Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня - Редьярд Киплинг

— Но м-с Бент…

— М-с Бент верит этому более, чем все остальные. Она уже не разговаривает с неряхой. Не правда ли, танцмейстер ангел?

М-с Хауксби пришла в ярость и в этом настроении отправилась в свою спальню. Двери комнат подруг были открыты.

— Полли, — донесся голос из темноты, — что сказала та богатая наследница, толстая неуклюжая американка, когда ее вынули из повалившейся рикши? Какое-то нелепое определение, заставившее расхохотаться человека, который ее поднял.

— «Глупо», — ответила м-с Маллови. — Так в нос — «как глупо!»

— Именно, — послышался опять голос. — «Как глупо все это!»

— Что?

— Все. Дифтерит ребенка, м-с Бент и танцмейстер, я, рыдающая в кресле, неряха, свалившаяся с облаков. Интересная тема.

— Гм!..

— Что вы об этом думаете?

— Не спрашивайте меня. Спите.

Холм иллюзий

Он. Скажи твоим джампани, дорогая, чтобы они не очень спешили. Они забывают, что я не горный житель.

Она. Верное доказательство того, что я ни с кем больше не выезжала. Да, они совсем еще неумелые. Но куда мы отправимся?

Он. Как обыкновенно — на край света. Нет, на Джакко.

Она. Так возьми с собой своего пони. Это далекий путь.

Он. И слава Богу, это в последний раз!

Она. Ты так думаешь? Я не решалась писать тебе об этом все последние месяцы.

Он. Так думаю! Я запустил все свои дела за осень, а ты говоришь так, как будто слышишь это в первый раз. Почему это?

Она. Почему? О! Я не знаю. Я тоже много думала.

Он. И что же, ты изменила свое решение?

Она. Нет. Ты знаешь, что я образец постоянства. Какие же у тебя планы?

Он. У нас, дорогая моя, прошу тебя.

Она. Хорошо, у нас. Бедный мой мальчик, как натерла тебе лоб шапка! Ты пробовал полечить чем-нибудь?

Он. Это пройдет через день-другой. Наш план довольно простой. Тонга рано утром, Калька в двенадцать часов, Умбала в семь, затем ночным поездом в Бомбей, оттуда пароходом 21-го в Рим. Так я думаю. Континент и Швеция на десять недель медового месяца.

Она. Тс-с! Не говори об этом таким образом. Это меня пугает. Гай, сколько времени мы с тобой безумствовали?

Он. Семь месяцев, две недели и я не помню в точности сколько часов. Постараюсь припомнить.

Она. Я хотела бы, чтобы ты припомнил. Кто это там двое на Блессингтонской дороге?

Он. Ибрэй и жена Пиннера. Что тебе за дело до них? Скажи мне лучше, что ты делала, о чем говорила и думала.

Она. Делала мало, говорила еще меньше, а думала очень много. Я почти не выходила в это время.

Он. Это нехорошо. Ты скучала?

Она. Не очень. Тебя удивляет, что я не склонна к развлечениям?

Он. Откровенно говоря, да. Что же мешает тебе развлекаться?

Она. Многое. Чем больше я узнаю людей и чем больше они узнают меня, тем шире распространится молва о готовящемся скандале.

Он. Пустяки. Мы уйдем от всего этого.

Она. Ты так думаешь?

Он. Уверен так же, как уверен в могуществе пара и силе лошадиных ног, которые унесут нас отсюда. Ха! Ха!

Она. Что видишь ты тут смешного, мой Ланселот?

Он. Ничего, Гунивера. Мне пришло только кое-что в голову.

Она. Говорят, мужчины более способны замечать смешные стороны, чем женщины. Я думаю теперь о скандале.

Он. Зачем думать о таких неприятных вещах? Мы не будем при этом.

Она. Это все равно. Об этом будет говорить вся Симла, потом вся Индия. Он будет слышать это во время обеда, все будут смотреть на него, когда он выйдет из дома. А мы ведь будем погребены, Гай, дорогой… погребены и погрузимся в темноту, где…

Он. Где будет любовь? Разве этого мало?

Она. Я тоже так говорила.

Он. А теперь ты думаешь иначе?

Она. А что ты думаешь?

Он. Что я сделал? По общему признанию, это равносильно моей гибели. Изгнание, потеря службы, разрыв с делом, которое было моей жизнью. Я достаточно плачу.

Она. Но достаточно ли ты презираешь все это, чтобы пожертвовать им? Достаточно ли сильна я для этого?

Он. Божество мое! Что же другое остается нам?

