Мстящие бесстрастно - Наталия Некрасова

— Ты не должна ничего делать, Шахумай-эсо, — не глядя мне в глаза говорил Агвамма. — Это приказ роана. Ты эсо.

— Учитель, — я чувствовала себя такой усталой, такой измученной, — ты ведь знаешь, за что он убит? Так скажи. Иначе я сама открою, ты знаешь меня.

— Знаю. И не хочу, чтобы ты вмешивалась в это дело. Кайаль сам лишил себя покровительства клана.

— Он не отрекался от клана, учитель.

— Но он отрекся от эсо. А как не эсо он не ценен. И слишком много знал. Потому его не стали защищать, когда потребовали его крови. Это в интересах клана.

— Клана. Могучего клана Таруш, который держит в руках хин-баринаха! Чего же стоит наш клан, если он не может защитить того, кто находится под его крылом!

— За него возьмут кувар и заплатят его родным.

— Да ему-то что! Он мертв!

— Зато клан в безопасности. И ты тоже, пока ты под защитой. Запомни — если ты будешь мстить, на тебя объявят охоту. Свои же.

Агвамма говорил так, словно ему чрезвычайно тяжело и противно рассказывать об этом.

— Хорошо, — на удивление спокойно ответила я, — не буду. Но я все равно узнаю, кто это сделал. И устрою так, чтобы они за это заплатили.

— Можешь не искать, — вздохнул Агвамма. — Это наш роан. А убивали трое эсо из клана Мархук.

Несколько минут я вообще не могла говорить, просто пялилась на Агвамму и раскрывала рот, как выброшенная на берег рыба.

— Роан не мог убить своего эсо…

— Мог, — так же спокойно ответил Агвамма. — Мог и убил.

— Но зачем! Он же дал клятву молчания! Ведь не раз бывало, что из эсо уходили, и никого за это не убивали! — я чувствовала, как гнев пережимает мне горло. Что угодно, кто угодно, только не роан, только не тот, кому мы были с детства верны как отцу!

— Сейчас время, когда клятвам уже не верят, Шахумай. Роану не нужно, чтобы кто-то еще знал о том, что хин-баринах его игрушка. У роана большие планы. И ты будешь молчать. Ты ничего не будешь делать. Ты жива только потому, что у тебя сильная родня и потому, что я защищаю тебя. Правда, Кайалю мое заступничество не помогло… Учитель уже не в чести у роанов… Так что иди домой, девочка. Ты ничего не сможешь сделать. Лучше докажи бездействием верность клану, и тогда ты снова будешь в милости.

Я помолчала. Агвамма не сводил с меня взгляда. Казалось, он ждал чего-то от меня. Каких-то слов, какого-то действия, от словно подталкивал меня к чему-то такому, чего не мог сделать сам.

— Учитель, — сказал я, наконец, — как ты мог это допустить?

— Я служу клану. Я служу роану. Я — эсо, я только рука. Рука не думает. Я уже знаю, каково платить за роскошь рассуждать думать. Я не имею права судить роана, даже если он не прав. — Он мучительно покачал головой. — Я совершаю преступление, Шахумай. Куда ни кинь — везде моя вина. Сейчас я говорю тебе о том, о чем не должен. Я виновен в том, что позволил убить своего ученика. Я виновен в том, что продолжаю служить человеку недостойному.

— Но почему ты не отречешься, учитель! Почему ты не уйдешь в инут?!

— Думаешь, там по-другому? То же самое подчинение главным. Без рассуждения. Без оглядки… А вдруг мне придется убивать кого-нибудь из своих бывших учеников? Или родных? Нет, Шахумай. Я понимаю, что сейчас время на изломе, но я слишком стар, чтобы меняться. Это вам, молодым. А я уйду вместе с моим временем, когда клятвы были клятвами, когда было еще на что положиться и чему верить, и то, через что нельзя было переступить…

— И ты будешь воспитывать новых эсо для этого… для роана? Чтобы и их убили?

На дворе весело верещали дети, играя, как и мы когда-то. Все начиналось с игры…

— Учитель, разве это не бесчестье тебе?

