Катрин. Книга третья - Жюльетта Бенцони

— Вам надо развлечься, — сказала старая дама, — и раз мой благородный супруг не разрешает вам охотиться, не лишайте себя тех удовольствий, которые можно обрести в стенах замка.

Несмотря на свои мужеподобные ухватки, Анна де Краон была доброй женщиной. Разумеется, ей в голову бы не пришло хоть в чем-нибудь перечить воле грозного супруга, но она жалела Катрин и беспокоилась, видя, какие бледные у нее щеки и как все заметнее становятся фиолетовые круги под глазами. Сама она так любила бешеные скачки на вольном воздухе в любую погоду, что не могла не сочувствовать молодой женщине, запертой в четырех стенах. Поэтому она старалась быть поласковее со своей гостьей поневоле, конечно, когда чувствовала в себе достаточно сил, ибо чаще всего возвращалась с охоты, буквально валясь с ног от усталости.

— У меня нет никакого желания веселиться, мадам, — ответила Катрин.

Однако Анна де Краон не желала ничего слушать.

— Черт возьми! Дорогая моя, надо как-то встряхнуться! Поверьте мне, вас не навек заточили в этом замке. Не знаю, что нужно Жилю, но он слишком занят собой, чтобы надолго увлечься женщиной… какой бы красивой она ни была. Посмотрите, как станут петь и плясать наши крестьяне. Правда, музыка их напоминает скорее ослиный рев, но пляшут они лихо, а за столом за ними никому не угнаться. А уж как пьют наши молодцы!

Глядя на охотницу, Катрин невольно вспоминала свою давнюю подругу Эрменгарду де Шатовилен: обе женщины были похожи неукротимой энергией, прямолинейной властностью, несокрушимым здоровьем и бешеной жаждой жизни. Возможно, именно поэтому она и дала согласие прийти на пиршество вместе с Сарой. Впрочем, еще одной причиной было то, что после странной смерти Гийомет, маленькой служанки, упавшей с галереи, ничто больше не омрачило покой замка, где все, казалось, жили в мире и согласии. Однако когда Катрин вышла в громадный, задний двор между двумя высокими стенами, где уже стояли длинные столы, покрытые белыми скатертями, она вдруг зашаталась и ухватилась за руку Сары. Во дворе жарили на вертелах свиней и баранов, обильно посыпанных солью и политых уксусом — может быть, от этого запаха ей стало дурно? Или от запаха вина и сидра? Слуги уже выкатили бочки из подвалов и разливали вино по большим кувшинам.

По правде сказать, сильно несло и от свинарников, хлева и конюшни, расположенных поблизости. Свет померк в глазах Катрин, все закружилось, земля ушла из-под ног. Сара с трудом успела подхватить молодую женщину, чье лицо побледнело так, что отливало синевой.

— Что с тобой, Катрин? — в испуге вскрикнула цыганка. — Ей дурно, помогите!

Анна де Краон, которая шествовала впереди в окружении приближенных дам, обернулась и тут же бросилась на помощь Саре, обхватив Катрин за талию и отдавая распоряжения фрейлинам:

— Нужно ее положить вот сюда, на эту скамью. Госпожа Алиенор, принесите холодной воды, а вы. Мари, бегите в замок. Пусть принесут носилки. Да шевелитесь же! Экие клуши!

Фрейлины со всех ног бросились исполнять приказ хозяйки замка, а та, склонившись над Катрин, внимательно вглядывалась в ее застывшее восковое лицо. Внезапно она выпрямилась и устремила властный взгляд на Сару.

— Почему ты не предупредила меня, что она беременна?

— Беременна? — повторила ошеломленная Сара. — Но я не понимаю…

Сара и в самом деле ничего не знала о том, что произошло в лодке в ночь после бегства.

