И шарик вернется… - Мария Метлицкая

Таня пришла к Смолянскому, когда тот был на сутках. Взяла свои тапочки, халат, шампунь и зубную щетку. Села на стул и оглядела квартиру. «Ну вот. Еще одна история в жизни закончилась», — подумала она, надо сказать, без сожаления. Оставила ключи на кухонном столе и захлопнула за собой дверь.

Как говорится, была без радости любовь — разлука будет без печали. А Смолянский умный, все поймет. К чему пустые разговоры и выяснение отношений? Да и каких таких отношений? Обычная история, жизненный эпизод, так сказать.

Таня позвонила девчонкам и предложила поехать на море, хотя бы на две недели. Лялька подумала и согласилась, а Верка сказала твердое «нет», как они ее ни уговаривали. Куда ей ехать, если с Вовкой беда и полная неизвестность? Сказала, что сидит у телефона и даже из дома не выходит.

Решили ехать на Азовское. Там все копейки, и море мелкое и теплое, к тому же там живут Танины родственники — бабулина сестра с семьей. Обещали, что подберут девчонкам хорошую и недорогую квартиру близко от моря. Таня купила билеты на поезд — так дешевле.

Когда сели в вагон, все отпустило — и тревоги, и проблемы, и предстоящие жизненные сложности. Впереди — море. Конечно, все будет хорошо. Да что там хорошо — все будет замечательно! Ведь молодость хороша еще и тем, что доверчива и так много и щедро сулит! Кажется — впереди целая жизнь! О чем грустить?

Верка

Веркина жизнь превратилась в ад. Она почти не выходила из дома, почти ничего не ела — пила только очень сладкий и густой черный кофе, смотрела на телефон как завороженная. Понимала, что начинает сходить с ума. Позвонила Гарри — хотя и была на него очень обижена, но понимала, что он может ей помочь, так что обиды и гордость пришлось засунуть подальше. Он приехал в тот же день. Увидел худющую и бледную до синевы дочь, вздохнул и сказал, что попытается что-нибудь выяснить.

– Любую информацию. Любую! — умоляла Верка, прижав руки к груди.

Отец внимательно посмотрел на нее, погладил по голове, проговорил:

– Жизнь себе ломаешь. Добровольно. И не хочешь внять здравому смыслу. Ну если он сядет? Отсидит. Вернется. Ты подумала, КАКИМ он оттуда вернется? И что ты с ним будешь делать?

Верка, обессиленная, села на стул и закрыла лицо руками. Шептала как заведенная:

– Ты только узнай. Узнай. А дальше — я сама.

– «Сама»… — покачал головой Гарри.

Через три дня он заехал. Сел на кухне и попросил Верку сварить кофе покрепче. Закурил. Долго молчал. Потом начал говорить. Вовку арестовали в Питере, на вокзале, с контрабандным песком — шлиховым золотом и мелкими самородками. Взял все на себя, хотя, понятно, что отправили его курьером. Срок грозит приличный. Статья 162.7 — от трех до десяти. Суд — в течение месяца. Куда отправят — естественно, непонятно.

Верка сидела, как оглушенная. Потом тихо спросила:

– Ты можешь ему помочь?

– Как? — удивился Гарри.

– Как ты всем помогаешь. Как адвокат.

Гарри покачал головой:

– Не мой калибр. Да и из личных соображений ничего делать не буду. Чем на дольше он присядет, тем быстрее ты поймешь всю бесперспективность этой истории. И скорее возьмешься за ум. И — извини за грубость — не просрешь свою жизнь.

– Это твое окончательное решение? — тихо спросила Верка.

– И более того — бесповоротное, — жестко ответил он.

Верка встала и пошла в свою комнату, плотно закрыла дверь и села на диван.

Гарри заглянул к ней:

– Я пошел?

– Иди, — спокойно ответила она.

– Ну вот и славно, — улыбнулся Гарри. — Я всегда верил в трезвость твоего ума и рациональность. Поверь, ты от всего этого быстро отойдешь и заживешь той жизнью, которая тебе предназначена — по рождению и воспитанию. Ты ведь не захочешь пустить все коту под хвост.

– Конечно, папуль! Иди. И за меня не волнуйся. — Веркин голос по-прежнему звучал абсолютно спокойно.

Гарри подошел к дочери и чмокнул ее в макушку.

– Ты меня не разочаровала, — нежно сказал он и погладил ее по волосам.

– Конечно, пап. Разве я бы могла?

– Ну и умница!

Верка послала ему воздушный поцелуй.

Из прихожей Гарри крикнул:

– Спокойной ночи!

Верка не ответила. Хлопнула входная дверь. Она вышла в коридор закрыть дверь на цепочку. На комоде лежали деньги, оставленные отцом. Большие деньги.

«Компенсация, — про себя усмехнулась Верка. — Порадовать родную дочуру».