— Я знаю, как уйти от бесчестья, — невесело усмехнулся он. — Никто не скажет дурного слова об Агвамме. Я уже давно решил, что совершу эшхи-арраш.

Я поняла, что разубеждать его бесполезно. Да и разве он был не прав? Разве я сама не собиралась совершить нечто подобное?

— Только сначала ты сделаешь то, что задумала, — он пристально посмотрел мне прямо в глаза. Он понял. — Ты должна жить. Сначала ты уедешь, потом и я… уйду. Я не вправе мстить роану за ученика. Ты тоже. Но ты это сделаешь, в отличие от меня. А я — нет.

Всего несколько минут назад он говорил мне, что я ничего не должна делать, что я должна молчать…

— Хайгуэ, учитель. Скажи мне только, как я могу найти инут махта?

Агвамма в упор посмотрел на меня, затем чуть улыбнулся.

— Верный ход, Шахумай-эсоахэ. Но помни — тебе придется бежать.

— Я уеду, учитель. Далеко.

— Через два дня я буду у тебя с инут-махта.

Значит, у меня есть еще целых два дня.

Через два дня уходили четыре корабля — два на запад, долгим путем в Таргарин, один — на восток, в Таргерайн, и один на юг, к островам Эку. Хорни нашел хозяина корабля, таргерайнского архуша и долго говорил с ним, окончательно заболтав его. У бедняги, по-моему, голова шла кругом от великомудрых разглагольствований эмаэ о старой крови и о его страстном желании повергнуть свои знания к стопам архуш-баринаха Таргерайна — его там зовут Святейшим. Архуш так растрогался, что взял эмаэ и его язычницу, желающую обращения — меня, то есть — под свое покровительство. Эмаэ плел что-то насчет того, как меня, злосчастную, преследуют за жажду узнать об истинной вере, о том, что я очень высокого рода и все такое прочее… Мне было все равно. Лишь бы уплыть отсюда.

Я тщательно обдумала все, что мне нужно сделать. Во-первых, я должна обезопасить своих родных. Значит, мне нужно отречься от семьи в присутствии свидетелей. Если я убью роана после этого, им ничто не будет грозить. Но роан не должен сразу узнать о моем отречении, иначе я не смогу его убить — он успеет расправиться со мной раньше. А родные будут вынуждены рассказать о моем отречении сразу же, согласно законам клана. И еще я должна буду уйти из эсо клана, иначе если я убью роана, это будет убийство, требующее мести всей нашей семье. Но если я стану инут, то семье мстить не станут… И все это нужно как-то разбросать на оставшиеся два дня, чтобы успеть отомстить и скрыться до того, как на мой след нападут. А что за мной следят, в этом я нисколько не сомневалась. Потому я делала все, чтобы вести себя как убитая горем женщина, которой нет дела ни до чего другого, кроме скорби по погибшему возлюбленному.

В тот же день я призвала махта и выправила вольную Оемаи, а также передала ей во владение свою лавку. Собрала деньги, кое-какие дорогие безделушки и любимые вещи, уложила в резной палисандровый ящичек самые ценные и самые необходимые снадобья и отправила все это на корабль. Когда Оемаи спросила меня, что я собираюсь делать, я ответила, что мне слишком тяжко оставаться здесь после его смерти, и что я намерена отправится в паломничество в обитель Хэмэка. Об этом я отправила покорнейшее прошение роану и вместе с ним — письмо настоятелю Хэмэку, дабы роан прочел его и подтвердил мое прошение своей подписью. С письмами я отправила Кхеву. А потом "приклеила ноготь". Такие слова есть у эсо нашего клана, которые означают подготовку к очень рискованному делу. Из смолы трех горных кустарников варится очень прочный и плохо растворимый клей. Его смешивают с ядом, вываренным из трех рыб кахин и загущенным выпариванием. Потом этим составом на один из ногтей приклеивается тонкая костяная пластинка искусственного ногтя. Если эсо схватывают и он опасается пытки, он просто кладет палец в рот, и ничтожного количества растворившегося яда хватает на то, чтобы сначала исчезла всякая восприимчивость к боли, а затем пришла смерть. Это секрет эсо нашего клана. У каждого клана свои хитрости.