Мрассу — Желтая река - Олег Павловский

Пошли на пескаря скопом, предварительно разработав условия соревнования. На ловлю отводилось двадцать минут. Каждый получал по десять червей. Размер и вес пойманных пескарей не учитывался, только количество. Расстояние рыбаков друг от друга не менее трех метров.

У песчаной косы пескаря тьма. Адмирал раздал червей, занял свое место и скомандовал:

— Р-раз… Два… Бросили!

Четыре поплавка хлюпнули в воду одновременно. Не спешил лишь Виктор Оладышкин. Он забрел в воду, насколько позволили голенища сапог, покрутился, огляделся, вышел на косу, насадил кусочек червяка, забросил удочку и тут же вытащил первого пескаря. Валера побледнел.

Виктор Оладышкин вытянул второго. Валера сделал было шаг в его сторону, но Кузьма гаркнул:

— Стоять!.. Соблюдать условия!..

Снял с крючка небольшого пескаришку и я. Не удержался, глянул победоносно на Валеру, сказал протяжно: «Во-от таким, значит, макаром!».

У Валеры дрожали руки. Он не мог пережить такого позора и, чтобы хоть как-то вырваться вперед, привязал к леске второй поводок. В условиях соревнования этот пункт оговорен не был, и потому никто не сказал слова против.

Неважно шли дела и у Игната. Но он не страдал. В душе он презирал пескаря, и пескарь, видимо, отвечал ему тем же. Кузьма скормил всех своих червей, не сумев подсечь ни одной рыбки, и, смирившись с судьбой и привычным последним местом, ходил по косе в качестве главного арбитра.

Виктор тихо складывал свой улов в стоявшее рядом ведерко.

Наконец, начало клевать и у Валеры. И коса сразу наполнилась его восторженными вскриками.

— Во! Видали?! Вот так надо рыбачить, Волнушечка!.. А ну-ка, ну-ка, премудрый… Так-так… Есть!.. Видали?! Как там наш боцман себя чувствует?.. Неважно чувствует себя наш товарищ боцман. Смеется тот, кто смеется последний… Во! Сорога!.. Это вам не дурак пескарь. Интеллигентная рыбешка. Знает, на чей крючок брать…

— Сорога не в счет, — сказал адмирал.

— Как это не в счет?!

— А так… Мы на пескарей пошли, не на сорогу.

— То ты и наловил… Не тяжело тащить будет?

— С судьей не спорят.

Пока Валера препирался с адмиралом, Виктор Оладышкин вытащил еще пяток пескарей.

Кузьма посмотрел на часы.

— Остается две минуты тридцать восемь секунд.

Валера судорожно наживил крючок, успевая поглядывать на Игната и Оладышкина.

— Остается ровно одна минута!

— Предлагаю добавить еще пять минут, — не очень уверенно сказал Валера.

— Не прорежет, — отрезал адмирал.

— Ну, три минутки…

Адмирал не ответил. Он не сводил взгляда с секундной стрелки.

— Пять… Четыре… Три… Два… Стоп!

Валера успел-таки в последний момент подсечь еще одного пескарика.

— Видали — точность! А?!

Подвели итоги. Виктор Оладышкин поймал тридцать четыре штуки, Игнат — двадцать шесть, я — двадцать три, Валера… девятнадцать.

— Зато у меня самые крупные, — попытался успокоить самого себя Валера.

— У всех одинаковые, — сказал адмирал, отнимая у Валеры последнюю надежду хоть каким-либо образом вырваться вперед.

— Нет, — не отступал Валера, — давайте мерить.

— Давай, — согласился Оладышкин.

Выбрали по самому крупному. У боцмана оказался крупнее.

— Да, в общем, конечно, одинаковые, — сказал Валера и опустил боцманского пескаря в свое ведерко.

— Пескарей тоже надо уметь ловить, товарищ Ломов, — скромно заметил Виктор Оладышкин. — Думаешь, я спроста в воду полез? Я по дну пошаркал, пескари на муть и сбежались. Тут я им и червячка под нос…

Все прекрасно знали, что пескари сбегаются на замутненную воду, но лишь Виктор Оладышкин воспользовался этим простейшим способом и теперь, гордо подняв голову, вышагивал впереди растянувшейся цепочки.

Кузьма замыкал шествие и притормаживал Валеру, который все время пытался обойти меня и Игната.

Жареху Валера ел без аппетита, пересластил чай и перед сном спросил у Игната снотворного.

— Дыши глубже, — посоветовал Игнат. — И считай до тысячи. Валера промычал что-то, залез в спальный мешок и отвернулся от всех — он спал с краю палатки. Посылал ли он в адрес Оладышкина какие проклятия, не знаю, но только за ночь у нашего боцмана так разболелись зубы, что утром смотреть на него было жалко. Он стонал и охал, держась за раздутую щеку, словно она могла отвалиться. Валера из-за вчерашнего поражения так и не сомкнул глаз и теперь едва смотрел на свет божий.

