Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик

— По какому поводу тебя вызывают в райком?!

— Не знаю я, честное слово!

— Я с тобой поеду!

— Не переживай ты, Мария Эдуародовна, — вставляет через окошко водитель, — небось по поводу вчерашней поездки.

— Какой поездки?!

— Так, они вчера с товарищем Молчановым в Белоколодецк летали.

— Ты летал в Белоколодецк?!

— Да успокойся, ты, мама!

— Прекратить балаган!!! — визжит Комаров, — Ветров, немедленно в машину!

— Мама, это ненадолго, — успокаиваю родительницу.

Зная её характер, она может и под колёса лечь, лишь бы меня защитить.

— Ты иди к райкому пешком, — предлагаю, — я как раз освобожусь и на ступеньках встретимся. И я всё тебе расскажу, хорошо?

Мама нехотя кивает, хотя и угрожающе поглядывает на Комарова. Понятия не имею, что потребовалось от меня в райкоме, но неприятностей не жду. Скорее сгораю от любопытства.

Райком в Берёзове словно строили на вырост. Основательное жёлтое здание с белыми колоннами в стиле "сталинского ампира", подошло бы для города раза в три крупнее. Строители ожидали, что со временем райцентр вырастет и окрепнет, но он всё не вырастал.

Поэтому в здании райкома, как в сказочном "Теремке" ютился не только исполком, но и районный суд, ЗАГС, почтовое отделение, общество охотников и рыболовов и, даже, парикмахерская.

Но для всех этих учреждений существовали боковые и задние входы. А парадные двери с мощными пружинами и дубовыми створками пускали исключительно в верховный орган советской власти по Берёзовскому району.

Мы с Комаровым поднимаемся на второй этаж, и заходим в приёмную. Там сидит молодая, остроносая, нагло курящая прямо на рабочем месте секретарша.

— Ждите, — бросает она, скользнув по мне равнодушным взглядом.

Мы безропотно садимся на стулья у стены. Комаров кладёт шляпу на колени. Он сильно волнуется. Вижу капли пота на лбу и верхней губе. Со мной он не перебрасывается ни единым словом, словно конвоир.

Коробочка на столе перед секретаршей шипит неразборчиво, но та понимает, что от неё требуется.

— Заходите.

Кабинет Молчанова не производит на меня особого впечатления. По меркам района дорого-богато, конечно. Стены обшиты деревянными панелями. Висит портрет вождя мирового пролетариата.

В центре стоит начальственный стол буквой "Т". Столешница обтянута зелёным сукном. На таком столе удобно работать, документы не скользят. Хотя и выглядит старомодно.

На столе несколько телефонов. Символ власти этого времени. От двери не вижу, но наверняка на одном из них вообще нет диска с цифрами. Та самая "вертушка" прямой связи. Кто у Молчанова прямой начальник? Только первый секретарь обкома.

Вчера Молчанов выглядел азартным и боевым, а сегодня кажется усталым и даже больным.

— Присаживайтесь, товарищи, — кивает на стулья, — привезли?

— Мы… Я... — Комаров покрывается пятнами.

— Что привезли? — удивляюсь.

— Я же просил привезти образцы твоих работ, — Молчанов нетерпеливо постукивает пальцами по столу. — Фотографии.

Комаров в ужасе пучит глаза. Похоже, моя родительница полностью забила ему голову, и важная часть его миссии вылетела из памяти. Плохо, что идиотами в этом случае мы выглядим оба.

— Сергей Владимирович, так у меня сейчас нет ничего, — сочиняю на ходу, — последние полгода только к экзаменам и готовлюсь. А старые раздал все. Мне товарищ Комаров сказал, я искал-искал… ничего нет достойного. Поэтому и задержались.

Комаров быстро-быстро кивает головой в подтверждении.

—Как же быть, Ветров? — первый секретарь откидывается в кресле. — Товарищи говорят, что фото ты сделал хорошее. Исключительное фото! Но что это? Везение? Тот случай, когда обезьяна Большую Советскую энциклопедию напечатать может?!

В оригинале этого изречения "Британика", но не полезу же я его поправлять.

— Новые напечатать, — говорю. — Сделаю, новые фото, и вы убедитесь, что это не случайность.

— Когда?

Я понятия не имею, есть ли у Альберта готовые фотографии. Отец говорил, что увлекался фотографией с детства. Но детство — понятие растяжимое. Для сорокалетнего и двадцатник детскими годами кажется.

Опять же, какого качества этот материал. Можно ли его показывать? Я бы лучше не стал. Своим умениям я доверяю куда больше. Но когда этим заниматься: У меня же экзамены идут!

— Через неделю, — говорю.

— Три дня! — Молчанов припечатывает свои слова ладонью по столу. — Товарищ Комаров, под вашу ответственность! Можете быть свободны!

Выходим в коридор. Комаров промокает лоб платком.

— Смотри, Ветров, — цедит он, — не будет через три дня фотографий, попрощаешься с комсомольским билетом.

Вот же гнида. Я тебя в кабинете начальника только что отмазал, а ты меня тут пугаешь. Да и что за несерьёзное отношение такому важному документу? Если бы из-за любого чиха из комсомола выгоняли, то комсомольцев надо было в Красную книгу заносить как исчезающий вид.

Просто из методов управления Комаров предпочитает кнут. А мне больше по душе пряник.

— Если их не будет через три дня, — говорю, —то сдаётся мне, нам обоим не поздоровится. Вы бы лучше помогли, чем пугать.

— Чем? — сверлит меня глазами.

Держу пари, такая мысль даже не приходила ему в голову.

— Материально, конечно.

— Издеваешься?!

— Ни капли, — я загинаю пальцы, — реактивы… проявитель, закрепитель, фотобумага… плёнка, опять же… вдруг что-то переснять придётся… я же не в семейный фотоальбом делать снимки буду… самому товарищу Молчанову показывать… качество требуется…

Комаров роется в портфеле и извлекает красную денежную купюру. Целый червонец.

— Хватит?

— Постараюсь уложиться, — решаю не наглеть.

— В фотоателье зайди, к Митричу. Скажи, что от меня. Может там что-то найдётся из твоих реактивов… И чеки, чтобы все мне принёс! — кричит он мне вслед.

* * *

По дороге домой я рассказываю маме историю своего путешествия в областной центр. Естественно, с сильными купюрами и поправками. Например, сделать хороший кадр, мне якобы помогло не мастерство. Просто приезжий фотограф на ногах не стоял, а я удержал камеру ровно.

К счастью, то что он был пьян уже ни для кого не секрет. Слухи по городку разносятся быстро. По моей версии, в город меня вызвали, чтобы похвалить за спасённый кадр. Про драку и милицию не упоминаю совсем.

Родительница хмурится, но проглатывает мою версию. Лучшего объяснения событий всё равно нет.

— Утихомирился бы ты, Алик, — вздыхает она, — экзамены же.

— Так пишу же.

— А