Четвертый раунд - Альгирдас Шоцикас

Но я был молод и многое воспринималось мной однолинейно, без учета сопутствующих всякому большому делу стратегических соображений. Я считал, что от меня ждут побед, и это было правильно, но это было не все. Главное, были надежды, которые связывали со мной на будущее.

Вот их-то я действительно должен был оправдать.

Но всякое будущее начинается в настоящем. И к варшавскому турниру я готовился, не жалея ни времени, ни сил. Огуренков взялся за меня всерьез. Нас с ним к тому времени связывал не только бокс, но и дружба. Она завязалась как-то неприметно, но вскоре окрепла, стала надежной и прочной и осталась со мной на всю жизнь.

Виктор Иванович был человеком щедрой души и чуткого сердца, он легко находил дорогу к людям, и получалось это у него как-то само собой, просто и естественно. Он многое повидал, великолепно разбирался не только в боксе — его интересы обладали универсальной широтой, с ним можно было поговорить о тысяче разных вещей, и обо всем он мог сказать что-то свое, что-то новое, о чем ты и не догадывался; он никогда не знал, что такое скука или душевная лень, — его присутствие во все вносило свежесть и какую-то бодрую, кипучую неугомонность.

Бокс он понимал, что называется, до дна, до самой последней скрытой глубины. И, что главное, умел не только объяснить, но и показать. Пожалуй, не найдется такого приема, хитрости или уловки, которая бы осталась ему незнакомой, — секретов и тайн в боксе для него не было. Учиться у него было радостно и интересно. Ругал он редко, хвалил скупо, но тем не менее его заинтересованность чувствовалась всюду и во всем. Чувствовалась без слов; они просто были ни к чему. Своим ученикам он никогда ничего не навязывал. Умел увидеть, чем каждый из них богат, в чем его собственные особенности и преимущества, а разглядев их, на них и сосредоточивал свои усилия, свое искусство и умение воспитателя. Он считал, что на ринге надо уметь все, что умеет противник, и еще то, чего он не умеет, но при этом всегда нужно оставаться самим собой.

— Чужим оружием боя не выиграешь. Надо уметь выковать свое, — любил говорить Виктор Иванович.

Во мне он считал главным быстроту реакции и редкую для тяжеловеса подвижность. И еще мое всегдашнее настойчивое стремление разнообразить бой, строить его, сообразуясь с требованием внезапностей и неожиданностей, так, чтобы противник нервничал и ни к чему не успевал привыкнуть.

— Конечно, у тебя, как у всякого, есть в запасе и кое-что другое. Например, удар. Но удар для тяжеловесов не редкость. Поэтому забывать о нем не годится, но ставку надо делать не на него, а на то, что выделяет тебя из общего ряда, — говорил Огуренков. — Побеждать нужно тем, чего нет у других.

— А если у противника тоже быстрая реакция? И ноги у него не хуже?

— А голова?

— Что голова?

— Голова у тебя есть? Вот и думай ею, приглядывайся, ищи. На ринге, как и в жизни, людей без слабостей не бывает.

— Но ведь и у противника не кочан на плечах, И у него голова, — продолжал допытываться я.

— Верь, что твоя умнее! — улыбался Огуренков и уже серьезно добавлял: — Но и его дураком не считай. А потом, кто говорит, что побеждать — просто? Побеждать трудно, но побеждать надо, вот и все дела!

Побеждать было действительно нужно. И победы приходили по-разному. В Варшаве, например, они достались легко. Но сама эта легкость добывалась тяжелым трудом, она возникала из огромной повседневной работы. Боксером можно родиться, но родиться боксером — еще не значит им стать. Природа создает лишь задатки, извлекать их наружу приходится самому. Извлекать и творить из них единое целое. Это похоже на добычу руды; но мало ее только добыть, нужно еще и освободить от посторонних примесей, и обработать, и довести до окончательной формы. Впрочем, так бывает не только в спорте; человек — тот же скульптор: всю жизнь ему приходится ваять самого себя.

В Варшаве мы пробыли около недели. Город, как и многие другие после войны, оказался сильно разрушенным. Всюду, куда ни погляди, руины; кое-где они тянулись на целые кварталы. Но кругом который уже год кипела стройка. На редкой улице не встретишь подъемных кранов и лесов. Среди прохожих то и дело мелькали комбинезоны и спецовки строителей. Самая модная сейчас профессия, сказали нам.

Но и о спорте варшавяне тоже не забывали. На стадионе Войска Польского, где открылся международный турнир по боксу, собралось больше 30 тысяч зрителей. Бокс в Варшаве любили и, главное, понимали. Болельщики на трибунах проявляли редкое беспристрастие. Хотя советских боксеров, пожалуй, встречали все же теплее, чем остальных. Правда, и класс у наших ребят в среднем был значительно выше.

Первым моим противником оказался молодой, не старше меня, и физически очень сильный румын Богита. Упорства и мужества у него было хоть отбавляй. Кстати, это оказался как раз тот случай, когда понадобилось, согласно совету Огуренкова, изрядно поработать головой. Богита обладал теми же качествами, что и я: высокой маневренностью и быстрой реакцией. Первые два раунда он, хоть и. проигрывал по очкам, но явного превосходства добиться пока мне не удавалось. Пришлось искать к нему специальный подход.

К концу второго раунда я заметил, что Богита при входе в ближний бой чуть раньше, чем нужно, опускает руки. В третьем раунде я проверил свое наблюдение: оно оказалось верным. Но и Богита, видимо, что-то учуял и теперь старался держать меня на дистанции. А может, просто устал… Так или иначе, от замысла своего отказываться я не хотел. Он, бесспорно, мог принести решающий успех. Взломав финтами защиту противника, я сблизился и с боковым левой прошел в ближний бой. Точнее, сделал вид, что именно в этом заключается моя цель. А в последнее мгновение, когда Богита уже решил, будто так оно и есть, я сделал внезапный шаг назад и резко ударил левой в подбородок.

Румын упал. Удар прошел чисто, и Богита оказался в тяжелом нокдауне. От нокаута его спас гонг.

Когда я стоял в своем углу и смотрел, как Богита пытается встать, как разъезжаются у него на брезенте руки, как мотает он из стороны в сторону головой, стараясь стряхнуть с глаз заволакивающую их пелену, мне вдруг подумалось, как легко, в сущности, уязвим человек, насколько зыбка та грань, которая отделяет его от беспомощности. Достаточно одного точного удара кулака, и вот даже хорошо тренированный, атлетически сложенный и пышущий здоровьем человек валится в беспамятстве с ног и становится совершенно беззащитен — что хочешь, то и делай.

На ринге, конечно, ничего страшного. Ну а если на улице? Как говорится, в глухом и безлюдном месте? Жизнь, она всякая; мало ли что может случиться… Человек, если он себя уважает, просто обязан позаботиться, чтобы исключить саму возможность попасть в подобное унизительное, а то и опасное положение. Хотя бы уж только ради одного этого стоит пересмотреть свое отношение к боксу тем, кто все еще нет-нет да пытается дискредитировать его в глазах общества. Что там ни говори, а защищать мужское достоинство приятнее своими руками, чем с помощью милиции.