Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ежели я выберу дебаты, то и оппонента могу избрать? Или такое право положено Его Величеству, а для меня оно является долгом?
Он видел, что отцу отпор не понравился. Король недовольно поправил ворот травчатого джуббона и велел:
– Я просил научить принца риторике, а не искусству пререкаться. Речь.
Озанна разочарованно взглянул на него, медленно втянул носом воздух и ответил:
– Нет, дебаты.
Оттав будто и ожидал чего‑то подобного, но все же пригрозил:
– Исполняй. Я не желаю наблюдать твой характер.
– Нет.
– Это был приказ.
– А что ты теперь мне сделаешь? – безучастно спросил Озанна и тут же с горечью подумал, что ничего.
Поразительным стало то, что Оттав признавал ошибку в воспитании Озанны. Он тогда сказал сыну наедине: «Пусть я неправ, но я в своем праве», – и случайно научил Озанну, каким правителем становиться не стоит. Озанна провалил экзамен, а вытекающими из неудачи последствиями стали участившиеся уроки, бесконечные эссе и пересдача. На ней уже присутствовал Ферроль вместо короля, а теперь в походе чародей мозолил глаза Озанне, но на конфликт не нарывался. Ферроль даже попробовал предложить перемирие, однако сделал это так нелепо и не вовремя – в самом начале пути, – что Озанна даже комментировать его идею не стал. Король Годелев снабдил его и Бланша отрядом солдат в полтора раза многочисленнее, чем у Ферроля, и повелел в де Клев выделить рыцаря в сопровождение. Не сговариваясь, два разных отряда вставали двумя лагерями, а не единым, но ни к разногласиям, ни к противостоянию это не приводило, а только укрепляло всеобщий покой. Путники уже прошли лес и холмы и теперь заночевали у подножья гор. Озанна и Бланш всегда беседовали вечерами, узнавая друг друга и разные миры, в которых жили. Новоиспеченный граф учился у Озанны особенностям придворного быта, а принц все лучше познавал простую жизнь эскалотцев, которая звалась простой по ошибке. Бланш настырно, но так искренне повторил вопрос, который уже задавал ранее: «Кто такой Поль?» – что в этот раз Озанна не захотел уворачиваться от ответа.
– Поль был сыном рыцаря из Вале. Его приставили ко мне компаньоном. Так мне тогда сказали – что мне нужен ровесник благородного происхождения, с которым я могу играть и воспитываться, чтобы не водить дружбу с пажами или с дворянами, которые будут то приезжать, то уезжать, привязанные к семьям. Мне было почти десять, а Полю одиннадцать. Мы скоро сдружились, почти все время проводили вместе. А спустя год началось нечто… – Озанна смолк, подбирая определение тем событиям, но не нашел его. – В общем, я тогда здорово поссорился с Ги. За малым не подрался. Поль стоял рядом, и Ги просто влепил ему такую пощечину с замаха, что у Поля сразу пол-лица покраснело. Я разозлился, ведь это было нечестно – Поль не мог ему ответить. Ги был старше и больше нас, но, сам понимаешь, неуклюжим. Когда они пошли, я поставил подножку и следом навалился. ГиЙомма упали. Криков‑то было… А потом гувернеры пришли за мной – я знал, что меня сейчас будут отчитывать. Ничего больше они не могли сделать, никто не имеет права меня бить, кроме отца, а у того никогда не было ни желания, ни духа нас наказывать лично. Но вместо этого меня просто привели на балкон, с которого я смотрел, как во дворе Поля бьют тростью. Я приказывал им остановиться, но меня вообще никто не послушал. Когда я добежал вниз, они уже закончили экзекуцию. Тогда я узнал, что это за должность такая у Поля. Есть традиция приставлять к принцу мальчика для битья. Они увидели, что мы крепко привязались друг к другу, и теперь наказание работало как положено.
Озанна протяжно вздохнул, нашел прошлогоднюю ветку в снегу и принялся ее ломать понемногу с разных концов. Так он продолжил:
– Я постоянно извинялся перед Полем, заверял его, что не знал о его доле. Но он тогда спокойно признался, что его предупредили. Отец Поля перед отъездом объяснил, в качестве кого он едет. Их семья небогата, а при дворе он получал лучшее образование и перспективы на будущую жизнь. Вот Поль и согласился. Я спросил его, почему он не остановил меня, когда я бросался толкнуть ГиЙомму. Он сказал, что видел, как я сгораю от ярости, и не хотел, чтобы Ги думал, будто может меня унижать. Я рыдал и извинялся, мне было так больно за него и так стыдно за себя. За эту отвратительную традицию. Но отказаться от нее мы не могли и расставаться не хотели. Я поклялся ему быть терпеливым, прилежным и послушным, чтобы он больше никогда не получал за меня наказаний. И я держал слово, но Ги, скотина, какой же он подлый, постоянно жаловался, врал отцу и гувернерам, подставлял меня! Ему доставляло удовольствие видеть, как нам обоим плохо от последствий его наветов.
– Почему ты оставил на него Эскалот? На такого человека? – вырвался упрек из уст Бланша.
– А я должен был потворствовать смутьянам? Собирать крестьян с вилами? Побираться по дворянам, чтобы те тайком слали мне крохи с налогов? Рыцари стоят денег, армия стоит денег, обозы стоят денег; даже если люди идут за тобой по доброй воле, им нужны еда, оружие, доспехи, лошади. Лазутчикам надо платить, кузнецам надо платить, маркитанткам, лекарям, фуражирам – всем нужно платить. А у нас добра нашлось впритык на троих и на хилого осла. Или мне стоило продать приданое Оды, изрядно продешевив, чтобы нас не выдали перекупщики? Я – принц. Не мне чинить междоусобицы в своем же королевстве. После них победителей не остается – потому что нельзя выиграть, завладев могилами и людьми, которым нечего, кроме лебеды, бросить в похлебку, – отразил Озанна.
– Я понимаю, – согласился Бланш. – Что стало с Полем?
– За четыре года его наказывали еще пять раз. После четвертого случая, когда Ги наябедничал, с лихвой приукрасив, ему уже перестали верить, видя, что он так издевается. А за пятый раз виноват действительно я. Попался на том, о чем даже рассказать не могу. Закон велит мне молчать о содеянном. За тяжесть преступления Полю досталось вдвое – уже не тростью, а плетью. Когда я увидел, что сталось с его телом, я молил его о прощении и плакал, как четыре года до этого, но я уже не был ребенком. Самое ужасное, что он меня ни
