Ураган - Чжоу Ли-бо

— Снести ему? Да лучше я в речку брошу. Отстань от меня!

Она оттолкнула Длинную Шею и быстро пошла домой, негодуя на начальника бригады и кляня неверного мужа.

Бай Юй-шань вернулся в полночь. По дороге он попал под дождь и вымок до нитки.

Света в доме не было. Огонь в печи не горел, и в чугуне ничего не кипело. Муж прошел в восточную комнату, зажег лампу, снял мокрую одежду, разложил сушить на кане, а сам нагишом вернулся в кухню.

Поварешка висела на своем месте. Бай Юй-шань заглянул в котел. Пусто. Раскрыл шкафчик. Пусто и там. Он с шумом захлопнул дверцу, надеясь, что жена проснется и приготовит ему поесть. Но она даже не шевельнулась.

— Куда ты положила яйца? — миролюбиво спросил муж.

— Ага! Тебе еще яйца подавать? — приподнявшись, спросила жена с затаенным бешенством. — Целыми днями и ночами шляешься… Думаешь, я ничего не знаю!

— Ты лучше встань поскорее и приготовь чего-нибудь поесть. Надо спать. Завтра с утра у меня опять дела, — озабоченно говорил Бай Юй-шань.

Найдя корзину с фасолью и яйцами, он подхватил ее и хотел унести в кухню, но Дасаоцза прыгнула и ухватилась за корзину обеими руками:

— Никаких яиц ты есть не будешь!

— Буду! — рассердился Бай Юй-шань.

Слово за слово, и пошла перепалка. Он крепко держал корзину, она вырывала. На мгновение корзина оказалась в руках жены. Тогда муж с силой дернул ее к себе, и яйца посыпались на пол.

Была глухая ночь. Крики далеко разлетались по деревне и разбудили соседей. Те сейчас же прибежали.

— Ладно, ладно, зачем кричать и ругаться? Стоит ли из-за пустяков дружбу терять? — уговаривали старики.

— Да перестаньте. Замолчи кто-нибудь первый, и ссоре конец, — советовали родственники Бай Юй-шаня.

— Будет уж вам! Неужели муж и жена не договорятся по-хорошему? — рассудительно наставляли добрые люди.

— «Одна туча гремит — другая отзывается, а когда муж с женой дерутся — должен кулак на кулак налетать!» Давай крепче! — подзадоривали любители веселых зрелищ.

— Соседи! — причитала Дасаоцза. — Вы мне скажите: откуда такой закон, что он все домашние работы на меня взвалил, а сам по гостям бегает. У кого еще такой муж! Жену заставляет работать, а сам ничего делать не хочет! Только и говорит: куда-то надо идти, кого-то агитировать, где-то добивать каких-то толстопузых, чтобы отомстить за моего маленького Коу-цзы. А сам все врет… Все врет! Посмотри на свою рожу в зеркало? Кто пойдет за такого краба!

— Ах ты, бесстыжая! Брось наговаривать на честного человека! — прикрикнул Бай Юй-шань. Он только сейчас понял, что стал жертвой сплетни. — Кто еще видал такую сумасшедшую бабу: орет ночью из-за всякой ерунды!

Он поднял кулак, думая устрашить этим Дасаоцзу, но та сама бросилась на него.

— Ты еще драться! Так убей меня! — визжала она. — Мой маленький Коу-цзы! Зачем ты меня покинул? Какая злосчастная судьба у твоей бедной матери! Горемычная я, горемычная!..

В этот момент в комнату вошел высокий человек, который схватил Бай Юй-шаня и почти вынес его во двор.

— Идем ко мне, — строго сказал он. — Зачем связался с ней? Только людям на потеху.

Этот великан был одним из самых близких друзей Бай Юй-шаня. Звали его Ли Чан-ю, то есть Ли Всегда Богатый. Такое странное имя он, никогда не имевший гроша за душой, сам себе придумал с единственной целью подразнить бога богатства, обошедшего его дом своими дарами. Однако с того часа, как он изобрел себе такой титул, дела у него пошли еще хуже. Нечего стало варить, нечего было надеть, нечем укрыться в морозные зимние ночи. Лет ему было около тридцати, и четырнадцать из них он отдал тяжелому ремеслу кузнеца. За огромный рост его прозвали долговязым и нередко спрашивали:

— Долговязый, ты полжизни стучишь молотом. Неужели еще жены себе не заработал?

— Кукурузы и той не могу заработать вдоволь. Какая женщина согласится со мной так мучиться! — отвечал Ли не то с грустью, не то с иронией.

Поздней осенью, за год до разгрома японцев, начальник Гун вызвал его к себе и назначил на принудительные работы.

Кузнец спорить не стал:

— Ладно, кто для казны пожалеет своих трудов?

Начальник Гун остался доволен таким скорым и прямым ответом.

— Ты человек, видно, понимающий, и долго разъяснять тебе не придется, — сказал он, разглядывая силача-великана.

— Понимающий, — подтвердил Всегда Богатый.

