— Пропал куда-то парень, — сказал Сорока. Немного помолчав, спросил: — Отец в лес ушёл?
— За солнцем, — сказал я.
Сорока поднялся. Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я сказал, что отец скоро вернётся. Алёнка подтвердила. Ей тоже не хотелось, чтобы Сорока уходил. А он стоял в нерешительности.
— Если ушёл за солнцем, — сказал он, — то вряд ли скоро вернётся… Дай бог, если к вечеру прояснится.
Он не ушёл. Снова уселся на табуретку.
— А зачем тебе отец? — спросил я.
— Дело есть, — коротко ответил он.
Мы помолчали. Алёнка, глядя в потолок, проговорила:
— Не обидишься, если спрошу…
Сорока улыбнулся:
— Почему меня зовут Сорокой?
Алёнка энергично закивала головой.
— Я родился в лесу…
— В лесу? — удивилась Алёнка. — Уж не в птичьем ли гнезде?
— Расскажи, — попросил я.
Может быть, потому что у Сороки было хорошее настроение, или всё равно ему делать было нечего, он под стук дождя рассказал нам удивительную историю своего имени.
История, которую рассказал Сорока— Есть на свете такая деревня Дедовичи. Это в Белоруссии. Кругом леса. От железной дороги — сто километров. В деревне десятка два изб. Там жили мои родители. Работали в колхозе. Отец — кузнец, мать лён выращивала. Я никогда не видел ни отца своего, ни мать. Отец, когда началась война, ушёл на фронт. И погиб в самом конце войны, на правом берегу Одера. Он был пулемётчик. А мать так и жила в Дедовичах, ждала его. В этих лесах после войны орудовали бандеровцы. Есть такие бандиты. Они с немцами заодно. Когда бандеровцы налетели на Дедовичи, все разбежались. Ну и мать моя… А я должен был вот-вот на свет появиться. Она еле ходила. Когда бандеровцы наткнулись на группу, где была моя мать, они всех из автоматов… Звери, а не люди были. А я только что родился. Видя, что бандиты приближаются, мать схоронила меня в кустах. Неизвестно, сколько я там пролежал — это случилось летом, — нашли меня совсем голого наши бойцы. Рядом была муравьиная куча. Наши лес прочёсывали, добивали бандеровцев. Они бы и не нашли меня, но услышали сорочьи крики. Птицы носились надо мной и кричали. Сороки… Много сорок. Лейтенант был весёлый человек и назвал меня Сорокой, а фамилию свою дал… Потом бандиты и его убили. Только всё равно этих гадов уничтожили.
Мы с Алёнкой ожидали услышать какую-нибудь весёлую историю, а тут вот что.
— И у тебя нет другого имени? — спросила Алёнка.
— Когда я стану взрослым, меня будут звать Сорока Тимофеевич… Смешно?
— В нашем классе у одного мальчика имя Плутоний, — сказала Алёнка. — Мы его зовём Плут.
— А у нас есть Радий, — сказал я. — Он рыжий. И жутко вредный!
— В детдоме дали мне другое имя… Обыкновенное — Иван. — Сорока помолчал и добавил: — А мне нравится Тимофей.
— Иван лучше, — заметила Алёнка.
— Лейтенанта того Тимофеем звали, — сказал Сорока. — Который меня нашёл.
— Коля рассказывал про Смелого. Это правда?
— Правда, — сказал Сорока.
— А могилу нашли?
— Мы поставим ему памятник.
— Кому памятник? — спросила Алёнка, которая ничего не слышала про Смелого.
Сорока стал рассказывать и эту быль. Алёнка вся подалась вперёд, слушая его. Для неё это было полной неожиданностью. Моя сестра считала, что в такой дыре, куда мы забрались, ничего интересного быть не может. И вдруг такое! И не в старинных романах, а на самом деле.
К нам пришёл Гарик. Сорока замолчал и стал с интересом рассматривать его. Алёнка с досадой взглянула на Гарика: дескать, не вовремя тебя принесло. Гарик встретился с Сорокой впервые. Он даже сначала не сообразил, что это Президент. Гарик был чем-то расстроен. Лицо хмурое, рубашка промокла и испачкана в земле. Рыбачили на дожде, что ли?
— Мы уезжаем, — сказал Гарик и посмотрел на Алёнку.
— Надо с вашими попрощаться, — она поднялась с кровати.
— Ещё палатку не свернули…
Алёнка снова улеглась и ноги положила на спинку.
— Совсем? — спросил я. Гарик кивнул. За всё время Сорока не проронил ни слова. По лицу его было непонятно: рад он, что уезжает Гарик, или ему всё равно.
Гарик подмигнул мне и вышел в сени. Я за ним.
— Этот тип — Сорока? — спросил он. Я ответил.
— Зачем он к вам пришёл?
— Не к Алёнке, — сказал я, — Отец ему понадобился.
— Справлюсь я с ним? — спросил Гарик, пошевелив плечами.
— Драться будете?
— Нет вашего отца — пускай уматывает. А то расселся…
— Места не жалко… Знаешь, почему его Сорокой зовут?
— Если не уйдёт, я его выставлю, — сказал Гарик.
Мы вернулись в избу. Теперь Гарик стал с любопытством разглядывать Сороку. Прикидывал: справится с Президентом или нет? Пускай подерутся. Я бы посмотрел. И Алёнка посмотрела бы. Её любимый Айвенго дрался на всех турнирах. И всегда побеждал. Одно дело рыцари дерутся, другое — мальчишки. Там всё было красиво: пики, щиты, перчатки бросали друг другу. А тут как начнут кулаками размахивать, чего доброго, ещё царапаться станут. Я не люблю драться. Бывает, конечно, в школе сцепишься то с одним, то с другим. Один раз меня пеналом по голове стукнули. Пенал сломался, а у меня три дня шишка сидела. Потом прошла. А я этому мальчишке кулаком в глаз заехал. Он неделю с синяком ходил. Злился на меня: без пенала остался, да ещё синяк под глазом. А мою шишку никто не видел. Она на голове спряталась в волосах.