Адмиралу грозила участь впередсмотрящего. Мне это место даже не предложили по вполне понятным и оправданным причинам, ибо впередсмотрящий при спуске — это все: капитан, лоцман, штурман и даже рулевой. Реакция его на все коварства Мрассу должна быть мгновенной. Если кто думает, что спускаться по горным речкам проще и безопаснее, чем подниматься, тот глубоко ошибается. Лодку несет со стремительностью течения плюс скорость мотора. Не успеешь оттолкнуться от одного валуна — на тебя с ужасающей быстротой надвигается следующий. Относительный отдых ждет впередсмотрящего лишь на плесах.

Шест с железным наконечником был торжественно преподнесен адмиралу. Кузьма взял его трепетными руками, словно это был сам указующий перст его судьбы, шагнул в носовую часть корабля, набрал полную грудь насыщенного кислородом воздуха и сказал:

— Вперед, друзья, вперед…

— Назад, старичок, — поправил его Игнат, любивший точность во всем.

Нам помахал вслед рукой Володя Шалтреков. Лицо его было грустным. Ему так и не удалось угостить нас свежей медвежатиной. Не полез в капкан хозяин здешней тайги.

Оладышкин продолжал стонать. Валера клевал носом. Игнат сидел на моторе и внимательно следил за жестами, которые подавал ему Кузьма. Я старательно вычерпывал просочившуюся воду консервной банкой.

Первый перекат прошли удачно. Кузьма приободрился. Но не надолго. Лодку втягивало в бучило. Хорошо был виден падающий излом реки. Адмирал нацеливался шестом в кипящее варево бурунов.

— Только не закрывай глаза, — простонал сквозь зубную боль Оладышкин.

Кузьма с силой воткнул шест в воду.

Лодку качнуло, левый борт захлестнуло волной, адмирал на мгновение повис в воздухе и шлепнулся рядом с Валерой, который дремал и теперь не мог понять, что случилось.

Бучило осталось позади. Шест тоже остался торчать посреди камней. Адмирал потирал поясницу. Я спешно отчерпывал воду.

Игнат заглушил мотор.

— От судьбы не уйдешь, — сказал Кузьма. — С меня достаточно. Пусть будет, что будет, — и, усевшись поудобнее, адмирал спрятал голову в колени.

— Что случилось? — спросил Валера.

— Кузьма решил податься в цирк, — забыл о зубах Виктор Оладышкин. — Великолепный номер с шестом среди ревущей и пенящейся бездны. Первая проба удалась. Следующее сальто-мортале…

Но Кузьма не дал боцману завершить фразу. Он, как известно, не терпел насмешек.

— Молчи, симулянт! — вскочил адмирал. — Я вам покажу цирк, я вам такое сальто-мортале покажу… Чего расселись? Почему заглохли моторы? Полный вперед! Давай сюда запасной шест…

— Учти, скоро Валеркин прижим, — предупредил его Игнат. — Если и там выпустишь шест из рук — всем нам будет крышка.

— Не учи, сам знаю, — Кузьма сжал шест, подаренный нам на прощание Шалтрековым.

Валеркин прижим надвигался неукротимо, как пасть крокодила, готового заглотить флот со всеми его потрохами. Течение несло лодку прямо на скалу. Кузьма напружинился. Он готов был, по-моему, подставить под удар собственный лоб, лишь бы мы благополучно миновали прижим и не обвиняли потом адмирала во всех смертных грехах.

Еще секунда — и лодка врежется в отполированный водой базальт. Валера перестал дремать и широко открыл рот, будто в последний раз решил глотнуть свежего воздуха. Оладышкин простонал и плотно закрыл глаза. У меня остановилось сердце, и ноги почему-то свело судорогой. Но Кузьма вовремя упирает шест в скалу, нос корабля отворачивается от нее, адмирал в восторге взмахивает шестом и кричит: «Ура!».

И все прошло бы на высшем уровне, если б Кузьма не позабыл, что кроме носовой части у каждого, даже самого маленького суденышка, существует еще и часть кормовая. И когда он, вместо того чтобы продолжать работать шестом, закричал «ура!», корму занесло, ударило о скалу, Игната швырануло в сторону, он выпустил руль, и мотор тут же приказал долго жить, расколовшись на две неравные части.

Мы рассчитывали прийти в Усть-Кабырзу сегодня же, но теперь стало ясно, что вряд ли доберемся туда и к завтрашнему вечеру.

Чем ближе к поселку, там длиннее и спокойнее плесы, по которым безмоторная и безвесельная лодка плывет со скоростью уставшего пешехода.

Кузьма тяжко переживал происшедшее и только на следующее утро начал приходить в норму. Я же, благодаря адмиралу, не остался у флота в долгу и отдневалил третий день подряд.