Странствующий по Вуру - Андрэ Нортон

Теперь, продолжая поводить оружием, чтобы расчистить путь, я заметил кое-что еще. По всей Чащобе разносился шелест, хотя никакого ветра я не чувствовал. Я продвигался очень осторожно, посматривая по сторонам. Не мог забыть о цветах, которыми заросли мертвые поселки. Те тоже двигались самостоятельно, без всякого ветра. Может, такие же листы, ветви, лианы издают и здесь этот звук?

Ничто не появлялось на тропе, которую открывал перед нами станнер. Мне даже показалось, хотя не могу быть в этом уверен, что растительность отшатывается, отступает. Если раньше ей не приходилось вступать в прямой контакт с лучом станнера, то, видимо, у нее хватает своего рода разума, чтобы бояться такого контакта. Неожиданно тропа расширилась, стала гораздо просторнее того узкого прохода, который я проложил лучом, так что мы с Илло могли идти рядом, а гары за нами тоже двигались без труда, даже не задевая за листву.

Мы шли медленно, потому что после каждого выстрела я ждал, опасаясь быстрого восстановления растительной жизни. Дважды мне пришлось вставлять в оружие свежие заряды. Оглянувшись, я увидел длинный туннель, противоположный конец которого был уже почти не виден. Мы не можем так двигаться бесконечно. Нужно либо найти естественную поляну в этом кошмарном лесу, либо создать ее искусственно, чтобы у нас было место для отдыха.

Влажная жара, которой веяло и на окраине Чащобы, здесь стала еще тяжелее. По моему лицу тек пот, мешок натирал плечи. Снова начали жечь полузажившие царапины, которые я получил, когда спасал вещи из затонувшего фургона. К счастью, того, чего я здесь опасался, не было – ни одно насекомое не пыталось нас укусить.

Постепенно у нас выработался определенный распорядок: луч, ожидание, медленное продвижение, луч, ожидание, продвижение…

Но вот…

Снова слой Чащобы упал на землю, которая издавала своеобразный кислый запах. И я увидел что-то стоящее, что-то такое, на что не подействовал станнер, столб черного камня. И это был не природный столб или скала.

Глава 10

И не столб увидели мы. Когда отпали последние листья, я услышал, как Илло вскрикнула. И сам вздрогнул и снова выстрелил, хотя в этом не было никакой необходимости. Перед нами на тропе стояла статуя, чуть выше человеческого роста, из тусклого черного камня, но с такими подробными деталями, словно каким-то образом заморозили живое существо и поставили как стражника против вторжения.

По общим очертаниям это гуманоид, хотя есть и отличия. Руки, сложенные на груди, имеют по шесть пальцев, лицо гораздо более овальное, чем у землян, нос далеко выступает вперед, он широкий и с отчетливым горбом. Никакой видимости волос, кроме макушки, на которой торчит гребень, похожий на кожистую сумку ящерицы.

Хотя все тело воспроизведено в мельчайших подробностях, на лице нет глаз. На их месте темные углубления. И нет принадлежностей пола, которые обычны для людей. Это может быть мужчина или женщина, а может, ни то, ни другое. Но я не сомневался, что это изображение живого или когда-то жившего существа.

Я разглядывал лицо статуи, и первоначальное впечатление угрозы, возникшее из-за внезапного появления фигуры, постепенно рассеивалось. Вместо него я ощутил печаль, тоску, словно это не предупреждение тем, кто собирается проникнуть в Чащобы, а памятник на каком-то кладбище.

Такого камня, из которого сделана статуя, я нигде на Вуре не видел. Масса переплетенной растительности, которая существует здесь, должно быть, бесчисленные года, никак не воздействовала на статую, не повредила ее. Теперь открывшаяся статуя стояла такой же целой и невредимой, как будто скульптор только что поставил ее на место. По нашим стандартам, она не красива, но обладает силой – целью, – потому что все сильней и сильней передает ощущение безнадежности, покорности перед уничтожением.

– Они знали… – сказала Илло еле слышным шепотом.

Я понял, что она имеет в виду. Да, создатель этого памятника знал, что у него будущего не будет, что никакими силами не предотвратить конец. Чем больше я смотрел, тем сильней сам падал духом, все больше ощущал неразумность нашей попытки проникнуть в эту чуждую дикую местность, которая не предназначена для нас.

– Нет! – Илло схватила меня за руку. – Не позволяй действовать на тебя! Не позволяй думать-чувствовать-ощущать поражение!

