Девушка с хутора - Полиен Николаевич Яковлев

с минуту, Яков Алексеевич еще решительней повторил приказ, но ответа опять не последовало. Тогда он налег на дверь плечом. К его удивлению, она совершенно свободно подалась, будто и не была заперта на засов. В темных сенях стояла худая, высокая старуха.

— Что вам? — сурово спросила она. — Чего среди ночи ломитесь? Детей перебудите.

— А ну! — Яков Алексеевич отстранил ее и вместе с Василем вошел в хату. На столе горела лампочка. Она тускло освещала заставленный иконами угол и край большого кованого сундука, покрытого домотканным рядном. Между окон висело украшенное вышитым полотенцем зеркало. В нем, отражался огонек лампы. На печке поблескивал вычищенный самовар.

— Кто есть в хате? — спросил Яков Алексеевич старуху.

— Да кто же? Свои. Невестка, дети. Да вам кого надо? Хозяина, что ли? Он в станице.

— А чей конь у тебя стоит в конюшне?

— Не знаю. Наши кони стоят. А что?

— Все ваши?

— А то чьи же? Нам чужого не нужно. Не цыгане мы, чужим не занимаемся.

— А кто к вам недавно прискакал на коне?

— К нам? Да бог с вами, — она перекрестилась. — Никого не было.

— Врешь ты, — Василь шагнул к ней. — Я же своими глазами видел. Говори — -где этот человек?

— Ой, боже ж милостивый, — старуха развела длинными

руками. — Какого же вам человека надо? Что вы ко мне при-етали? Я ничего не знаю. Если вы больше знаете, то ищите.

Она говорила так спокойно и так уверенно, что Яков Алексеевич даже смутился. «Может, Василь двором ошибся?» —мелькнуло у него в голове. Но Василь знал твердо, что никакой ошибки тут нет.

— Ты мне глаза не замазывай! Говори, где твой гость, а то душа из тебя, старая ведьма, вон!

— Ничего не знаю, — упрямо ответила старуха и села на сундук. — Ваша власть. Берите лампу и ищите по всей хате. Только малых детей не тревожьте.

Яков Алексеевич и Василь переглянулись. Оба молчаливо спрашивали друг друга: «Что делать?» Но не успели они сказать и слова, как во дворе раздались крики, неистовый лай собак и дважды прогремели винтовочные выстрелы.

Яков Алексеевич и Василь кинулись во двор. Оказалось, за хатой, во фруктовом садике прятался кто-то. Человека этого увидели, он бросился через соседний двор. За ним погнались, в него стреляли, но он исчез.

— Э^эх! Раззявы! — рассердился Василь. — Такого зверя выпустили! Из-под носа у вас ушел... А я за ним столько следил!..

— Теперь все ясно, — сказал Яков Алексеевич и, круто повернувшись, снова пошел в хату.

— Как фамилия хозяина? — сурово спросил он старуху.

— А ты и не знаешь? — обиделась та. Ее мужа знали все не только в хуторе, но и в станице. — Что тебе глаза замутило, или памяти у тебя уже нет? Что ж ты не видишь, что это хата деда Карпо?

— Вон оно что, — протянул Яков Алексеевич, — теп'ерь понятно... А где же дед?

— Говорю тебе — в станице.

— Так... А ты, значит, его жинка. Теперь вспоминаю. Что ж ты к нам в станицу редко показываешься? Гм... — улыбнулся он, — дед, как горобец, а ты, как жердь... А это кто спит? Невестка? Понятно. А приходил к вам из камышей кто? Ты на митинге не была сегодня? Жаль. Ну, не важно, все равно. Как только солнышко выйдет, ты, бабуся, запрягай фуру, да всем семейством и со свиньями, и с ухватами геть с хутора и чтобы духа вашего тут не было. Живите в станице, а если и там будете шкодить, то и вовсе с Кубани попросим, а может, и вообще с белого света.

— Это то есть как же всем семейством? То есть как это с хутора? — растерялась старуха.

— Очень просто.

— Боже ж мой! Боже ж мой!.. — заголосила она.

Яков Алексеевич повернулся и вышел из хаты. За ним вышел Василь. Сняли караул и все-м отрядом покинули хутор.

♦ « *

В ту ночь Феня и Нюра ночевали вместе. Лежали во дворе недалеко от хаты. Ночь была теплая, воздух хороший, чистый, так ласково налетал ветер, что, казалось, век лежали бы они не вставая, не спуская глаз с уснувшего под серебряным месяцем тополя.

— Если выучусь и буду жить в городе, •— мечтательно сказала Нюра, — непременно' пойду в кино. И еще мне хочется,. Фенька, людей лечить. Я видела в больнице докторшу.' Интересно! В белом халате, а за поясом трубочка. Человек заболел, а она, смотришь, вылечила...

— Ты счастливая, — сказала Феня, — ты грамотная, тебя., может, отец еще учить будет, а я — ни читать, ни писать. Да и школы на хуторе нет...

— Ну, и что ж, что нет? Кирпича нажгут и поставят школу. Теперь не старый режим.

— А что оно такое — режим?

— А кто его знает. Так люди говорят. Городское слово.

А Феня не только в городе, в станице никогда не была.

— Скажи, — спросила она, — станица — это как большой хутор? Да? А город, как большая станица?

— Станицу знаю, а город не знаю, — ответила Нюра. — В станице церковь есть, школа, гимназия, лавки большие, дома кирпичные, базар, а на хуторе ничего этого нет.

— Ав городе?

— Ав городе? Большие дома есть. А это так: окно, над ним еще окно, а над этим Лце окно-, а над темі еще. Симка говорила — до пяти этажей бывает.

— Врет твоя Симка.

— Может, и врет. Я не знаю.

Они умолкли. Когда где-то залаяли собаки, Феня спросила:

— А слышишь — собаки лают? Это у деда Карпо.

— Похоже.

Вдруг до их слуха долетели два выстрела, и снова раздался неистовый собачий лай. Девочки присели и долго слушали. Феня вздохнула:

— Стреляли...

— Да.. Теперь часто стреляют...

И только когда все стихло, они опять легли. Теперь лежали, не разговаривая. Луна стояла над самым двором. Иногда она затуманивалась легкими прозрачными облачками, иногда подползала большая темная туча и совсем скрывала ее. Тогда на двор наплывала густая тень, и казалось, будто смотришь через закопченное стекло...

— А я все не сплю...

— И я, — Феня зевнула. — Молока бы теперь поесть с хлебом...

— Ага.