Законы войны - Александр Афанасьев

– Да ничего особенного. Я знал город… мы там ждали одного урода… долго. Знал язык. Просто присоединился к погоне… на самого себя.

– Завидное самообладание. Откуда родом?

– Сибирь.

– Кто учил?

– Господин полковник… Тимофеев.

– Очень хорошо. Я, кстати, помню вас. Вы из «призраков»? Учебная группа пятьсот?

Несмотря на команду «без чинов», было не по себе.

– Так точно.

Адмирал молча подошел к своему столу, отпер один из ящиков. Достал небольшую коробочку, затем еще одну…

– К сожалению, с награждением у нас дело затягивается. Особенно с награждением героев, – адмирал сделал акцент на последнем слове, – поручик Борецков!

– Я!

– За мужество и храбрость на поле боя, намного превышающие то, что требовалось от вас по службе, за ваши одиночные действия, обусловившие успех спасательной операции, Его Величество благодарит вас и награждает орденом Святого Георгия четвертой степени. Военным министерством вы производитесь в звание гвардии штабс-капитана досрочно. Помимо этого, Военная Разведка Империи отмечает ваше старание, приведшее к добыче стратегически важной информации особым знаком – Черным крестом. Штабс-капитан Борецков…

Сашка Борецков, уже переставший быть Сашкой и ставший Аскером, чье имя и чей позывной уже успели узнать боевики, отрицательно покачал головой.

– В чем дело, штабс-капитан?

– Я… не могу принять эти награды, господин адмирал.

Он ожидал всего, чего угодно… в его понимании адмирал – это кто-то вроде директора училища, который только и знает, что орать и наказывать. Но адмирал – кстати, Сашка теперь понял, почему боевики боялись его как смерти, – подтянутый, со светло-русыми волосами и бледно-голубыми, внимательными глазами – нет, адмирал не стал на него орать. Он просто положил коробочки на стол и спросил:

– Почему?

– Понимаете… – Сашка просто ничего не продумывал дальше, он вообще ничего не продумал и поступил так, как подсказывало сердце, как всегда и поступал, – если я возьму эти награды… получается, что я был прав… Я сделал все правильно… А как правильно… если столько человек погибло… как я в глаза потом посмотрю… вдовам, детям… за что все это? За что эти награды… так нельзя…

Адмирал покачал головой:

– Выслушайте меня внимательно, штабс-капитан. Вы слушаете?

Сашка кивнул.

– Так вот. Любая военная, любая разведывательная операция не зависит и не может зависеть от одного человека. Ни один человек не способен сражаться в одиночку в современной войне. Любая операция – это цепь действий, каждое из которых должен выполнять какой-то конкретный человек – и выполнять их правильно. Понимаете, о чем я говорю?

Сашка снова кивнул.

– Цепочки бывают очень длинные, штабс-капитан, очень-очень длинные. В них задействовано очень много людей, и тот, кто командует, вынужден полагаться на каждого из них. Так бывает всегда. Так было и в этот раз.

Если каждый сделает то, что нужно, скорее всего, мы победим. Или, по крайней мере, не проиграем. Но если в цепочке один человек – хотя бы один, штабс-капитан, оказывается предателем, то цепочка рвется. И люди гибнут. Так было в этот раз. Кто-то предал – и люди погибли. Но это не отменяет мужества, чести, доблести всех тех, кто дрался в этом бою, ожидая победы. Нельзя судить о всех лишь по одному подонку. Поняли?

Сашка молчал, стараясь не заплакать.

Адмирал взял коробочки, протянул ему – и на этот раз штабс-капитан Борецков взял их. Отдал честь.

– Служу России и Престолу!

– Вот так. Это уже намного лучше.

Сашка развернулся, сделал шаг назад – но тут же остановился и повернулся снова.

– Так было предательство?

Адмирал улыбнулся, но невесело.

– Конечно же, было. Когда происходят такие дела, штабс-капитан, всегда бывает предатель, не надо себя обманывать.

– А как же… этот предатель?! Он что, останется безнаказанным?!

– А вы знаете, кто он, штабс-капитан?

Молчание.

– И я не знаю. Безнаказанным он, конечно, не останется. Рано или поздно все предатели получают свое. Вопрос в том, когда.

– Господин адмирал, я…

– Хотите отомстить? – понимающе прищурился адмирал.

– Да!

Сашка снова не раздумывал. Просто выпалил – «да!» – и все.

Адмирал понимающе кивнул:

– Что ж, в этом вы не одиноки. Я тоже хочу отомстить. В конечном итоге из-за этой мрази… Знаете, как вы можете отомстить?

– Как? – Сашка подался вперед.