Она не могла прочесть мои чувства; должно быть, судит исключительно по своей собственной реакции на этот мрачный монумент отчаяния. Возможно, это оружие! Ловушка – не для тела и даже не для разума, но для души. Но все же потребовалась вся моя решимость и сила воли, чтобы пойти вперед и подойти к чуждой статуе.

Все больше и больше она казалась не произведением искусства, а живым существом, которое когда-то жило, а потом оставлено было здесь умирать. Приближаясь, я смотрел на ямы, в которых должны помещаться глаза, почти веря и боясь, что увижу в них искру жизни, даже если во всем застывшем теле ее нет.

Мертвый черный цвет – избран ли он потому, что такой цвет имело существо при жизни? Я больше не сомневался, что это изображение когда-то жившего существа, даже конкретной личности. Я обошел статую справа, Илло слева, и на мгновение фигура отделила нас друг от друга.

Тепло – волна жара устремилась ко мне от этого камня. Мне не хотелось касаться его рукой, я не мог заставить себя это сделать. Но эта черная фигура словно превратилась в факел, излучающий тепло.

Сзади слышалось фырканье гаров. Они остановились. Я повернулся, провел лучом станнера по растительности, давая и им возможность миновать статую. Впервые со времени входа в Чащобу они, казалось, не хотели идти дальше. Витол поднял голову и заревел, словно бросая вызов дерзкому самцу, претендующему на его территорию.

Повернут ли животные назад? Я знал, что никакие уговоры на них не подействуют, они идут по своей воле и не подчиняются приказам. Поэтому я ждал.

Витол второй раз издал вызывающий крик. Стены растительности, окружающие небольшое пространство, вырезанное станнером, отражали звук, создавая своеобразное эхо. Бык неохотно опустил голову и пошел, остальные два гара последовали за ним. Я видел, что Витол поворачивает голову то направо, то налево, чтобы даже кончиком рога не коснуться растений. Но он сделал выбор – в нашу пользу. Снова я принялся прокладывать нам проход. И растительность по-прежнему отвечала увяданием, ветви опадали, листья сворачивались.

– Конечно, предтечи… – Илло говорила очень тихо. Возможно, она боится, что ее кто-нибудь подслушает. – Ты слышал или видел что-нибудь подобное?

Я постарался вспомнить содержимое лент, которые собирал и изучал отец. Было много цивилизаций предтеч. Проникая все дальше в космос, люди натыкались на планеты, которые когда-то были домом разумных существ. Были миры, представлявшие собой один огромный покинутый город, всю поверхность планеты покрывали высокие здания. Население такой планеты – нам трудно даже представить себе его численность – все исчезло. Были сожженные планеты, превратившиеся в радиоактивные угли или наполовину опустошенные, со стеклянистыми кратерами на месте городов или военных установок.

Войны, которые в прошлом захватывали всю галактику, уничтожили целые народы и расы. Это могло повторяться снова и снова – цивилизации возникали, достигали звезд, становились могучими, создавали федерации и империи, потом распадались в войнах и эпидемиях и умирали, когда прекращалась межзвездная торговля и не прилетали больше корабли.

По масштабам звездного времени мы очень молодая раса. Хотя быстро разрастаемся, крепнем, строим, стараемся вырвать у прошлого все больше и больше тайн. Было много предтеч, да, и в разное время, на разных планетах, в разных секторах.

Закатане с их огромными архивами исторических сведений, возможно, опознали бы эту фигуру, но если она и попадала на ленты, то у отца их не было. Во мне нарастало возбуждение. Находка, связанная с предтечами, да еще такая большая – это полная свобода для меня и Илло. За такую находку полагается неслыханное вознаграждение. Мы можем отправиться, куда хотим, делать все что угодно – если это предтеча.

– Они ждали верной смерти… – Мысли Илло не приняли такое эгоистическое направление, как у меня. – У них не было никакой надежды…

Я старался не думать о том, что означает эта траурная фигура, – поражение настолько очевидно, что способно и нас лишить мужества.

– В их время, – сказал я. – Но это время прошло.

Она ответила не сразу. Думаю, все еще была захвачена чувствами, которые пробудила затерянная статуя. Может быть, ее, как целительницу, настроенную на восприятие несчастий и боли других людей, эти чувства поразили ее сильней, чем меня. Странствующий рано начинает понимать, что в мире существует и добро и зло, и иногда зло побеждает добро, но их обоих нужно принимать и пытаться справиться насколько возможно лучше.