Соперницы - Ольга Карпович

Воровато оглядевшись, я выскочила из каюты. Стефании поблизости, кажется, нет, так что мой визит удастся сохранить в тайне. Я двинулась в свой пенал, намереваясь переодеться и собраться с мыслями перед встречей с начальницей, как вдруг чья-то неприятно влажная лапища ухватила меня за локоть.

— А ну стой, шлюха мелкая! — рявкнул в ухо базарный голос.

Обернувшись, я увидела «блистательную Натали». На этот раз бабища была без привычной «хохломы», в простых брюках и топорщившейся на пышном бюсте блузке, должно быть, не наряжалась еще к вечернему выступлению. Щекастое лицо ее приобрело отчего-то свекольный оттенок, бледно-голубые глаза метали молнии.

— Вы что? — завопила я. — Вы с ума сошли? Что вам от меня нужно?

— Как не стыдно, сопливка малолетняя, он же тебе в отцы годится, — громыхала Наталья.

Я что-то совсем потеряла нить происходящего. Кто годится мне в отцы? Эд, что ли? Что за злобную околесицу несет эта кентавриха?

— Думаешь, я не видела, как он ошивался около твоего номера? — продолжала Наталья. — Поскребся, поскребся, ты и впустила? Говори, тварюга, где он? Куда вы с ним любезничать таскались, а?

— Так вы про Евгения Владимировича, что ли? — уяснила наконец я. — Что за бред вообще?

— Ты мне лапшу-то на уши не вешай! — не унималась ревнивая супруга. — Я ж видела, как он вчера все с тобой о чем-то шушукался, а сегодня его уж третий час в каюте нету. Думаешь, я дура совсем?

— Ну, этого я не знаю, — все еще пыталась вывернуться из ее лапищи я. — А только претензии ваши уж точно не по адресу. Ваш драгоценный муж заходил ко мне спросить про мою начальницу, про пассажирку, у которой я работаю ассистентом, только и всего.

— Какую такую начальницу? Какую пассажирку? — Наталья озадачилась, но пальцев на всякий случай не разжимала. Должно быть, у меня на руке остались уже синяки от ее хватки.

И, словно нарочно, вдалеке, в другом конце палубы, показалась Стефания. Она быстро, ни на кого не глядя, судорожно комкая в руках шелковый шарф, шла в сторону своей каюты.

— Какую начальницу? Отвечай, сучка, а то сейчас все космы повыдергаю, — сипела Наталья.

И я, чтоб только освободиться от нее, махнула рукой в сторону синьоры-примадонны:

— Да вон ту! Вон она идет, видите?

Мне удалось наконец высвободить руку, и я принялась растирать онемевшее предплечье, искоса наблюдая за рассвирепевшей бабой. Та уставилась на проходившую вдалеке Стефанию сначала с хмурым изумлением, но чем дольше вглядывалась в силуэт женщины, в ее походку и движения, тем сильнее изменялось ее лицо, проиграв в конце концов всю гамму человеческих чувств от недоверия до ужаса. Она непроизвольно попятилась, с размаху впечаталась спиной в перила и выговорила посиневшими губами:

— Светлана…

12

…

Солнце плавится на коже, горячим пятном ложится между лопаток. Уткнуться носом в гальку и вдыхать едкий лекарственный запах водорослей — глубже, глубже, пока не закружится голова. Что-то льется на спину, сильные мягкие руки принимаются растирать крем, гладят, ласкают.

— Ты сгоришь, горе луковое, — вздыхает она, продолжая нежно массировать кожу. — Дай хоть кремом намажу.

Тяну сонно:

— М-м-м… Спасибо, дорогая.

Она ревниво произносит, продолжая гладить меня:

— И как тебе удается не толстеть? Ешь ведь что попало. Вот же фигура досталась. Вечно тебе везет!

— Не завидуй, подруга! — беззаботно отшучиваюсь я.

— Чего завидовать-то, — с каким-то странным ожесточением произносит она. — Тебе что дано, ты того удержать все равно не умеешь. А уж я что схвачу, то не упущу!

Сверху ложится тень, закрывая меня от горячих лучей. Ласковые ладони исчезают, вместо них на спину падают холодные капли. Вздрагиваю. Он опускается рядом, прижимается боком, мокрый, соленый. И кажется, что кожа моя сейчас зашипит. Наклоняется ко мне, завитки влажных волос щекочут шею:

— Что она опять здесь трется? — шепчет. — Шагу без нее ступить нельзя, везде суется.

Тяну лениво, не открывая глаз:

— Пусть трется. От нее невозможно отвязаться, ты же знаешь.

Влажные губы касаются моей скулы. Удивительно — казалось, солнце раскалило меня до предела, а вдруг делается еще жарче.

— Может, она извращенка? Ей что, нравится смотреть?

Извиваюсь под его ладонями, целую впадину под ключицей. Соленая кожа щиплет потрескавшиеся от солнца губы. Мы движемся синхронно, слаженно, как пара танцоров, чувствуем друг друга с полувзгляда — годами отлаженное взаимопонимание. Но странно — от этого не становится скучно или пресно, наоборот…

— Да плюнь ты на нее, — шепчу, задыхаясь, — не обращай внимания.

— Или она влюблена в тебя, а? Прилипла, как тень.

— Вот именно, тень. Ее нет, забудь про нее.

— Первый отпуск за столько лет, и тот…

— Помолчи, — закрываю ему рот поцелуем.

— Вода… Парное молоко! — раздается над нами Ее бодрый голос.

Он, чертыхнувшись, отпускает меня. Я переворачиваюсь на спину, выразительно смотрю на Нее из-под ладони. Но Она словно не замечает, стоит надо мной, довольная, белая, пухлая, вытирает волосы полотенцем. Спрашивает вдруг с лукавым смехом:

— Слушай, а этот-то твой, ну картежник, не знаю, как там его фамилия, не объявлялся? Ты ж боялась, как бы он не вызнал, в каком ты санатории, да не нагрянул…

Ну что за идиотка! Если бы взглядом и правда можно было испепелить, от нее бы сейчас горстка пепла осталась.

— Что еще за картежник? — Он мрачнеет.

— Да как же. Есть там один, бессменный почитатель таланта, — как ни в чем не бывало, беспечно отвечает она. — Влюбился в нашу красавицу до безумия, всю гримерку вениками завалил. Говорят, красавец, я его сама-то не видела, правда. А она тебе не рассказывала, что ли?

Он отстраняется от меня, садится на лежаке, обхватив руками колени, смотрит в сторону. Я подаюсь к нему ближе, обнимаю за плечи, шепчу:

— Это все шутки, наш местный юмор. А он… У меня с ним и не было ничего. И вообще он женат.

Он обрывает раздраженно:

— Все ясно. Не пойму только, чего ты оправдываешься. — Дергает плечом, сбрасывая мои руки, поднимается на ноги. — Я за мороженым. Кому брать?

— Мне возьми, — отзываюсь.