Милое, доброе, кавайное - Хольштайн Мильх

Хмм… нет. Не могу вспомнить. Ну и хрен с ним. Потом само всплывёт. А пока, мы аккуратно обойдем всех этих суетящихся дядек в смешных белых костюмах биологической защиты, отогнем желтую ленточку, и пойдем к ближайшей станции метро. Затем, останется всего лишь сесть на поезд, и уже никто меня не найдет, даже если они притащат служебную собаку. А то цепочка кровавых следов, идущих прямиком с места преступления, смотрится несколько… подозрительно.

Ну вот, теперь, после того, как я проехал на электричке несколько станций, хрен меня кто найдет. Пусть хоть сотню собак пригонят. А вообще, как оказалось, этот Чии дает не невидимость, а незаметность. Иначе бы в вагоне на меня каждую секунду кто нибудь натыкался. Век живи, век учись.

Впрочем, всё это мелкие детали, по сравнению с тем сумбуром, который твориться у меня в душе. Ведь я обманываю родственников бедной девочки. Как, как я буду смотреть в глаза её родителям. Кхм-кхм. Еще разок, и поэмоциональнее.

Как Я Буду Смотреть В Глаза Её Родителям?!!!!

Отлично. Пункт «показать душевные муки»: выполнен. Совесть, можешь и дальше спать спокойно. Нет, не то, чтобы она так уж часто просыпалась… но профилактика, как говорится лучшее лекарство.

И всё же. Я уже минут пять стою тут. Перед дверью двухэтажного домика с табличкой Мурасаки. Кстати, неплохой такой домик. Миленько, опрятно. Небольшой дворик, сотки на две, огорожен заборчиком.

Странно. Я то думал они все на этих островах толпятся так, что яблоку негде упасть. Ан нет. Есть тут и такие места, где можно неплохо устроиться.

Ладно. Собрать волю в кулак, и легонько стукнуть им по кнопке звонка. Понеслась.

Сестренка Мей была очень рада меня видеть… наверное. По крайней мере, она точно волновалась за меня. Потому как, подобное выражение лица я в своей жизни видел лишь однажды. Когда, после школьного выпускного, я решил наутро пойти домой, а мой друг — остаться еще на чучуть. И когда через недельку мне позвонили с его мобильного и сказали забирать тушку, то лицо предков, к порогу которых я и притащил вяло бормочущее тело, обзаведшееся четырьмя кольцами пирсинга на лице, и, как он потом сказал мне по секрету, матерной татуировкой на левой ягодице, один в один совпало с лицом моей новой сестренки.

Вобщем, сцена воссоединения родственников, получилось бурной, эмоциональной, и бессловесной. Не говоря не слова, сестренка жестом пригласила меня в дом, и закрыла дверь за спиной.

После чего, все так же безмолвно наблюдала за тем как я разуваюсь. Надо сказать, что сапожки, которые были на мне надеты, снимались очень долго, так как были зашнурованы каким то очень уж хитрым образом, вследствие чего мне пришлось провозиться с этим делом минут пять.

Но даже это не поколебало выдержки моей старшей сестрёнки. Лишь нервно дёргающийся левый глаз говорил о том, что ей всё же было небезразлично.

После чего, она, не меняя выражения лица позвала меня на кухню, налила мне чашку чая, положила на блюдце кусок тортика, и сказала лишь одно слово.

— рассказывай…

Многие сравнивают ложь с паутиной. Что то вроде того, что чем ее меньше, тем она менее заметна. В целом верно, но этот подход… он делает из лжи ремесло.

Ложь это искусство. Как музыка, как поэзия. К ней нельзя подходить с жесткими рамками и критериями. Это словно рисование картины. С самого начала на ней есть лишь тонкие черные линии того, в чем человек уверен, размытые серые пятна, показывающее то, о чем человек имеет представление. И огромные белые области. Терра Инкогнита, где вполне может поместиться кракен или левиафан.

Мэй точно знает лишь то, что у меня изменился цвет волос, одежда, поведение и привычки. Также мне нужно объяснить тот факт, что я владею колдунством, но при этом скрыть то что я не ее сестренка. Если пытаться построить такую ложь в сером пространстве, то ей никто не поверит. В обычном мире это невозможно. Но вот если вынести свой рисунок в ту область, о которой Мэй ничего не знает, то вполне может получиться. А самое большое белое пятно у нас, это конечно же, смерть. И то что идет за…

Поэтому, костяк был готов всего за несколько минут, и к тому времени как сестренка спросила меня, я точно знал, что мне следует ответить.

— Рассказывай…

— не — а, — жизнерадостно произнес я.

Левый глаз мэй предательски дернулся. Но все же она не подавала виду, и ровным голосом продолжила.

— Почему?

— Мммм…. Не хочу.

В этот раз молчание длилось дольше. Словно сестрёнка пыталась унять ярость мысленно считая до сотни.

— Л-а-а-а-д-н-о. Давай так. Моя мать, отец и брат, поехали с твоими родителями и тобой, Шики на горячие источники. Четыре дня назад, вы все дружно перестали отвечать на звонки. Пропали. Вчера выясняется, что пропали не только вы, но и все, кто ехали в автобусе. И сам автобус тоже. Все в панике, никто не знает что делать. А теперь, вдруг приходишь ты, сидишь пьёшь тут чай, и ведешь себя как капризный ребенок. Знаешь что. Я лишь в двух шагах от того, чтобы забыть то, что маленьких детей бить крайне непедагогично! — произнося эту речь она постепенно повышала голос, и внутренне распалялась, так, что к концу, она уже почти перешла на крик.

— ну… если это для тебя так важно… тогда ладно. Спрашивай.

— что с Моей семьёй.

— Мммм… тебе правда так хочется это узнать?

– *глубокий вдох* ДА, БЛИН, ОТВЕЧАЙ УЖЕ!

— ясно. Тогда сядь на стул, пожалуйста.

— только не говори что…

— да. Они умерли. Мои соболезнования.

— как… как это произошло.

— ну… мы ехали-ехали. Ехали- ехали. Ехали — ехали. А потом бамц. И все умерли.

— а…

— а?

— А ты… Постой постой. Как? От чего умерли?

— да не знаю я. Темно было. Да и слишком быстро все произошло. Бам, удар, и всё.

— так стой. Ну потом то ты могла рассмотреть с чем вы столкнулись.

— если честно, мне было не особо интересно. Потом.

— ну если вы столкнулись, то, когда из автобуса вылезла, ты должна была хоть что то увидеть.

— ох, Мэй. Какая же ты глупенькая. Тебе же четко и ясно сказали. В том автобусе… все умерли.

Она немного непонимающе уставилась на меня. А теперь ключевой момент. Виновато улыбнуться, развести руки в стороны и приказать чии сделать меня невидимым. Бинго. На её лице проступает выражение понимания, она подбегает к тому месту где я сидел, но находит лишь нетронутый чай с тортом. Будто бы меня и не было никогда. Слезы брызжут из глаз, подбородок начинает дрожать, а руки складываются лодочкой и прикладываются ко рту. Ей плохо. Ей очень-очень плохо сейчас. Но так надо. Она падает на колени, и начинает плакать навзрыд. Я чувствую себя сейчас последним мерзавцем, но просто жду и смотрю. Смотрю на плачущую девушку, и считаю про себя. Одна минута…