Исправить (ЛП) - Уилсон Киврин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На самом деле это два слова.
— Педантичный — это одно слово. Хочешь я заменю?
И вот она — улыбка. С еле заметными ямочками на щеках, но ее ни с чем не спутаешь. Даже в ее глазах проскальзывает улыбка, вспыхивая искорками.
Совсем на мгновение я приоткрыл дверь в стене, которую она возвела между нами. Может быть, мне даже удалось заглянуть за нее. Я должен был бы испытывать самодовольство, и даже торжествовать, но вместо этого у меня просто перехватывает дыхание. На несколько мгновений я делаю вид, что поглощен принятием пищи, чтобы она не заметила, как выбила меня из колеи. Одной лишь улыбкой.
— Мои родители любят рассказывать, что я всегда хотела быть адвокатом, как мама. И с детства не поменяла свое решение, — говорит Пейдж, откидываясь на спинку стула и отпивая из бутылки воду. Она выглядела почти расслабленной. — Что насчет тебя?
— Выпускной класс. Основы государства и права, — отвечаю я, не задумываясь. — Моя учительница, Миссис Мэллой, была сильно увлечена системой уголовного правосудия. И она была первой, кто упомянул о формулировке Блэкстоуна.
— «Лучше дать сбежать десяти виновным, чем засадить за решетку одного невиновного», — тут же цитирует Пейдж, потому что, конечно же, ей это известно.
Я киваю.
— Это действительно нашло во мне отклик и заставило понять, что я не хочу быть просто адвокатом. Я понял, что хочу специализироваться именно в уголовном праве.
Она смотрит на меня так, словно я совершил что-то абсолютно немыслимое.
— Ладно, — говорю я. — Почему ты так смотришь на меня?
— Ты идеалист. — В ее голосе слышится недоумение.
— Возможно, это слишком вольное толкование термина. — чувствую, как жар поднимается по моей шее. Надеюсь, на этом она успокоится.
А она — нет. Посмотрев на меня искоса, она спрашивает:
— За сколько дел на безвозмездной основе ты берешься?
— Хаммер хочет, чтобы у нас в работе постоянно было хотя бы одно. — Я намеренно уклоняюсь от прямого ответа, потому что иначе завязну надолго. Вот почему я нахожусь на работе в канун Нового года в восемь вечера.
— Хорошо, — говорит она нетерпеливо. — Но сколько их у тебя на самом деле?
— Зависит от обстоятельств.
— От чего?
— От того, сколько у меня свободного времени — Я не знаю, почему ее вопросы так меня раздражают. Я начал разговор, чтобы показать ей, что не пустышка и не нахальный бабник, которым она меня считает. Но сейчас меня это начинает злить. Как будто я не должен был составлять список своих хороших качеств, чтобы доказать, что я не самовлюбленный мудак, потому что ей не следовало навешивать на меня ярлыки с первой минуты знакомства.
— А у тебя остается время на что-нибудь еще, кроме еды, сна и работы? — ее голос становится мягче, как и взгляд, которым она одаривает меня.
Ага. Теперь я определенно стою у порога.
И это меня немного бесит.
— Я же нашел время, чтобы сходить куда-нибудь в канун Нового года, — напоминаю я ей, но она отмахивается, закатывая глаза. Что… вполне справедливо. Вероятно, ни один из нас не в состоянии осуждать другого, когда дело доходит до амбиций и одержимости работой.
— Ты все еще не собираешься поиграть со мной в слова?
— Нет. — Ее дрожащие губы и широко распахнутые глаза провоцируют меня продолжить игру.
— Ладно. — Поскольку сейчас она немного расслаблена, настало время поддать жару. — «Бойфренды».
Она, захлопав глазами, минутку колеблется. Затем, пожав плечами, говорит, как будто это самое обычное дело:
—У меня их было не так уж и много.
— Потому что все они боятся тебя.
Как и тогда, на яхте, это утверждение, а не вопрос. Потому что я до сих пор уверен, что попал в точку. И не только потому, что я слышал, как мужчины в офисе — коллеги и партнеры, восхищаясь ее внешностью, в то же время говорили, что они никогда не попытаются приударить за ней, потому что она — «ледышка», «стерва» и «вообще того не стоит».
