Воины преисподней - Олег Авраменко

Карсидару пришлось приложить невероятные усилия, чтобы всё-таки взять себя в руки и с головой уйти в дела. Но надо же, проклятый шепетек не оставил его в покое и на следующий день! Этот тощий недоумок посмел явиться прямо к нему на подворье с самого утра и не обращая ни малейшего внимания на испуг Милки и старой мамки, скаля в неотразимой лошадиной улыбке жёлтые зубы, сообщил:

— Всё в порядке, Д'виид! С Ипатием я обо всём договорился, и ещё сегодня до обеда его люди получат всё необходимое.

Карсидар едва совладал с собой: ещё ни разу ненавистный иудеянин не осмеливался приходить в его дом! Неужели же Зерахия решил окончательно доконать его?!

И схватив шепетека за отвороты нелепого длиннополого одеяния, Карсидар выволок его за ворота и срывающимся хриплым голосом прорычал:

— Я!.. Ты!.. Зачем?.. Как посмел ты сюда явиться, мерзавец?!

Сумасшедший иудеянин нисколечко не испугался, как всегда миролюбиво осклабился и огорошил Карсидара очередным нелепым заявлением:

— Мы вчера таки немножечко не договорили, хавер. Так, самую малость. Ты слишком быстро ускакал, а пеший конного не догонит.

— Не о чем нам с тобой разговаривать, понял, ты, отродье дикого осла и шелудивой свиньи?! — тараща глаза, шипел Карсидар. Его руки уже мяли густую чёрную бороду шепетека и сами собой подбирались к его горлу.

— Не договорили, — невозмутимо возразил Зерахия.

— О чём?! О снаряжении полусотни «коновалов», что ли?

— И об этом в частности, — шепетек был сама любезность. — Но я больше насчёт пурима хотел… Ты вообще представляешь, что это за праздник?

Ну невозможно было сердиться на этого чокнутого! Карсидар едва не начал душить его, а Зерахия как ни в чём не бывало рассуждает о каких-то там праздниках. Идиот!

Карсидар встряхнул шепетека так, что, казалось, услышал, как стукнули друг о дружку его кости, тут же отпустил и рявкнул:

— Что там за праздник такой!.. Говори да проваливай отсюда подобру-поздорову, пока я твою пустую башку назад не скрутил!!!

— С удовольствием, — Зерахия оправил одежду, разгладил бороду и обронив:

— Надеюсь, ты понимаешь, что я это насчёт праздника, — принялся путано излагать что-то про девушку Эсфирь, короля Ахашвероша, королевского советника Мордехая и его лютого врага Гамана.

— Погоди… — перебил иудеянина Карсидар. Ему внезапно пришла на ум байка про Астор, которая так нравилась Читрадриве. — Как звали того короля? Ахаш… рош?

— А-хаш-ве-рош, — повторил по слогам Зерахия.

— А в священной книге про него рассказывается?

— Конечно, — подтвердил шепетек. — Кажется, ты иногда заглядываешь в танах, или Ветхий Завет, как принято называть его среди гоев. Молодец. Только гои называют Ахашвероша Артаксерксом.

«Так вот почему Читрадрива не нашёл в книгах имени сказочного короля!» — догадался Карсидар. А вслух сказал:

— Ошибся ты, Зерахия. Я не читаю священных книг. Я вообще…

Он хотел добавить, что ученику мастера прежде всего нужно было научиться владеть самым разнообразным оружием, а не грамотой, но вовремя спохватился. В самом деле, зачем всё это знать сумасшедшему торговцу?

Но шепетек отреагировал на это по-своему, со скорбным видом воскликнув:

— Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ёй! Сразу становится заметным гибельное гойское влияние на порядочного а'ида! Конечно, у гоев не принято читать священные книги, поскольку все поголовно полагаются на устные проповеди священников. Правда, к сожалению, и у наших слово ребе зачастую значит больше, чем весь танах, вместе взятый, но у нас, по крайней мере, принято обучать детей читать на священном языке.

— Как, всех детей?! — изумился Карсидар.

— Поголовно, — подтвердил Зерахия. — Взять хотя бы Иисуса. Кем он был? Плотником, сыном плотника. Подумаешь, важная птица! Тем не менее, Мария занималась образованием сына, как и всякая нормальная мать. В четвёртой главе книги апостола Луки рассказывается, как Иисус читал субботний текст в собрании. Разве неграмотный может читать?

— Ладно, ладно, пока что мы сбились на другое, — напомнил Карсидар, — и я никак не услышу, про что ты хотел мне рассказать.

— Пурим. Праздник наш, — ответил Зерахия, подняв глаза к небу. И тут же затараторил сбивчиво, глотая отдельные звуки и даже целые слова:

— Я тебе вот что… ты только выслушай! Пур — на священном языке «жребий»… Твой друг-колдун на священном… когда к учителю приходил. Значит, и ты должен знать… Это жребий, Д'виид, жребий! В этот день… судьба народа… Нашего народа, Д'виид!

— Что за судьба? Какая? — не понял Карсидар.

— Судьба всего народа. Всех йегудим, — Зерахия сделался озабоченным и выглядел теперь то ли разочарованным, то ли попросту усталым. Но зато заговорил спокойно:

— Гаман вздумал погубить всех, возвёл наклёп Ахашверошу. Но прекрасная королева Эсфирь сказала: «О король, я также из числа этих людей, так что если начинать убивать йегудим, прикажи убить меня первую». И тогда Ахашверош отдал жизнь Гамана Мордехаю. Йегудим одержали победу… но потому лишь, что уповали на Адоная, на Его милость, а не на свои силы!

Голос шепетека окреп, и сузив вспыхнувшие странным огоньком карие глаза, он продолжал:

— Сегодня последний день таханит Эсфирь — поста царицы Эсфири, вечером заходит сам пурим. Ты с войском выступаешь как раз завтра, в день праздника. Это знак, Давид! Несомненно, знак… Запомни: в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба твоего дела, то есть подчинённых тебе воинов. У тебя есть выбор, и довольно простой: либо ты обращаешься за помощью и поддержкой к Адонаю, как и надлежит поступить всякому а'иду, но тогда прекращаешь колдовать — либо продолжаешь уповать на собственные силы. И тогда ты непременно проиграешь. Вот, собственно, всё, что я хотел сказать тебе ещё вчера. Но ты ускакал, а теперь…

Зерахия глубоко вздохнул, махнул рукой и, не удерживаемый Карсидаром, побрёл прочь.

— Чего хотел от тебя этот иудеянин? — спросила перепуганная Милка, когда Карсидар вернулся в дом.

— Он насчёт снаряжения моих «коновалов» приходил, разве не слыхала? — проворчал Карсидар.

— Слыхать-то слыхала, — сказала тихо Милка, и голос её дрогнул:

— Да только про народец этот много лихого болтают.

— Они младенчиков воруют и кровушку из них пьют, — вставила старая мамка, выныривая из дверей Милкиной комнаты. — Владычице Приснодева Мария, спаси и помилуй! Я-то как бросилась к нашему Андрейке, так и дрожала над ним вот по сей час! Неужто, думаю, супостат этот к нашему малышу подбирается…

Карсидар вспомнил, как мамка рассказывала когда-то Милке, что у колдунов «нос крючком, уши торчком», велел старухе прекратить причитать и идти накрывать к завтраку, а сам в прескверном настроении заперся в своей комнате.