Она. Я обыкновенная слабая женщина. Мне страшно. До сих пор меня уважали. Как поживаете, м-с Миддльдитч? Как ваш супруг? Я думаю, что он уехал в Аннандэль с полковником Статтерс. Не правда ли, как хорошо после дождя? Гай, долго ли я еще буду иметь право раскланиваться с м-с Миддльдитч? До семнадцатого?

Он. Глупая шотландка! Что за охота вспоминать о ней? Что ты говоришь?

Она. Ничего. Видел ты когда-нибудь повешенного человека?

Он. Да. Один раз.

Она. За что он был повешен?

Он. За убийство, без сомнения.

Она. Убийство. Разве это уж такое большое преступление? Что он испытывал, прежде чем умер?

Он. Не думаю, чтобы он испытывал что-нибудь особенно ужасное. Но почему ты сегодня такая жестокая, крошка моя? Ты дрожишь. Надень свой плащ, дорогая моя.

Она. Да, я надену! О! Смотри, сумерки уж опустились на Санджаоли. А я думала, что мы застанем еще солнце на Дамской миле! Повернем назад.

Он. Что же тут хорошего? Над Элизиумским холмом собрались облака, значит, Мэль весь в тумане. Поедем вперед. Может быть, ветер разгонит туман прежде, чем мы доберемся до Конвента. Однако холодно!

Она. Чувствуешь, каким холодом тянет снизу? Надень пальто. Как тебе нравится мой плащ?

Он. Разве можно спрашивать мужчину о наряде женщины, в которую он безнадежно и бесповоротно влюблен? Дай взглянуть. Восхитительно, как все, что принадлежит тебе. Откуда он у тебя?

Она. Он подарил его мне в день обручения — нашего обручения, понимаешь?

Он. Черт его побери! Он становится щедрым к старости. А тебе нравятся эти грубые складки около шеи? Мне — нет.

Она. Не нравятся.

Он. Погоди еще немного, моя ненаглядная крошка, у тебя будет все, что ты захочешь.

Она. А когда мое платье износится, ты сошьешь мне новое?

Он. Разумеется.

Она. Посмотрим.

Он. Слушай, возлюбленная моя. Разве я для того провел двое суток в поезде, чтобы ты сомневалась во мне? Я думал, что мы все это оставили в Чефазехате.

Она (мечтательно). В Чефазехате? Это было века назад. Все это должно рассыпаться в прах. Все, исключая Ажиртолахскую дорогу. Я хотела бы, чтобы это исчезло, прежде чем мы предстанем на Страшном Суде.

Он. Зачем это тебе? За что такая немилость?

Она. Я не могу сказать. Как холодно! Поедем скорее.

Он. Лучше пройдемся немного. Останови своих джампани и выйди. Что с тобой сегодня, дорогая моя?

Она. Ничего. Ты должен привыкать к моим причудам. Если я надоела тебе, я могу уехать домой. Вон едет капитан Конглетон, он, вероятно, не откажется проводить меня.

Он. Простофиля! Очень он нужен! К черту капитана Конглетона!

Она. Очень любезный господин. Ты любишь ругаться. Не хватает только, чтобы ты меня обругал.

Он. Ангел мой! Я не помню, что говорил. Но ты так перескакиваешь с предмета на предмет, что я не поспеваю за тобой. Я готов на коленях просить прощения.

Она. Тебе часто придется просить прощения… Добрый вечер, капитан Конглетон. Едете уже на концерт? Какие танцы я обещала вам на будущей неделе? Нет! Вы должны были записать правильнее. Пятый и седьмой, я сказала. Я не намерена отвечать за то, что вы забываете. Это уж ваше дело. Измените вашу программу.

Он. Кажется, ты сказала, что не выезжала последнее время?

Она. Почти не выезжала. Но когда я выезжаю, то танцую всегда с капитаном Конглетоном. Он очень хорошо танцует.

Он. И оставалась с ним после танцев?

Она. Да. Что ты имеешь против этого? Или ты намерен посадить меня под колпак в будущем?

Он. О чем он разговаривал с тобой?

Она. О чем разговаривают мужчины в таких случаях?

Он. Этого не следует делать! Во всяком случае, теперь я одержал верх, и прошу тебя хотя бы некоторое время не расточать свои любезности Конглетону. Мне он не нравится.

Она (после некоторого молчания). Гы сознаешь, что говоришь сейчас?

Он. Не знаю, право. Я в дурном настроении.

Она. Я вижу это… и чувствую. Мой верный и безгранично преданный возлюбленный, где ваша «любовь навеки», «непоколебимое доверие» и «почтительное преклонение»? Я помню эти слова, а вы, кажется, забыли их. Я упомянула только имя мужчины…