— От кого? — со смехом воскликнула Анна. — Ты это хотела сказать? Об этом лучше знать твоей хозяйке, милочка. И не смотри на меня такими круглыми глазами. Алиенор уже несет холодную воду, и незачем запускать ей блоху в ухо. Второй такой сплетницы нет во всей округе! За это я ее и держу, — добавила старая охотница лукаво. — Она меня забавляет.

Мало-помалу Катрин начала приходить в себя, чувствуя прохладу от смоченного в воде платка, который Анна де Краон положила ей на лоб. Дышать стало легче, и дурнота отступила, но молодая женщина чувствовала непонятную слабость.

Внезапно она осознала, что случилось, и краска залила ей лицо. Сначала она испугалась. Забеременеть, когда все поставлено на карту! В этом трудном положении ей так нужны были силы. Но тревога тут же уступила место радости, которая нахлынула при мысли, что она носит дитя Арно. Сын Арно! Иначе и быть не могло — конечно, это сын, такой же красивый, такой же смелый, как и его отец! И с таким же невыносимым характером, быть может? Но она подумала об этом с улыбкой. Так вот чем закончился порыв любви, бросивший их в объятия друг друга в утлой лодке, где они обрели убежище, избежав смерти? Значит, это мгновение истинной свободы, безраздельного, хотя и не освященного законом счастья обретет свое продолжение в их плоти, в их крови? О таком чуде она не смела даже мечтать. Что еще может крепче связать ее с любимым? Это их дитя — ее и Арно, которого она любит со всей страстью, на какую только способна. На секунду перед ее взором возник маленький Филипп — она потеряла его, он умер вдали от нее, на руках Эрменгарды де Шатовилен. Как долго она терзалась угрызениями совести, осыпая себя горькими упреками за то, что не уделяла ему достаточно внимания, оставила его ради роскошной и бурной жизни. Правда, в доме Эрменгарды он имел все необходимое: его холили и лелеяли, как принца. Но порой она спрашивала себя, как могла уйти от него. Может быть, это случилось потому, что она не любила по-настоящему отца ребенка? В жилах маленького Филиппа текла кровь французских королей, и для нее это было слишком. Пропасть отделяла ее от сына, и теперь она понимала, что всегда смотрела на него как на дитя герцога Бургундского.

Но вот кто впервые заявил о себе, пронзив все ее существо, ибо уже требовал своих прав на жизнь, будет ей истинным сыном — как воплощение ее безумной любви. Она вспомнила, что говорил ей мавританский врач Абу-аль-Хайр в те дни, когда она носила в чреве маленького Филиппа: «Ты будешь идти теперь за лучом света, который исходит от ребенка, а все другие пути погрузятся во мрак…»

— Как обрадуется Арно, когда узнает, — прошептала Катрин самой себе, и лицо ее засияло счастьем.

— Если, конечно, нам удастся рассказать ему об этом, — проворчала Сара, которая все слышала.

Но Катрин не обратила на это внимания. Ей не хотелось омрачать свою радость. Весь день и всю ночь, глядя, как танцуют под звуки виолы и рокот барабанов добрые люди из Шантосе, она предавалась сладостным мечтам под присмотром верной Сары, которая глядела на нее с угрюмой нежностью.

В августе Катрин было так плохо, что порой ей казалось, будто она умирает. Ее мучила постоянная дурнота, взбунтовавшийся желудок отказывался принимать любую пищу, приступы рвоты сотрясали тело, лишая молодую женщину последних сил. Стояла удушающая жара, проникавшая даже сквозь мощные стены Шантосе. В деревнях на домах загорались соломенные крыши, животные замертво падали на полях. Многие колодцы высохли, и питьевая вода стала дороже золота. Даже Луара начала пересыхать, показывая свое песчаное дно, словно потертая ткань, в которой видна нитяная основа. Беспощадное солнце палило, будто застыв на белесом от зноя небе. Однако Катрин не жаловалась, стоически вынося страдания, потому что вызваны они были беременностью. Она готова была стерпеть все от сына Арно. И только в самые мучительные минуты теряла присутствие духа, боясь, что не сумеет доносить свое дитя.