Я помалкивал, признавая, что за их хвастливыми речами скрывается трусость. Они смотрят на нее и видят женщину, которая умнее, целеустремленнее и выносливее их, и она им не по плечу. Она угрожает их брутальности, заставляя чувствовать свое ничтожество.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Но меня она не пугает. Это по-прежнему чистая правда. Она заставляет меня чувствовать себя… воодушевленным. Интригует и притягивает.
— Нет, — протестует она, и я почти уверен, что секунду назад ее щеки не были такими розовыми. — Я просто привлекаю мужчин определенного типа.
— Каких именно? — Спрашиваю я, и пока она просто таращится на меня, вспоминаю ее разговор с Ван, и со свистом выдыхаю. — Ах, да!
Кипя от негодования, я пристально смотрю на нее и спрашиваю:
— Расскажи мне хотя бы об одном из тех немногих парней.
— Ну, — говорит она и поджимает губы, — Моим первым парнем был Трой О'Нил. Десятый класс. Мы встречались где-то около месяца, и меня угораздило втрескаться в него по самые уши. Наверное, поэтому я не обращала внимание на откровенные глупости, которые он выдавал.
— Что, например?
— Например, он утверждал, что для поездки в Нью-Мексико нужен паспорт. Или, что девочке из нашего класса, чей день рождения двадцать девятого февраля, формально всего четыре года.
Пока я тихонько хихикаю, она продолжает, качая головой:
— Но, когда он попытался уверить меня в том, что я ни за что не залечу, если, занимаясь сексом, буду сверху — потому что, знаешь ли, гравитация и все дела — я больше не смогла этого выносить. Я сказала ему, что он ошибается, и объяснила почему.
О, Господи! Я пытаюсь что-то сказать, но теряю дар речи. Потому что отчетливо представляю ее себе. Я так ясно вижу, как она, обнаженная, восседает на мне. И я погружаюсь в нее снова и снова, пока ее грудь раскачивается в такт движениям.
И теперь у меня встал. Черт!
С трудом сглотнув, я пытаюсь выдавить из пересохшего горла:
— Думаю, он не был в восторге.
— Он был в ярости, — соглашается она. — И сказал мне, что ни один парень не захочет быть с девушкой, которая пытается казаться умнее его.
Я недоверчиво посмеиваюсь.
— В ответ я сказала, что не хочу казаться. Я на самом деле умнее его.
Конечно, она умнее. Я выдохнул.
— И с тех пор ты наводишь ужас на мужскую половину человечества.
Вместо того чтобы ответить на мою шутку, она прикусывает губу и выглядит мрачно, прежде чем продолжить. — Я просто отказываюсь менять что-то в себе, чтобы другие чувствовали себя лучше. Видишь ли, хоть я и продолжила встречаться с Троем, те его слова… я все равно приняла их близко к сердцу. Я подумала: а что, если он прав? Мне стало казаться, что все видят во мне заносчивую всезнайку и что я должна чувствовать вину за свои усилия и достижения.
Смутившись, она заканчивает:
— Долгое время я не была уверенна в себе.
Вау! Каково это — переступить порог? До меня доходит, что, хотя меня не пугает ее враждебность, на самом деле я не был готов к такому искреннему признанию, и это ошеломляет меня. На несколько секунд. Затем я упираюсь локтями о стол и, наклонившись к ней, доверительно шепчу:
— Дело вот в чем. Он ошибался. Умные женщины чертовски сексуальны.
Она заметно смущается и на ее щеках появляется румянец. И пытаясь скрыть это, она начинает запихивать контейнеры с едой в пластиковый пакет.
— Я могу доказать тебе это, — говорю я, неспеша помогая ей. — Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.
— Монетный Двор тратит на изготовление пенни и пятицентовиков, почти в два раза больше их номинальной стоимости, — быстро отвечает она, явно первое, что пришло ей в голову. — Налогоплательщики теряют на этом около ста миллионов долларов в год.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— На самом деле? — Спрашиваю я, ошеломленный, после небольшой паузы. — Откуда ты это знаешь?
Она пожимает плечами.
— Я люблю статистику и факты.
Ну разумеется! Я откидываюсь на спинку стула, потирая ладонью рот. Почему она так чертовски очаровательна? Как в ней с комфортом уживаются лицо и тело модели нижнего белья и мозги ботана? Я хочу проникнуть в нее — в ее тело, разум, в ее жизнь. От этого мои ноги наливаются свинцом и сжимается грудь.