Капкан для киллера – 1 - Валерий Карышев

Потом, много месяцев спустя, Свечников и сам не мог себе ответить, зачем он выскочил из душевой, почему побежал в предбанник, где шла драка.

Впрочем, происходившее в предбаннике вряд ли можно было назвать дракой: это было жестокое избиение. Трое здоровенных амбалов безжалостно месили ногами какого-то пацана, лица которого нельзя было рассмотреть. Окровавленный, он лежал на полу, уже не в силах отвечать, а лишь стонал, закрывая голову руками.

– Стоп, братва! – Свеча бросился вперед, оттирая амбалов. – Что за дела! Он один, а вас вон сколько.

Наклонился, приподнял жертву избиения – окровавленное лицо, распухшие скулы, разбитый нос свидетельствовали о безжалостности нападавших.

Жертвой беспредельного наезда оказался не кто иной, как Шмель, тот самый березовский бригадир. Свечников, увидев своего недавнего оппонента, вскрикнул от неожиданности.

– Ты?!

Несмотря на то, что лицо березовского было залито кровью, Свеча заметил, что тот удивлен не меньше его.

– Я...

– Слышь, я в натуре не понял, – послышался чей-то голос. Обернувшись, Свеча увидел подошедшего Конверта. Глаза блатного недобро сверкали.

– Поясни нам, – продолжал он, – почему ты влез в разговор. У тебя что, какие-то дела к нам или к этому человеку? Я тебе вчера вечером говорил, что ищу его, беспредельщика хренова. – Конверт неприязненно взглянул на окровавленного Шмеля. – Он меня когда-то оскорбил, и теперь я хочу получить с него сполна.

– Я не знаю, почему вы на него наехали. – Свечников кивнул в сторону амбалов. – Но бить одного втроем – это не по понятиям.

– Глянь, какой грамотный: в понятия въезжаешь, – пренебрежительно процедил один из амбалов. – А ведь сам первоходом на «хату» заехал...

Свеча вспыхнул.

– Всех ваших понятий я, конечно, не знаю, хотя и уважаю их, – не сдавался Свеча. – Но мой брат, будь он тут, объяснил бы всем вам, что я прав.

– Стоп, Свеча! – Зрачки Конверта хищно сузились, превратившись в щелочки. – А кто такой был твой брат?

– Глобус, – ответил урицкий, – Валера Длугач. Вор. Никогда не слыхал про такого?

Конверт хотел было что-то сказать в ответ, но в это время в помывочную ворвались трое ментов. Видимо, они прибежали на шум драки. Оба они – в кителях и хромовых сапогах – выглядели на фоне белоснежного кафеля, среди голых арестантов достаточно нелепо. Милиционеры, сторонясь раскаленных змеевиков, заняли позицию между недавними противниками.

– Все, время истекло, одевайтесь и по камерам, – сердито произнес старший мент, опасаясь, что баня может окончиться серьезным ЧП. – Не научились себя нормально вести – сидите грязными...

Уже в камере у Свечи состоялся долгий и обстоятельный разговор с Конвертом. Виталик деликатно и осторожно задал несколько вопросов, касавшихся покойного Глобуса. Безусловно, он проверял правдивость недавних слов Свечникова. А тот не скрывал от него почти ничего. Вкратце рассказал и о покойном братане, и о своих делах, и о неудачной курганской поездке, и, естественно, о поисках киллера Македонского, завалившего вора.

В конце беседы взгляд уркагана заметно потеплел.

– Значит, сучонка того, киллера ищешь? – В голосе Конверта прозвучали явно одобрительные интонации.

Свеча кивнул.

– Ищу. Наказать его, гниду, хочу, нутро его поганое выпустить...

– Правильно, такие вещи смываются лишь кровью. Может, я тебе чем-нибудь помогу, – медленно, обращаясь словно не к собеседнику, а к самому себе, произнес Виталик. – Меня через неделю выпускают. Как откинешься, позвони. Телефончик запомнишь?

А вечером того же дня Свечников через того же Конверта получил «маляву». Межкамерная переписка в «Петрах» была налажена отлично. Развернув запаянную в целлофан записку, арестант прочитал:

Братушка, привет, всех тебе благ!

Обращается к тебе Шмель. Хочу поблагодарить тебя за участие в моей проблеме. Я о таких вещах никогда не забываю. Спасибо тебе, брат. Хочу также ответить добром на добро: мы позавчера ехали на «стрелку» для того, чтобы вас в натуре завалить, потому что «стрелка» эта была брошена специально под тебя. Не знаю, как и зачем, но ваши старшие договорились с нашими старшими, чтобы тебя и твоих пацанов подставить. Мы должны были подвести вас под косяк, а потом достать стволы. Если бы даже у нас ничего не вышло, тебя бы все равно вальнул какой-то киллер из ваших. О последнем точно не знаю, пацаны слышали, мне уже в машине сказали. Тогда я еще не думал, что ты человек, наши старшие говорили, что негодяй отмороженный.

