Улица Венеалме (СИ) - Иолич Ася

– Да. Я не лгу тебе, потому что не вижу смысла. Как видишь, рано или поздно правда вылезает наружу, как игла, спрятанная в карман.

– Что же вы собираетесь делать?

– Пока ничего. У него нет денег на развод.

– Я понимаю... Айлери из Хад, она много раз говорила это.

– Пока мы ничего не можем сделать. Я доработаю у тебя и перееду на Венеалме, или останусь у той женщины, у которой сейчас живу. Присмотрись к Юталле, она будет хорошей ками. Она честолюбивая и будет работать хорошо. Она готова поехать за Като в Тайкет.

Снаружи приглушённо раздались голоса, и Аяна отошла от двери, оглядываясь.

– Значит, когда он ворвался позавчера и утащил тебя...

– Да. Его не было почти три недели. Я думала, он приедет раньше, и изводилась ожиданием.

– Так вот что это было...

– Это было невыносимо. Гели, тебе придётся проводить по несколько месяцев в ожидании Мирата. Тебе нужно найти подруг или интересное занятие, которое не даст тебе сойти с ума. Дети могут отвлечь от этого, но лишь на время, потому что каждый раз, глядя на их лица, ты будешь видеть в них его.

– Ты говоришь про себя?

– А как ещё? Каждый говорит про себя. Даже когда он говорит про других, его слова говорят про него самого. Гели, я прошу тебя. Это всё должно оставаться в тайне. Я и так вела себя неосмотрительно. Страсть ослепляет меня, но это не просто страсть. Это нечто большее.

– Я обязана тебе и ему своим счастьем. Даже если бы я не клялась тогда у Айлери, этого было бы более, чем достаточно, Аяна. Я видела его тогда. Если тебе... если тебе не было страшно от его вида, то, наверное, это действительно... что-то большее.

– Это большее. Борода, седые волоски и шрамы – это внешнее, Гели. Как есть что-то над словами, так есть и что-то за внешним. То, что видишь, когда закрываешь глаза.

– Я не хочу закрывать глаза, когда смотрю на Мирата, – сказала Гелиэр, слегка краснея. – Я рассматривала его, пока он спал. Он большой и красивый, и мне нравится смотреть на него. Я благодарна тебе за это твоё задание. Я немного стесняюсь рассматривать его, а когда он спит, это можно делать... без такой неловкости.

– Ну и смотри на здоровье, – хмыкнула Аяна. – И делай с ним то, что желает твоё тело и душа, если он не против, конечно. Он твой, а ты его, и у вас даже есть официальные бумаги, которые это подтверждают, а это не всем дано, знаешь ли. Гели, я хочу попросить тебя об одолжении. У меня в городе остался сын, и я не могу теперь становиться Анвером, потому что в этом доме все помешаны на этом вашем странном бессмысленном порядке, и это очень сильно осложняет жизнь. Можно тебя попросить посылать меня иногда в город за... Ну, скажем, шпильками? И кивать, если тебя вдруг спросят, не по твоему ли поручению я отправляюсь? Это довольно дерзко с моей стороны, но теперь ты не остаёшься одна. У тебя есть Мират, и ты можешь приходить к нему, если тебе одиноко.

– Приходить? – подняла глаза Гелиэр. – К нему?

– Да... А что? – удивилась Аяна. – Он твой муж, и будет рад, если ты ему принесёшь перекусить чего-нибудь и устроишь ему, ну, перерыв в работе. Людям свойственно забываться за работой и забывать поесть, и потом у них плохое настроение. Знаешь, он ведь тоже, наверное, пока стесняется приходить к тебе средь бела дня... Если вдруг соскучится.

Гелиэр встала, оправляя платье.

– Принеси мне... какой-нибудь еды для него. Я соскучилась, – взмахнула ресницами Гелиэр, покрываясь яркими красными пятнами. – Пока что всё, что ты говоришь, оказывается... дельным.

Вилмета с улыбкой подняла бровь.

– Кир Мират? Он ест всё, что не приколочено, особенно в последние пару дней.

– Ну есть же что-то помимо чантере, что ему нравится?

– Ему всё нравится. Единственное, что он не выносит – это желе. Он пару раз даже сам спускался на кухню и выговаривал нам, что ему опять прислали сдохшую от старости, после долгой болезни, медузу. Больше мы не совершаем такой ошибки, – расхохоталась Вилмета. – Он хороший кир. Кир Конда тоже когда-то был таким... – вздохнула она. – Ну что уж там. Судьба есть судьба.

– Судьба? – спросила Аяна, накладывая на большое блюдо куски сыра, блестящие яблоки, сладкий виноград, напоминающий мутный медовый кварц и пахнувший так, что рот наполнялся слюной. – Что за судьба?