Начальник Гун велел поскорее собраться, чтобы наутро быть готовым к отъезду.

С вечера до глубокой ночи стучал молот в лачужке кузнеца, мешая спать соседям, а утром дверь оказалась запертой. Зарыв в землю наковальню, мехи, молот и посуду, Всегда Богатый сбежал.

Он прихватил с собой топор и мотыгу, вышел через южные ворота и, отойдя от деревни около двадцати ли, залез под стог гаоляна. Но длинные ноги, не уместившиеся в стоге, вскоре покрылись инеем. Продрогший кузнец вылез из своего убежища и огляделся.

Место ему понравилось, и он решил здесь обосноваться. Срубил несколько деревьев, насбирал соломы и в сосновом лесу построил себе жилье. Днем, опасаясь, что его могут найти, кузнец прятался в чаще, а вечером возвращался в свою хижину.

Осенью в горах еды более чем достаточно. Поспевали дикие яблоки, виноград, ягоды, орехи, грибы.

Случалось, что Всегда Богатый отходил от своего жилья на несколько ли, выискивал мелкие клубни картофеля, не выкопанные крестьянами, собирал початки кукурузы. Когда наступила зима, он ставил силки на фазанов и рябчиков. Однажды выпала ему большая удача: он поймал дикую козу. Из шкуры Ли Всегда Богатый устроил себе постель, а мясом питался целые две недели. Весной появились дикие овощи. Так прожил он почти год и даже поднял кусок целины, посадив немного картофеля и кукурузы.

После 15 августа кузнец вернулся в родную деревню.

Когда в деревне был создан крестьянский союз, Бай Юй-шань предложил Ли стать его членом.

— Дай подумать, — ответил тот.

Он думал целую ночь, а утром зашел к Бай Юй-шаню.

— Брат, замешкался я не потому, что не было охоты участвовать в деревенских делах. Сам понимаешь, не годится плыть по течению. Я хотел сперва своим умом пораскинуть, чтобы мысли сами выползли из головы.

— Какие же мысли у тебя выползли? — улыбнулся Бай Юй-шань.

— Мысли, брат Бай, такие, что вот отрежь мне ножом голову, а я все равно буду с коммунистической партией.

Ли Всегда Богатый вскоре был избран старостой группы.

Приведя Бай Юй-шаня к себе, Ли стал расспрашивать о причинах ссоры.

— Просто не знаю… — замялся Бай Юй-шань.

Ли Всегда Богатый расхохотался:

— Ты все по-прежнему такой же бестолковый: дрался, дрался, а из-за чего и не ведаешь! Смотри, скоро рассветет. Давай подкрепимся чем-нибудь, а потом поговорю с твоей женой. — Понизив голос, он добавил: — Ты, брат Бай, руководитель комитета и передовой человек среди бедняков. Разве годится тебе орать на всю деревню? Ведь люди насмехаться над нами будут. Ну ладно! Поди в огород, нарви огурцов и фасоли, а я тут разожгу огонь и приготовлю чего-нибудь поесть.

После завтрака Бай Юй-шань остался в лачужке, а кузнец отправился уговаривать строптивую жену друга.

Дасаоцза была во дворе. Она, не торопясь, наливала помои в корыто, возле которого весело хрюкал недавно купленный поросенок. Женщина притворилась, что не замечает кузнеца, и, опустив голову, продолжала свое занятие. Золотые лучи утреннего солнца, пронизывая ивовую изгородь, блестели в шпильках, которыми женщина заколола небрежно собранный на затылке узел черных волос.

— Дасаоцза, — позвал кузнец.

Женщина подняла лицо и, сдвинув черные брови, исподлобья взглянула на него. Всегда Богатый понял, что гнев в ней еще не улегся.

— Ай! Что за славный поросенок! — с восхищением воскликнул Ли. — Заколоть к концу года — мяса, наверное, фунтов двести будет.

— М-да, — неопределенно хмыкнула Дасаоцза.

Она негодовала на кузнеца не меньше, чем на мужа: чего сует нос не в свои дела! Взял и увел Бай Юй-шаня, не дав ей расправиться с ним как следует.

Надув губы, Дасаоцза вошла в дом.

Ли Всегда Богатый поспешил туда же.

Ему очень хотелось поскорее уладить дело, но с чего начать?

На кане лежала черная рубашка Бай Юй-шаня. Ли вспомнил, что его друг сидит нагишом, и заволновался.

— Ты знаешь, — с тревогой в голосе начал он. — Бай Юй-шань сегодня ночью попал под дождь, а ночь была такая холодная… Он, должно быть, здорово простудился. Голова у него ужасно болит.

— Пусть хоть помирает, мне не жалко, — процедила сквозь зубы Дасаоцза и взялась за шитье.

Кузнец присел. «С болезнью не вышло, — решил он, свертывая папироску, — придется что-нибудь другое придумывать».

— Дасаоцза…

— Чего тебе?

Кузнец помолчал, не зная, как завязать разговор, и вдруг вспомнил: