Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Няша хохочет, приступая к очередному рогалику.
— А ты его сфотографировать сможешь? — хитро блестит глазами.
"На слабо" меня решила взять? Прихлёбываю кофе, а в душе ликую. Моя выходка приносит свои плоды. Пока ещё весьма смутные, но из мрака неизвестности я уже вылез. И засветился знатно.
— Я-то смогу, только кто меня к нему пустит? — резонно возражаю. — опять же, не на "Смену", его снимать. Тут нормальное оборудование нужно, а оно больших денег стоит.
Подосинкина открывает рот и тут же замолкает.
— Пойдём, — говорит она, — а то без нас уедут.
Как в воду глядит. Когда мы спускаемся на первый этаж, чёрной начальственной Волги на парковке не обнаруживается. Подосинкина паникует. Я обегаю всё здание по кругу. Пусто.
— Молодые люди! — кричит нам от порога вахтёрша. — Вы не из Берёзова?
— Оттуда! — говорю.
Пожилая женщина крайне возмущена и нашим поведением и тем, что ей пришлось покинуть свой пост. Сподвигнуть на такое её могли только события чрезвычайной важности.
Советские вахтёры, это особая каста. Мне порой кажется, что их, вместе с гардеробщицами и уборщицами воспитывают в особом закрытом учебном заведении, где прививают чувство собственной исключительности и презрения к окружающим.
Удивительно, что Союз распался, а этот подпольный ВУЗ, судя по всему, продолжает существовать.
Вахтёрша оглядывает нас с головы до ног, словно оценивает, достойны ли мы полученной информации, и сообщает:
— Ваш руководитель по делам отъехали. Велели передать, чтобы вы здесь были ровно в 13.00.
— Да что за день такой?! — Подосинкина разворачивается ко мне едва ли не со слезами.
— Нормальный день, — отвечаю. — солнечный. Пошли погуляем?
Да, я пофигист. Тем более что всё прошло хорошо, со мной симпатичная девушка, а до "Времени "Ч" ещё больше часа.
— Пошли, — соглашается редакторша.
Я бы охотно сейчас прошвырнулся по магазинам. Купил бы себе кроссовки, если бы хватило денег. Или хотя бы приценился и выяснил, что вообще сейчас есть в свободной продаже. Но из магазинов сейчас даже в областном центре есть только ЦУМ и пара универмагов. И до каждого из них ехать на автобусе не меньше получаса.
Так что мы просто переходим дорогу и оказываемся в парке "Молодёжный". Я с умилением смотрю на жидкий поток машин. Едут Москвичи, "копейки", нередко мелькают двадцать первые Волги с оленем на капоте. Раскатисто звенит трамвай.
В парке я вижу тележку с мороженым и едва не бегом бросаюсь к ней.
— Эскимо есть?
— Вам тут что, Мааасква? — сурово отвечает мне продавщица.
У неё молодое, но уже усталое от жизни лицо. Ярко-синие веки и брови с комочками туши.
Сзади хихикает Подосинкина.
— А что есть?
— Глаза разуйте, — продавщица тычет пальцем вниз.
— Два пломбира.
— Мелочи нет!
Глядя на цену, разгадываю нехитрый маркетинговый ход. Пломбир стоит девятнадцать копеек. Если покупатель отказывается от законной сдачи, то копейка с каждой порции остаётся работнице прилавка. Курочка, как говорится, по зёрнышку.
Отдаю сорок копеек и получаю, наконец, в руки долгожданные вафельные стаканчики. На каждом сверху бумажная нашлёпка. Очевидно, чтобы микробы не насыпались.
Ничто не способно испортить мне сегодня настроение. Идём с няшей по аллее. Парк только недавно построили. Деревца вокруг маленькие, некоторые посадили только в этом году, они подвязаны к деревянным кольям цветными тесёмочками.
Мимо нас важно проходят молодые мамаши с колясками. Детвора играет в классики, расчертив мелками на асфальте квадраты.
Мы едим мороженое. Особой разницы с современностью не замечаю. Да я никогда и не был особым ценителем.
Навстречу попадается компания молодёжи. Пёстрые, лохматые в широченных джинсах клёш. Пялятся на нас и что-то обсуждают. Наверное, в их глазах мы выглядим странно. Эффектная блондинка и типичный ботаник. Возмущённая Подосинкина берёт меня под руку.
После этого все встречные девушки глядят на меня с интересом. Срабатывает инстинкт: "если у этого парня клёвая девчонка, значит, что-то в нём есть".
— Странный ты, — говорит Марина, — хотя нет, необычный.
— Чем же? — удивляюсь.
— Я знаю прекрасно, что ты только в этом году школу заканчиваешь, — объясняет, — а чувствую я себя рядом с тобой так, словно ты старше меня лет на десять. Я так спокойно себя чувствовала только рядом с отцом или старшим братом. А он, между прочим, капитан второго ранга.
Вот ведь женская интуиция! Готовлюсь сказать какую-нибудь забавную глупость, как вдруг нас перебивают.
— Воркуете, голубки?! —голос наглый и пьяный.
На лавочке сидит давешний фотограф. Виталик, так вроде его называла ответственный секретарь. Да он изрядный пошляк, всплывает в голове фраза. Разве можно так нажраться за полчаса?
В руке у Виталика винная бутылка. Он запрокидывает голову, вливая в глотку последние капли, и я вижу этикетку портвейна "три топора".
Он резко бьёт пустой бутылкой о каменный угол скамейки. В руках остаётся "розочка" с отколотыми краями. По запястью Виталика стекает кровь. Он порезался, но этого не замечает.
— Гниды, — он поднимает на нас залитые красным глаза, — из-за вас меня из редакции уволили. Вы мне, суки, жизнь сломали.
Глава 9
Слышу, как визжит Подосинкина. На автомате делаю шаг вперёд, отодвигая её за спину.
— Виталий, не дури, — говорю. — Только хуже себе сделаешь.
— Твари! — вопит он.
На рецидивиста бывший фотограф непохож и пользоваться своим оружием не умеет. Просто тычет им в мою сторону. Пугает. "Розочка" — штука скверная. Убить ей трудно, зато искалечить можно запросто. Куски стекла, обламываясь, имеют обыкновение оставаться в ране.
Изображать из себя супергероя крайне не хочется. Это в кино можно выбить из рук нож с прыжка. В реальности, шанс заполучить острую штуку себе в бок крайне высок. Не тянет моя физподготовка на такие манёвры.
Я дожидаюсь очередного истеричного крика и швыряю Виталику в лоб остатки мороженого. Машинально он поднимает левую ладонь, чтобы заслониться. Пользуюсь секундной заминкой и хватаю его двумя руками за правое запястье. Выкручиваю книзу и повисаю как терьер. Вот так… подальше от себя опасную хреновину.
Пыхтим и боремся с ним, словно пацаны на школьной