Короче, я все написал, что знаю, а уже выводы делай сам.

С уважением к тебе Шмель.

Отложив «маляву», Свеча закурил, но сигарета не пошла впрок. Поперхнувшись дымом, арестант долго и мучительно кашлял.

Да, эта записка оправдывала самые худшие подозрения.

Вспомнились и вчерашние слова Воинова: «Березовские приехали, чтобы тебя и твоих пацанов вальнуть, в натуре! Стволы мы у них в машине нашли! А отмашку на твой завал Лукины дали. Не нужен ты им больше, вот и договорились со старшими березовскими на такой прогон».

Теперь, после признания березовского бригадира, было понятно: Воинов не брал его на понт, а действительно спас, спрятав на ИВС. Правда, непонятно, для чего это ему понадобилось...

Да и Шмель не врал. Какой смысл ему было обманывать недавнего противника? К тому же это очень походило на правду: он, Свечников, набиравший в группировке авторитет, давно уже стал братьям Лукиным как кость в горле. И у них был несомненный смысл подставить человека, который в недалеком будущем мог составить им серьезную конкуренцию. Первый шаг к войне они уже сделали.

А коли так, руки у Свечи были развязаны. После скорого освобождения он решил перейти к решительным действиям: к ним подталкивало не только оскорбленное самолюбие, но и естественный инстинкт самосохранения.

Что поделать, законы бандитского мира в подобных случаях просты и суровы. Не нанесешь удар первым – можешь заказывать для себя деревянный макинтош и место на Хованском кладбище. Но первый удар, нанесенный противником неточно, с промахом, оставляет его оппоненту значительные шансы выжить и ударить в ответ.

Глава 11

Казалось, ничто не изменилось в жизни Солоника после возвращения в Афины из Италии. Все так же светило солнце над греческой столицей, пусть зимнее, но все равно ласковое и яркое, все так же плескалось синее море, наливалось голубизной небо. Саша, выходя рано утром во дворик, следил, как взъерошенные воробьи, совсем как в Москве, суетятся на бордовой черепице крыши его коттеджа.

Где-то далеко, в неком условном, словно бы ирреальном, выдуманном мире оставалась бескрайняя заснеженная Россия с ее зонами, пересылками и централами. Где-то была огромная суматошная Москва с ее бандитами, блатными и ворами в законе, ментами, РУОПом, «конторой», прокуратурой, мрачным следственным изолятором «Матросская тишина», где он, Александр Македонский, еще несколько месяцев назад ожидал суда и смертного приговора.

Перемены последних месяцев впечатлили настолько, что все чаще и чаще Македонский задавал себе вопрос: а может, всех этих страшных, странных и неправдоподобных событий в его жизни на самом деле и не было? Может быть, все происшедшее лишь приснилось ему, может быть, это случилось и не с ним вовсе, а с кем-то другим, а он, Солоник, узнав обо всем из книги или фильма, вбил себе в голову, что это и была его жизнь?!

Да и не киллер он никакой, а немолодой уже, степенный и далеко не бедный человек, решивший провести остаток жизни в тепле и неге солнечной Эллады, у желтых камней древнего Парфенона...

Но безукоризненно исполненный паспорт на имя греческого гражданина Владимироса Кесова, огромный оружейный арсенал, хранившийся в подвале под тихим коттеджем, и мобильный телефон, иногда говоривший сухим голосом серенького чекистского Куратора, убеждали в обратном: он, Александр Сергеевич Солоник, наемный убийца, марионетка в чужих руках, человек, купивший жизнь самой дорогой ценой – собственной свободой.

А иногда случалось и наоборот. Вечерами, спускаясь в подвал проверить и почистить оружие, Саша прицеливался из «АКСа» или снайперской винтовки в темный угол, подолгу размышляя – чье «исполнение» могут заказать ему в следующий раз. Ведь Коновал наверняка был не последней его жертвой, наверняка будут и еще.

Разумеется, будут.

И теперь, в конце 1995 года, эти люди ни о чем не подозревают: гребут под себя деньги и фирмы, дербанят коммерсантов, разбираются с конкурентами, назначают «стрелки», ходят по саунам, трахают телок, пьют, веселятся, строят планы на далекую перспективу, не зная, что планам этим не суждено сбыться.

В такие минуты киллер снова становился уверенным в себе. Заключительную точку в жизни этих пока неизвестных людей поставит именно он, а стало быть, он, Саша, хозяин их судеб. Считать себя вершителем чужих жизней – самое большое искушение. Солоник, все более проникаясь собственной значимостью, был уверен, что дальнейшее его существование в конечном итоге сложится столь же благополучно, как и до приезда в Грецию.