– Ну, ладно. Дело прошлое. Какая теперь разница? Кто-то отвечает при жизни, кто-то – после смерти. Вино надо?

– Какое?

– Белое. Бинот. Хорошее. Бери, бери. Оно лёгкое.

Вилмета поставила на поднос гранёный графин с притёртой стеклянной пробкой и стаканы.

– Ещё он любил в детстве леденцы с леонэ и сальвией. Суп гороховый любит с копчёными рёбрышками...

Аяна поднималась, следя, чтобы с подноса ничего не упало, по лесенке для катьонте, пытаясь всё же нащупать под густым ковром мелодию ступенек, но подняла голову, потому что наверху кто-то стоял.

– Тс-с, – обернулась к ней Дестрикта. – Кира Анеит там. Погоди.

– Она что, тоже?.. – шёпотом спросила Аяна.

– Да. О, всё. Пойдём.

Аяна свернула налево и постучала.

– Заходи. Это что, вино?

– Вилмета сказала, что твой муж считает желе похожим на сдохшую от старости больную медузу.

– Ох, небеса... Вот что это мне напомнило! Пойдём.

– Вы на мужскую половину? – спросил Като, поднимаясь по лестнице.

– Да. Кира хочет навестить мужа. Это можно?

– Сейчас.

Като убежал, но почти сразу вернулся.

– Кир ждёт, – сказал он. – Идите. Капойо, ты куда мне поднос суёшь? – прошептал он , отпихивая поднос. – Ты тоже.

– Я?

– Да. Куда собралась?

Аяна нахмурилась, но шагнула за ним.

– Зачем? – сердито прошептала она.

– Будешь ждать госпожу.

– Я не буду стоять на мужской половине, – тихо сказала Аяна, чуть не запнувшись об ковёр. – Что за околесица? А если кир Орман придёт?

– Ты правил не знаешь? А если твоей госпоже понадобится что? – прошептал Като. – Да что с твоими ногами! Дай графин! Ещё не хватало потом запах сводить!

– Она мне позвонит, если понадобится что! Поставь на место!

Като зыркнул на неё и постучал в дверь.

– Гели? – Мират явно ждал под дверью. – Ты... Принесла мне поесть?

Гелиэр, розовея, шагнула вперёд, и он протянул ей руку.

– Гели! Еда!

Гелиэр не глядя перехватила поднос, едва не рассыпав виноград. Дверь закрылась.

– На. –  Като сунул Аяне графин, прилипая бугристым ухом к двери и закидывая в рот несколько виноградин, которые успел ухватить с краю.

– Ты что делаешь, бесстыдник? – поразилась Аяна. – Ты что творишь?

– Тихо! Ничего не слышно! – прошептал Като, отмахиваясь. – Тс-с-с!

Аяна обомлела от такой наглости. Это было немыслимо.

– А ну отлипни от двери, иначе я сейчас постучу и сдам тебя! – сказала она тихо и яростно. – Немедленно!

– У-у, напугала, – хмыкнул Като, потом, по-видимому, услышал что-то и просиял. – О! Другое дело!

Багровые язычки пламени лизнули сузившуюся до одного тёмного затылка Като картинку. Аяна шагнула вперёд, хватая его за воротник синей ливреи.

– Ах ты бесстыжий! – тихо воскликнула она. – Как тебе не стыдно! А ну пошёл отсюда!

– Эй! Руки убрала! Ты что себе позволяешь! – обернулся он. – Сейчас кирио услышат, и нам обоим влетит! А ну, тихо!

Он отошёл от двери, нахмурившись, и мрачно смотрел на насупленную Аяну.

– А ну, дай, – сказал он, протягивая руку и хватая графин.

– Это не тебе, – прошептала Аяна, хватаясь за пробку. – Это хорошее вино! Пойду отнесу на кухню. Пусть звонят, если понадоблюсь! А ты не вздумай подслушивать, нахал! Что ты за человек такой? Тебе бы понравилось такое самому-то?!

Вот это да. Она развернулась и зашагала прочь, яростно оглядываясь. Вот это да! Немыслимо. Мало толпы перед дверью в ночь свадьбы, так ещё и в дальнейшем полное отсутствие уединения. За любой дверью может стоять камьер... Степень осведомлённости напрямую связана с бугристостью ушей? Или это признак неосторожности?

Аяна свернула за угол, поправляя пробку. Хорошее вино! Он на самом деле собирался пить в коридоре под дверью новобрачных? Вот это наглость! Она подняла пробку и понюхала содержимое. Действительно, аромат приятный.