Мир Приключений 1990 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - Сергей Другаль

Норман, длинноногий, длиннорукий и какой-то мосластый, похожий на кузнечика, сидел в том самом кресле, в котором так любил сидеть Тим. От него исходила спокойная сила, от него веяло уверенностью. И он доверял Вальду, которого, надо полагать, не вспоминал десяток лет, о котором не знал ничего. Доверял секреты оппозиции, а может быть, просто пренебрегал секретностью. Ну что тут скрытого: оппозиция хочет знать, что делается в стане ее врагов, это очевидно. И если Вальд ранее имел связь со своим кибером… Надо посмотреть, нельзя ли эту связь возобновить?

— Я уже попытался и иной раз слушаю разговоры пророка с кибером.

— Это здорово! — воскликнул Норман.

— Пока еще все это не очень хорошо прослушивается, — ответил Нури.

Он не знал, под каким предлогом передать Норману запись, сделанную Олле. А передать надо было, по возможности не раскрывая себя. Наконец решил сослаться на Тима: дескать, Слэнг, старый язычник, изловчился достать запись и вот оставил ее здесь третьего дня. Может быть, для Нормана и оставил?

Насыщенной событиями была эта ночь. Приближалось время урочной связи с Хогардом. Нури, проводив Нормана, с которым договорился о способе связи, снова залез в салон машины. Экранчик уже мерцал, и потрескивало в динамике. Стали гаснуть окна соседних коттеджей, светился вдали разноцветным куполом туман смога над ночным городом, и тихо допевали свои гимны язычники всех мастей. Нури, стараясь отвлечься от скорбных мыслей о Слэнге, подумал, что ему все не хватает времени заняться язычниками, а если в Джанатии кто болеет о природе, то это они…

Потом от ближнего завода заухали взрывы, донеслась очередь крупнокалиберного пулемета и реквием стих. Боевые группы язычников — воины Армии Авроры, как они себя называли, — начали свои ночные операции. Что они сегодня взорвали — стоки, склад, цех? Об этих ночных сражениях официальные источники информации молчали. И это настораживало. И Норман, так много сказавший сегодня, о воинах Авроры не проронил ни слова. Только Тим, бедный Тим говорил иногда об их партизанских налетах на химические заводы-автоматы, наиболее вредоносные. Тим говорил, что язычество — не религия даже, это образ мышления, отрицающий неравенство между человеком и природой, не воспринимающий разницы между человеком и, скажем, деревом. Природа равна самой себе, неравенства нет, как нет и предпочтения. Эти экскурсы в царство язычества старик Тим всегда завершал словами: “Пойду повою!”

От раздумий Нури отвлек привычный звук работающего приемника. На экране замигали цифры позывных Хогарда и почти сразу возник он сам. Нури сел перед камерой.

— Нури?

— Здравствуй! И говори!

— Олле схвачен…

— Глупости! Как это можно схватить Олле? Я только что слушал его сообщение о совещании у Джольфа…

Пока Хогард рассказывал, как все было, Нури не произнес ни слова.

— Пса они сбросили со стены, — закончил Хогард. — Я задержался, чтобы его подобрать, но не нашел. Я попросил посла, и он сделал официальный запрос, ссылаясь на то, что Олле все-таки гражданин Ассоциации. Посол почти вынудил премьера истребовать Олле у Джольфа. Но Олле бежал. И кажется, не один… Сведений о нем нет. Будем ждать. Это единственное, что нам остается.

Нури рассматривал мерцающее изображение Хогарда, и сердце его сжималось от жалости. Он пытался поставить себя на место Хогарда и не мог: Олле всегда поступал как хотел. А каково было Хогарду!

— Знаешь, приди в себя! Не хватало, чтобы и ты там ввязался в драку без толку и результата. Ты для нас единственный источник денег и оборудования, на тебя замкнуты все легальные каналы…

— Я что… — Хогард вяло усмехнулся. — Жив, здоров…

— Только что у меня был Норман Бекет, я сумею сегодня же связаться с ним. Считая Олле, нас уже будет четверо. Возьмем этот притон приступом. К чертям!..

Нури еще долго сидел в машине, приводя в порядок мысли.

Беда не приходит одна, как-то все это сразу обрушилось. Смерть Тима, несчастного, беззащитного старика, жуткая смерть. Исчезновение Олле. Он жив, конечно, иначе не должно быть… Загадки психики! Совсем недавно Олле отчитывал Нури за желание раскрыться перед Норманом. А сам!

Олле очнулся в полной темноте и тут же вспомнил, что Грома больше нет, вспомнил ощущение мокрой от крови шерсти на ладонях. Он застонал от боли в душе — щеночек Гром! Попытался сесть и обнаружил, что скован, — когда шевельнул руками за спиной, в запястья впились шипы наручников. Мысль о Громе не давала думать о себе, и Олле волевым усилием загнал ее в глубину сознания. Дураки, надо было сковать выше локтей. Морщась от боли, он свернулся калачиком и пропустил тело через кольцо руки — цепь. Обычное утреннее упражнение — перешагнуть через сцепленные в пальцах руки. Убедившись, что перевести оковы вперед ему по силам, он порадовался забытому на руке браслету и вернул себе прежнюю позу. Оковы на ногах — ерунда. Плохо, что так болит голова, — то ли его били по голове, то ли это выходит обездвиживающий дурман. Гром! Как он кинулся на выстрелы, заслонил собой! “О чем они там совещались, хотел бы я знать, а этот… пророк, с каким любопытством он следил за Хогардом, за единственным здесь ассоциатом. Хогард все видел, конечно, понял и простил”. И Олле, который дома, в институте, иногда светло завидовал воспитателю и опекуну ползунков Хогарду, снова привычно восхитился его выдержкой и чувством ответственности: вмешаться было легче всего, но где взять силы, чтобы не вмешиваться?..

Загремели запоры, вспыхнул под потолком свет, Олле непроизвольно хмыкнул: он лежал на полу в каменном мешке, без окон, на холодных, мокрых плитах. С потолка свисала тяжелая цепь, из стен торчали ржавые крючья. Средневековье — ни дать ни взять. Два здоровенных анатома молча вытащили его, подхватив под руки, и за порогом камеры Олле проволокся коленями по пластиковому покрытию в светлом переходе, отметил еще несколько камер с обитыми жестью дверьми и глазками в них, подумал, что Джольф, конечно же, должен иметь собственную тюрьму, но он, охранник Олле, даже не догадывался о ней.

Его протащили через караульное помещение; подручные, оторвавшись от телеэкрана, молча уставились на него, и Олле поймал странный взгляд знакомого офицера, с которым они вместе стояли у дверей в овальном зале. В следующей комнате его швырнули на пол. За столом сидели Джольф Четвертый, он же Чистейший-в-помыслах, советники, то есть шефы провинциальных филиалов синдиката, и кто-то незнакомый в бронзовой униформе лоудмена. А посредине, как главный предмет обстановки, стояло жесткое кресло с высокой спинкой и металлическими нашлепками, опутанное проводами; справа от него пульт со множеством экранов, глазков, кнопок, тумблеров и клавиш.