– Служите честно. Служите честно, оставайтесь в живых… и не делайте такое лицо, я вполне серьезно. Служите, заслуживайте новые звания, продвигайтесь вперед по командной лестнице. Полковник Тимофеев уходит по ранениям, он признан негодным – на свое место он рекомендовал вас… вы не знали? Не спешите отказываться. Потому что когда-то – не знаю, может быть, это будет скоро, а может – совсем не скоро – к вам приду я. Или кто-то от меня. Он напомнит вам о словах, произнесенных в этом кабинете. И назовет имя предателя. Или предателей…

Сашка кивнул. Он вдруг понял… что все то, что он думал про штабы и про штабных, – чушь собачья. Он представил, каково сейчас этому человеку… он-то сам просто принес раздолбанный компьютерный диск, сам не зная, что там находится, правда или ложь. А этот адмирал послал шестьдесят человек в бой на основе этой информации – и половина из них, даже больше – погибла. И каково это?

– Я все понял. Однако…

– Что – однако?

– Я не могу притворяться, господин адмирал.

Наместник посмотрел на него, как будто видел впервые, покачал головой:

– И что же мне со всеми с вами делать…

Борецков стоял навытяжку, ничего не отвечая.

– Притворяться не можете… а воевать можете? По-настоящему.

– Так точно.

– Я не знаю, сколько все это займет. Будет плохо – я не знаю, насколько.

– Неважно, господин адмирал.

– Тогда приказ тот же. Возвратиться в расположение, служить и ждать. Я вспомню о вас, когда будет необходимость.

– Есть… господин адмирал, а вы правда уходите?

Человек в черной форме военного моряка кивнул:

– Правда. Сдаю дела. Кто-то должен ответить за то, что произошло. И он ответит.

Сашка снова отдал честь.

– Служу России и Престолу!

– Господь с нами. Идите.

Российская Империя

Кронштадт, кладбище

28 августа 2016 года

Говорят, что у победы сто отцов, поражение же всегда сирота. И это верно. Очень сложно, даже психологически, признать тот факт, что тебя обыграли. Просто разыграли и выбросили в «бито». Кто-то оказался умнее, хитрее, дальновиднее тебя. Особенно тяжело это признать, служа на флоте. Еще тяжелее осознание того, что из-за твоего промаха погибли люди.

Самое плохое было то, что меня, в общем-то, никто ни в чем особо и не винил. Все понимали: бывает всякое. Не все сражения можно выиграть, главное – выиграть войну. Не всех можно сохранить… бывают потери, и потери бывают страшные. Сотню лет назад в команде любого боевого корабля была так называемая «группа борьбы за живучесть». Когда они спускались в трюм – его задраивали наглухо. И там, затапливая и контрзатапливая отсеки, они тоже вели войну, добиваясь того, чтобы корабль находился на ровном киле столько, сколько это возможно. Вентиляции в этих отсеках не было – и чаще всего они погибали от отравления углекислым или угарным газом, даже если команда выходила победителем из боя. Потом, когда историки начинают описывать этот бой, про судьбу этих матросов никто не напишет. Они расходный материал – то, что мы забыли. И слава Господу, что забыли.

– На кра-а-а-а-ул!

Уставным движением винтовки взлетают на руки.

– Цельсь!

Небо – под прицелом. Никогда не задумывался о смысле такого салюта – выстрел в небо. Это что – в кого мы стреляем? На ком вымещаем? Кому мстим?

– Пли!

Хрястнул залп. Стая чаек взвилась в небо. Чайки жирные, сытые…

– Пли!

Как братское кладбище. Давно не было таких потерь.

– Пли!

Было бы легче, если бы хоть кто-то дал мне пощечину. Начал бить меня, рвать мундир – хоть кто-то: жена ли, сын ли. Так было бы намного легче, поверьте. Потому что сейчас я чувствую себя как банкрот, который никогда не расплатится…

– Пли!

– Сударь.

Я остановился. Рядом стояла женщина. Высокая, едва ли не с меня ростом. Глаза под черной вуалью, скромное платье…

Одна из вдов.

– Господа, прошу простить…

Мы шагнули чуть в сторону. Чайки кружились над кладбищем, спугнутые залпами. Почему-то они прилетали именно сюда. Да, конечно, тут можно поживиться хлебом… но я не верю в такое объяснение. Чайки живут с нами, они провожают нас в поход и встречают нас из похода. Может быть, они просто скучают по нас…

– Чем могу, сударыня…

– Я жена старшего мичмана Топлякова… – женщина запнулась, – вдова… Он был в вертолете…

– Сударыня, я…

– Нет, нет. Не надо. Послушайте меня, хорошо?

– Да, сударыня.

Она усмехнулась каким-то жестким, мужским смешком.

– Знаете, сначала я хотела вас убить. Ненавидела вас. Сильно… вы не представляете как. Потом я просто не хотела идти. Забыть это… как страшный сон. Но потом… вы слушаете меня?