«Если», 1999 № 03 - Журнал «Если»

Именно благодаря рефлексам я по дороге к Крылатскому остаюсь жив. Ибо в отдельности от рефлексов я этот путь прохожу в полной прострации и растерянности. Творится что-то непредставимое! Я очень жалею, что выкинул Месю — вряд ли, конечно, он мог бы хоть что-то подсказать мне в такой ситуации, но все-таки. Однако Меси нет, а сам я уже ничего не успеваю сообразить. Слишком много охотников нацелилось на меня и в той, и в другой Москве, просто кошмарно много. Причем, во второй еще и стреляют. Я автоматически жму педали, накручиваю баранку, то и дело перескакиваю из одной Москвы в другую, уже не думая о подставах и заморочках. Москва-реку я пересекаю не меньше трех раз. В одном и том же месте, в одну и ту же сторону — бред!

За меня взялись всерьез — и здесь, и там. И вряд ли мне удастся выкрутиться. В принципе, я понимаю, что Москва-Два для меня закрыта, что нельзя туда, что слишком опасно там, что там меня действительно могут подстрелить. В Москве-Один я рискую только проигрышем в чисто спортивном состязании; в худшем случае, я могу попасть в ДТП, но это не так уж страшно и совсем не обязательно, что смертельно. Припав к баранке, я безумно твержу: «Надо остановиться, надо остановиться!»…

И — не останавливаюсь. Просто не могу заставить себя закончить этот дурдом. В меня стреляют, я ухожу, меня берут в клещи, надрывно вопит Хоменко, я показываю чудеса автомобильной вольтижировки и снова ухожу, чтобы тут же попасть под пальбу Капитана. Я уже не понимаю, где нахожусь, все перемешалось, и такое чувство, что Москва-Два и Москва-Один сменяют друг друга без моего вмешательства. Где майор, где Капитан, где стрельба, где обыкновенные гонки…

Уже никакой надежды попасть в Крылатское, даже мысли о Крылатском не остается, но вдруг выкарабкиваюсь из очередной ловушки — и вот оно! «Черт возьми, — кричу я сам себе и всему эфиру, — я таки добрался!»

Как в стандартных триллерах, время медленно истекает. Бросаю взгляд на часы — остается чуть больше или чуть меньше минуты до того момента, когда «ситроен» станет моим. Через какие-то ухабы выруливаю на трассу.

Странно, все преследователи куда-то исчезли — я совершенно один «в чистом поле». Потом в очередной раз перескакиваю из одной Москвы в другую — уж не знаю, откуда куда, — и все начинается сначала. Сверху стрекочет вертолет, Хоменко, неизвестно откуда взявшийся (я не помню, чтобы включал связь), лихорадочно предупреждает, что спереди дорога перекрыта тремя охотниками, а сзади по моим следам несется целая свора.

В принципе, от них вполне можно уйти — «ситроен» мало приспособлен к езде по пересеченной местности, но «викториям» даст сто очков вперед. Достаточно сойти с трассы, и я опять уйду. Я начинаю всерьез обсасывать эту идею, но впереди вдруг появляется машина майора. Она по-своему знаменита — это единственная в столице «краун-виктория», подвергшаяся кардинальной переделке и потому почти лишенная недостатков. Фактически это джип, который не способен разве что летать по воздуху. Соревноваться с такой машиной — безумие. Ее можно сбросить с хвоста только в узких проездах, но здесь таких нет. Майор просто не оставляет мне шансов. Он на большой скорости несется навстречу, он разъярен — это чувствуется даже на расстоянии.

Сам не желая того, переношусь в Москву-Два — там то же самое. Сверху вертолет, сзади свора, прямо в лоб на меня надвигается Капитан. Орет, собака, про свой дурацкий допинг-контроль.

Тут же возвращаюсь в Москву-Один. С майором как-то приятнее. Он уже совсем близко, я уже могу разглядеть его сосредоточенное, как перед ударом, лицо. И прет, кретин, прямо на меня. Время упущено, и мне уже не развернуться — только остановиться, причем немедленно.

Я часто повторяю себе, что это всего лишь игра. Это просто такой спорт, вовсе не смертоубийство. И если тебя зажимают в угол, заставляют выбирать между проигрышем и смертью, стало быть, надо выбирать проигрыш, потому что он ничего для тебя не значит, ничего не меняет, разве только деньги потеряешь, но при твоем банковском счете это совсем не смертельно. Спортсмен должен уметь проигрывать. Я, наверное, не спортсмен — проигрывать так и не научился.

На какой-то момент я впадаю в состояние полной растерянности. Я перестаю управлять собой, управлять городами — виртуальным и настоящим. Они мелькают передо мной, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, — то майор мчится на меня, то Капитан с его безумным оружием.

Я сжимаю зубы, сосредотачиваюсь и, выждав появление Москвы-Один, изо всех сил стараюсь в ней остаться. Это трудно — Москва-Два панически ломится в мой мозг, я ее физически чувствую, зовет на помощь, проклинает и умоляет меня прийти.

Передо мной майор, который пугает меня тараном. И здесь уже не игра, здесь бой, бой с единственным правилом: «кто кого».

Я иду на майора, он на меня, идем со скоростями вполне приличными, и города больше не мелькают, майор ест меня выпученными глазами… а когда между нами остаются метры, вспоминает все-таки, что здесь не смертный бой, а игра… И сворачивает, и заваливается носом в кювет.

В зеркало заднего обзора я вижу, как он выкарабкивается из своего полуджипа-полувиктории. Иначе и быть не могло, с его-то мастерством хваленым да сломать шею в кювете…

Трасса впереди действительно перекрыта тремя машинами. Я смотрю на часы. И довольно улыбаюсь. Кричу Хоменко:

— Женя, сообщай о моей победе!

— Ты наивный наглец, Лева! Опомнись, приятель! Ты в западне!

— А ты на часы погляди! Десять, нет, семь секунд осталось. Разве они успеют?

И они, конечно, не успевают. Сзади ко мне бежит потерявший фуражку майор с наручниками, за его спиной уже появилась погоня, машины, перекрывшие дорогу спереди, спешат расцепиться, только все это безнадежно — секунды мои, секундочки, истекают пусть медленно, но неумолимо. Время на моей стороне — точнее, я на стороне времени.

С еле слышной досадой думаю, что напрасно запах победы так отдает жженой резиной.

Ох, вопит Хоменко, ох, буйствует, напористо изображая восторг! Города больше не мелькают, действие допинга кончилось, меня малость трясет и ноги подкашиваются. Но надо пожимать руки — хоть они и подобны кобрам, — надо отвечать на поздравления и кривить усмешку типа «да ну вас!», выслушивая излишне восторженные слова о цирке, который я устроил…

— Сволочь! Подонок! Гадина стоеросовая! — как всегда, путая от волнения ругательства, предстает передо мной Месроп с длиннющей ссадиной через всю лысину и порванной брючиной. — Я тебе больше не тренер, а ты мне больше не друг, ты мне с этого дня первейший враг навсегда, кровник! Ты почему, скотина, выкинул меня на дорогу?!