Что ж, деньги пригодятся. Даже очень. Она вытащила с антресолей чемодан, побросала туда вещи, набрала питерский номер Эммочки и сообщила ей, что приедет послезавтра утром. «Встречать не надо. Просто оставь ключи под ковриком перед комнатой».

Эммочка, мало чего понимая, конечно, сказала, что ждет Верку и что на работу пойдет попозже, чтобы встретить ее.

– Вот и славненько, — подытожила Верка.

Она умылась, внимательно и долго изучала свое отражение в зеркале в ванной, легла в кровать, укуталась поуютнее и довольно быстро и крепко — что было странно — уснула. Утром она деловито собралась, выпила кофе, выкинула из холодильника остатки засохшего сыра, перекрыла воду и газ, взяла чемодан и вышла из квартиры. На вокзале она стрельнула двушку и зашла в телефонный автомат.

Трубку взяла секретарь коллегии Анна Петровна.

Верка поздоровалась и попросила передать отцу, что уезжает в Ленинград к тетке.

Анна Петровна засуетилась, сказала, что Гарри куда-то вышел, но она пробежится по кабинетам и его сейчас же найдет.

– Спасибо, — остановила ее Верка. — Просто, если нетрудно, — передайте. — И повесила трубку.

В кассе она взяла билет и стала ждать поезда.

В голове была только одна мысль: «Поскорее в Питер, чтобы быть поближе к Вовке».

Об отце она старалась не думать. Что думать о предателе? Чтобы еще больше болело и без того надорванное сердце? Бог ему судья. Только как он будет жить, зная, что не поддержал и предал самого дорогого и близкого человека? Впрочем, это его проблемы.

А у нее своих проблем предостаточно. С ними бы разобраться.

Лялька

Лялька позвонила Зое.

– Где книга? — без «здрасти» спросила она.

– А, это ты… — разочарованно ответила Зоя. — Нет книги, потеряла.

Лялька задохнулась от возмущения. Просто дыхание перехватило.

– Ты, что, придурошная, спятила? — крикнула она.

– Ой, да ладно тебе. Ну потеряла. С кем не бывает. Ты что, никогда книжки не теряла?

– Ты дурочку-то из себя не строй. Как ты могла потерять, если был уговор, что ты ее из дома не выносишь?

– Ну, вынесла. А потом потеряла. Что ты так волнуешься? Не бойся, в КГБ я ее не снесла, — усмехнулась Зоя.

– Слушай ты, идиотка! Эта книга чужая. Я тебя предупреждала. Мне нужно ее отдать хозяину. И что мне теперь делать прикажешь? — Ляльку трясло от злости.

– Ну не в милицию же он на тебя пойдет жаловаться! — Зоя рассмеялась своей удачной шутке. — Или попроси у кого-нибудь. В твоей среде, — презрительно сказала она, — я думаю, это не дефицит. У тебя ведь все друзья ненавидят Родину. Я вот только искренне не понимаю: что же плохого она им сделала? — И Зоя положила трубку.

Лялька вышла на балкон и закурила. Тряслись руки. Нет, книгу она, конечно, вернет. Любыми способами. «Но, какая же я дура! — расстроилась Лялька. — Кому поверила? На что поддалась? Хорошо, если эта сука правда не отнесла ее «по адресу». От этой гадины можно всего ожидать».

Ночью Лялька не спала — не от страха, от обиды и возмущения. Хотя на кого обижаться? На эту тварь? Много чести. Но противно было очень.

На вокзал приехали за десять минут до отправления. Еле успели. Закопалась, конечно, Таня — в последнюю очередь стала искать купальник. Нашла, слава богу, а то настроение было бы порядком подпорчено.

В вагоне Лялька сказала строго:

– Никаких мужиков. Едем оздоравливаться душой и телом. Все осточертели. Просто тошнит от всех особей мужского пола.

Таня рассмеялась:

– Это у тебя ненадолго.

В купе улеглись на полати, как назвала вагонные полки Лялька, и стали трепаться. Попутчица, молодая женщина с маленьким ребенком, ушла в соседний вагон к знакомым. Обсуждали предстоящий Лялькин отъезд. Таня спросила:

– Не боишься?

Лялька покачала головой. Потом поинтересовалась:

– А у тебя таких мыслей не было?

Таня пожала плечами:

– Да нет, скорее всего, не было. И потом, как я маму оставлю, Женьку, бабулю? Ты же знаешь, как мы друг к другу привязаны. И мама сразу вылетит с работы. На что они будут жить? А ей еще Женьку поднимать. Нет, Лялька. Я не такая смелая, как ты. Я трусиха — определенно. И еще — боюсь неизвестности и одиночества.

– А я? — удивилась Лялька.

– Ты — другая, — уверенно проговорила Таня и повторила: — А я — классический трус. — Потом разревелась: — Как я буду жить без тебя, Лялька? Ведь мы расстанемся навсегда. Ты это понимаешь?

Лялька махнула рукой:

– Кто знает? Жизнь — такая непредсказуемая штука.